Эльвира Ватала - Любовные утехи русских цариц
Петр I почему-то любил сноху, жену своего старшего, немного слабоумного брата Ивана. Неизвестно почему. Никакими ни внешними, ни внутренними достоинствами царица Прасковья не обладала — это темная домостроевская баба, невежественная, жестокая и тупая. Может, за то, что не уговаривала мужа законный российский престол занять, а согласилась на добровольное от него отречение? Как бы то ни было, испытывала она при самом что ни на есть жестоком садизме неземное удовольствие. Какое воспитание она получила? Там не воспитание, а питание было. Выкормили полную, статную, с высокой грудью, открытым лицом и длинной косой. Затем выучили довольно плохой русской грамоте. Выросла в русских предрассудках и суевериях. Жила она во дворце, в Измайлове. Попробуем восстановить на основе исторических фактов один из эпизодов проявления ее необузданного садизма: вот наша Прасковья Федоровна у себя в Измайловском дворце сытно отобедала, отрыгнула, мясо между зубов ноготком сковырнула и приказывает своему стремянному Никите Иевлеву: «Заложи карету, Никитушка, созови людей, и пусть Михайловна возьмет водку, а Аксен (это ее конюх) кулек с кнутьями». Экипаж, то бишь колымага, снаружи наподобие американского, времен ковбоев, фургона, с подушками вместо сидений. Царица взяла трость, так как из-за водянки ходила с трудом. За нею двадцать человек прислуги.
«„Карета“ потащилась по Мясницкой в Тайную канцелярию на Лубянской площади, где потом Андропов со своим КГБ важные разные дела будет решать, на Феликса Эдмундовича из окошка поглядывая. Едет, значит, царица, сзади дворня трусцой бежит. Приехали в семь часов вечера. Чай не близко от Измайлова до Лубянки — верст девять будет. Царица приказывает нести себя в арестантские палаты, поскольку пешком ходить ей, сердешной, трудно. Ну, понесли ее на особой скамье, свечи восковые зажгли, путь освещают. Она при каждой камере останавливается и, как милостивой царице пристало, „сердешным“ колодникам милостыньку раздает. Пораздавала она из своего ридикюля копеечки колодникам и приказывает себя к арестанту Деревнину нести. А часовой Краснов — ни в какую. Не велено, дескать, Деревнин по особой статье сидит, он политический и казнокрад. К нему не очень-то визиты желательны. „Ах ты дурак, — кричит царица. — Да знаешь ли ты, что этот болван жалобу на меня подал, а сам мою казну обокрал? Несите меня скорее, а ты, служивый, не препятствуй, а то я царю-батюшке пожалуюсь. Ты ведь знаешь, как он меня уважает?“ Ну, часовой Краснов, хоть и сомнения его брали, все же пропустил. Отворили камеру. Деревнин как увидел царицу Прасковью, в ноги бросился, а она ему: „Какое это ты письмо на меня подал? Говори, такой-сякой, куды ты его спрятал? Подай сейчас же“, — и ее тяжелая трость начала ходить по голове и лицу Деревнина. Слуги еле скамейку могли удержать, на которой царица сидела, так она ходуном от ярости ходила. „Не хочешь говорить?“ И опять палка пошла плясать по голове, лицу и плечам Деревнина. А он плакал перед ней, молил о пощаде. Лицо его было покрыто синяками, ссадинами, ранами, по щекам струилась кровь, глаза заволакивались опухолью. А она, разгоряченная, с безумными глазами, кричала слуге: „Эй ты, Карлус, жги свечой ему лицо, поджигай бороду! Бороду-то ему выжги!“ Карлус ринулся со свечой к несчастному, но пораженный ужасом стряпчий задул ее. Зажгли снова.
Маскин, Крупеников и Трофимов держали его за руки и за волосы, а Карлус жег. Заметив, что нос уже обожжен, он принялся за выжигание бороды. „Какое ты письмо на меня подал, где взял, куда дел?“ — причитала царица уже спокойным голосом. „Государыня, смилуйся и помилуй“, — взмолился подьячий Тайной канцелярии Григорий Павлов. „Гоните его прочь и снимите со злодея рубашку“, — опять впадая в ярость, кричала царица. Деревнину оголили спину. Конюх Аксен по приказанию царицы явился с кульком, в нем были кнутья. Вынул понадежнее и приготовился работать. Но царица Прасковья изменила решение. „Полячка Михайловна, — закричала она. — Сходи в карету и принеси бутылку с водкой“. Водку принесли. Карлусу поведено было лить ее на голову Деревнина. Водка потекла по голове, лицу, разъедая отвратительные, кровоточащие язвы. „Зажигай“, — крикнула царица, обращаясь к истопнику Пятилету. Пятилет, привыкший жечь дрова, но не людей, страшился исполнить приказ старушки, но царица толкнула его со свечою к голове Деревнина, голова вспыхнула, как порох!
