Эльвира Ватала - Любовные утехи русских цариц
Нередко участники наказаний не выдерживали вида мук истязуемых. Один шведский офицер присутствовал при четвертовании преступника, которому сначала отрубили одну руку, потом одну ногу и принялись за другую руку. Истекая кровью, но еще будучи в сознании, преступник такими глазами посмотрел на стоящего возле офицера, что тот не выдержал этого взгляда, вынул пистолет и застрелил преступника, прекращая нечеловеческие мучения. Присутствующий при казни Карл XII приказал тут же расстрелять офицера.
Не мог смотреть на муки нашего А. Тулупова английский посол Горсей, записав в своем дневнике: «А. Тулупова посадили на такой длинный кол, что тот вышел около затылка, и еще 15 часов князь Тулупов мучился и разговаривал с находящейся тут же его женой».
И знаете, дорогой читатель, кто все эти наказания в России прекратил? Екатерина Вторая? Нет, она этого не сделала, хотя немного пытки облегчила и раздумывала над проблемой их искоренения. Наказания и истязания прекратил одним решительным росчерком пера — приказом ее внук Александр I, по нашему мнению, великолепнейший царь с большой душой, талантом и образованием под надзором не отца, а бабушки Екатерины Великой, безумно внука любящей и готовящей его в свои преемники. В 1801 году, вступив на русский трон, Александр I прежде всего отменил клеймение и пытки. В его указе читаем: «Самое название пытки, стыд и укоризну человечеству наносящее, должно быть изглажено навсегда из памяти народной».
Никогда изглажены не будут. Продолжатся. Не будем, однако, уходить в таежные исторические дебри и «тащить за волосы» и Ежова, и Берию, и Вышинского, и самого генералиссимуса. Это — предмет особого разговора, даже, наверное, особой книги.
Пытки и казни над людьми — это страшно, не правда ли? Но здесь хоть в какой-то степени соблюдена законность, поскольку этим процессам предшествовали следствие, суд и обвинение. Кроме того, человек, каким бы преступником он ни был в глазах закона, существо разумное, способное понять суть обвинения. А что вы скажете о пытках и судебных процессах над животными, не способными смысл этих пыток и обвинений понять? А ведь именно начиная с глубокой древности и до позднего, XIX века такие прецеденты существовали повсеместно. Судопроизводство кишело от судебных процессов над животными. Рассматривать животных сознательными существами, обязанными отвечать по закону за всякое совершенное ими действие, квалифицированное как преступление, — это ли не высочайшее преступление перед человечеством? И кто же обвиняемые? А это свиньи, козы, петухи, кошки, собаки. Если, по мнению закона, в преступлении, совершенном животным, участвовал человек, то и он наказывался вместе с ним. Вспомните знаменитую сцену суда над героиней романа Виктора Гюго «Собор Парижской богоматери», ее козочку казнили вместе с хозяйкой. И вы только послушайте, дорогой читатель, с каким огромным соблюдением процессуальных норм совершался акт наказания. Обвиненному животному председатель суда зачитывал обвинение, и если он посчитал, что выдаваемые перепуганным животным звуки ни в коем случае нельзя принять за признание его вины, животного подвергали пытке.
Но вот вопли мучимого животного были оценены как признание вины. Слово тогда предоставлялось прокурору и защитнику, и решающим фактором в заключительном приговоре могла стать их способность убеждения присяжных. И так французский защитник Шасанзе доказал в 1530 году, что мыши, опустошившие крестьянские поля, должны быть признаны невиновными, поскольку к началу процесса они были маленькими детишками, не способными отвечать за действия своих родителей, а родители, совершившие преступления, давно поиздыхали ввиду скоротечности мышиной жизни и долготечности судебных процессов. А вот адвокат петуха, снесшего яйцо, не сумел оправдать своего подзащитного: того объявили колдуном и предали сожжению вместе со злополучным яйцом. Особенно часто смертная казнь ожидала кошку, неуместно родившуюся черной. Она обязательно объявлялась ведьмой и предавалась сожжению. Плохо пришлось и свинье, по ошибке съевшей маленького мальчика, а поскольку имела она не очень талантливого адвоката, пришлось ей быть повешенной за задние ноги. Зато вмешательство красноречивого адвоката из одного словацкого городка спасло в 1864 году свинью от смертной казни. Свинья обвинялась в откушении уха у маленькой девочки. Ей объявили пожизненное заключение, а хозяина заставили дать безухой девочке приданое, потому что, согласитесь, резонно, безухой девице труднее выйти замуж, чем той, что с двумя ушами.