Страшный, нечеловеческий вопль огласил подвалы Тайной канцелярии и замер под ее мрачными сводами»[69].
Да, пытали в России страшно! Особенно в допетровские и петровские времена!
Особенно неистовствовал Петр I при истязаниях заговорщиков своей сестры царевны Софьи, которая вознамерилась сама русский престол занять. Ее, как особу царственную, он пыткам подвергать не стал, а вот другие всю изощренность русских пыток, с виртуозностью граничащую, на своей шкуре испытали. Основного зачинщика смут — Федьку Шакловитого привязали к спине сильного человека, стоявшего прямо на ногах и опирающегося на особое приспособление, напоминающее скамейку, и начали наносить ему удары кнутом, которых должно было быть 300. Конечно, ни один человек не выдержит такого количества бичевания. Достаточно сказать, что наносимые ниже затылка удары каждый раз вырывают у человека куски кожи, соответствующие толщине кнута. Федька, выдержав до двадцати ударов, признался во всем, в основном чтобы прекратить свои мучения. Других сторонников Софьи наказали так: обрили головы, крепко связали вместе и начали сверху по капле лить горячую воду. Говорят — нет хуже наказания!
В традиционные русские пытки Петр I заморское новшество ввел. Не все же ананасы русским уплетать по заморскому методу. Усовершенствование пыток — тоже дело нужное. От шведов он перенял колесование и вешание за ребра. Палачи в срочном порядке должны были переквалифицироваться на заграничные методы пыток, а то умели только по-русски на «дыбу ставить». А что такое «дыба» — знаете? Расскажем, но предупреждаем, не для слабонервных эти ужасы. Истязаемому закручивали назад руки, связывали их веревкой, за которую, подняв его кверху на блоке, прикрепляли к потолку, причем руки выходили из суставов. К ногам привязывали тяжелые колодки, на которые садился для вящей тяжести человек. Кости, выходя из суставов, ломались, хрустели, кожа лопалась, жилы рвались. В таком положении пытаемого били кнутом по обнаженной спине так, что кожа летела лоскутьями, и после еще встряхивали по спине зажженным веником. Такую пытку выдерживали немногие. Тут всякий во всем может признаться и от родной матери отречься. И когда пытаемый признавался, то гордый своим профессионализмом палач бережно снимал с дыбы истязуемого и, как опытный врач, вправлял суставы на прежнее место. Видите, какие знания требовались от палача!
Но если «дыба» не помогала, переходили к очередному, более изощренному этапу пыток — разжегши железные клещи, ломали ему ребра. Допрашиваемому привязывали голову к ногам, в веревку ввертывали палку и вертели до того, что голова пригибалась к пяткам. Человек, сгибаясь в три погибели, часто умирал, прежде чем успевал причаститься. Вбивали в тело гвозди молотком или деревянные спицы, что еще больнее. Нещадно сдавливали голову в ось на специально сконструированном станке.
Особого разнообразия в русских пытках мы не наблюдаем. Все сводилось к трем «добродетелям» — бить, жарить, в землю закапывать. И эта последняя пытка при Петре I часто применялась. Известно, за какое преступление: когда жена убивала своего мужа-изверга.
Такие вот объявления в газетах были очень популярны в то время: «В 1730 году, сего числа, крестьянка Ефросинья за убийство мужа закопана живою в землю». Самое кощунственное в таком наказании была его видимая либерализация. Проще говоря: судьи, рассматривающие дело по убийству женой мужа, принимали во внимание степень издевательств мужа над женою. Если, например, свидетели покажут, что уж слишком изощренные были измывательства, ну, скажем, босиком на снегу, в мороз он ее держал или к крюку привязывал, когда нещадно лупил, то жене все равно смертная казнь через закопание живой в землю уготована, но ей тогда оставляли голову над землею, рядом ставилась кружка, и каждый желающий мог бросить туда монетку, дабы совершить панихиду за упокой ее души. Умирала такая женщина на несколько дней позже той, которая сразу, с головой была закопана.
Любили людишек, как дичь, поджаривать на вертеле. Подымали на блоках вверх, разводили снизу огонь и жаром и дымом мучили человека. Или еще совершеннее — привязывали к колу и вертели человека над огнем.
Русский народ с его необъяснимым терпением и склонностью к юмору даже в страшные пытки элемент остроумных шуток ввел. Известная поговорка «выведать всю подноготную» произошла ни больше ни меньше, как от распространенной пытки вбивать под ногти занозы. А поговорка «след простыл» произошла в те времена, когда Бирон виновных бросал с камнем, привязанным к груди, в воду.