С большими страстями, неиссякаемой энергией происходили судебные процессы в епископате Отенском в 1526 году по обвинению рыб, пауков, гусениц и шпанских мушек. В отношении других насекомых мы не знаем, но шпанских мушек берем под свою защиту: они королям и царям нашим большую услугу оказывали. Маркиза Помпадур, которая, по ее собственным словам, к старости стала холодна, как рыба, только ими и спасалась в любовных утехах с королем Франции Людовиком XV. А самый первый фаворит Екатерины Великой Ланской, без которого царица жить не могла, держался «на плаву» благодаря все тем же насекомым, высушенным и истолченным в коктейлях собственного приготовления. А когда от изобилия сего «лакомства» что-то в возрасте 24 лет Ланской преставился, Екатерина чувствовала себя такой отброшенной и виноватой, что целых три месяца ни жить, ни править страной не хотела.
Самой Екатерине Великой после апоплексического удара, предшествовавшего смертельной агонии, для спасения жизни клали на ноги шпанские мушки.
И как ни конфузливо нам, дорогой читатель, сокровенное Екатерины Великой признание на свет божий вытаскивать, скажем, что муж ее Петр III очень увлекался «миниатюрными процессами», которые совершал с соблюдением всех процессуальных норм юриспруденции над… крысами. Нота бене, у него в это время есть не только жена, но двое детей растут: сын Павел и дочь Анна. Дадим, однако, слово самой Екатерине Великой: «Посередине кабинета висела огромная крыса. Я спросила, что бы это значило, и в ответ услышала, что крыса совершила преступление и, согласно военному трибуналу, осуждена на смертную казнь. Ибо крыса, как шпионка, пробралась в укрепленные бастионы картонной крепости и съела там двух солдат из крахмала. И вот военный полевой суд во главе с Петром III поймал крысу и с соблюдением церемониала предал казни. И висеть этой крысе еще три дня в назидание другим».
Однако извиняемся, дорогой читатель, мы здорово увлеклись судами и чужими пытками, а тут нашего Глебова на истязания ведут. Вернемся же к нему, для которого так печально и трагически кончился любовный роман с экс-царицей Евдокией Лопухиной.
Но нас другой вопрос мучает: ну зачем, спрашивается, Петру I, отправившему свою нелюбимую жену в монастырь и положившему на нее крест с палочкой, вдруг ни с того ни с сего интересоваться ее амурными делами и жестоко за них наказывать? Выгнал, и все бы тут! Ведь даже краешка сердца его не задела эта простая и чувствительная женщина. Ан нет! И историки тоже до сих пор ничего не понимают! Откуда-то вдруг у Петра возникла дикая ревность к Глебову и дикая злость на Евдокию. Злополучную парочку арестовали, царь назначает следственную комиссию, интересуется ходом расследования. Два монаха, по приказанию царя, выпороли Евдокию как следует, а палач, специалист своего дела, придумывал самые мучительные наказания и пытки для Глебова: и по деревянным гвоздям его водили, и кнутом пороли, и на дыбу саживали. И вот 16 марта 1718 года врачи констатировали, что больше суток Глебов не проживет и надо быстрее совершить казнь. Полумертвого Глебова одевают в теплую шубу, теплую меховую шапку, в меховые сапоги (это для того, чтобы подольше продлить мучения) и в тридцатиградусный мороз волокут во двор и сажают на кол. Почти сутки с проткнутым в теле колом, истекая кровавой пеной, мучается Глебов, пока вечером 17 марта не испустил дух.
Ходила легенда, историки потом охотно ее повторяли в своих сочинениях, будто бы Петр I, приблизившись к казненному, пытался еще о чем-то спросить его, но получил плевок в лицо. Но мы не особенно верим этой легенде, у умирающего Глебова уже ни сознания, ни слюны не было. Уже не кровь даже, а розовая пена шла из его рта.
И все это видела его жена. Да, у Глебова была любящая и верная жена, которая, по-видимому, знала о связи своего мужа с Евдокией, поскольку охотно принимала от нее денежную помощь. Раз даже получила от нее шестьсот рублей, ибо Евдокия хотя и плакалась на бедность, на самом же деле не очень-то в деньгах нуждалась, получая их и от брата своего, и от сына Алексея, и от невестки Марьи, сводной сестры Петра I.
Жена Глебова в ноги царю бросалась, челобитные посылала, о прощении мужа просила. Ничего не помогло. И когда ее муж более суток умирал на колу, взирая потухшими глазами на народное скопище, жена не выдержала этого ужасного зрелища: наложила на себя руки. Знала, что в ад за это пойдет. Но, видно, так велико было ее отчаяние, что при виде земных мук ее мужа другой ад ей уже не был страшен.