А. Иванов - Многоликое средневековье
В заключение заглянем в лабораторию алхимика. Над городом спустилась ночь, погасли огни в домах, протянулись через улицы цепи, только кое-где теплится огонек перед изображением Девы Марии. Да на краю города, в глухом переулке, светится огонь сквозь круглые стеклышки отдельного домика и несется дымок из трубы. Толкнем перед собой дверь, перешагнем за порог этого дома. Перед нами подобие какой-то мастерской. В углу - большой очаг, а на нем разложен огонь, озаряющий причудливую обстановку комнаты. Кругом - склянки, разнообразные сосуды, колбы, металлические стержни, большие книги в тяжелых кожаных переплетах с застежками. Среди этой обстановки движется человек в длинном темном одеянии, с шапочкой на голове, с огромной белоснежной бородой. По временам он отходит от своего стола, поставленного вблизи очага, садится у последнего и начинает раздувать мехами убавляющийся огонь в очаге. Тогда пламя вспыхивает, ярче озаряет комнату, а там над крышей увеличивается дым и вылетают иногда искорки. Что это за человек? Это и есть алхимик. Уже много лет занимается он здесь, отыскивает философский камень, трудится над составлением жизненного эликсира, т. е. такого средства, которое сделало бы людей бессмертными или, по крайней мере, значительно продлило бы их жизнь.* Алхимики полагали, что всякий металл состоит из двух частей - серы и ртути, что несколько металлов, соединенных вместе, могут образовать один металл; например, золото может быть добыто из соединения нескольких простых, неблагородных металлов. «Золото**, - говорит мавританский писатель Гебер (780-840 гг.), - составлено из самого тончайшего Меркурия (ртути) и немногого количества очень чистой серы, прозрачной и плотной, красноватого несмешанного цвета. Так как сера эта не всегда бывает одинаково оцвечена подобным цветом, то и золото бывает различно, т. е. более или менее желто. Когда сера нечиста, груба, красна, влажна и когда она смешана с грубым и нечистым Меркурием в таких частях, что ни одного из этих элементов нельзя определить, то из их обоюдной смеси воспроизводится Венера (медь). Если сера не имеет надлежащей плотности и оцвечена нечистым белым цветом, если так же нечист Меркурий, и отчасти плотен, и притом в состоянии улетучиваться, и не самого чистого белого цвета, то от смеси этих двух составных частей происходит Юпитер (олово)». Такова была теория о природе и составе металлов, послужившая основанием стремлений алхимиков. Она вызвала надежду на возможность видоизменения металлов и превращения их в благороднейшие. Главная цель алхимиков сводилась к тому, чтобы отыскать, в каких размерах необходимо смешивать эти металлы. А для этого необходимо разложить золото на составные часта или с помощью какой-либо кислоты, или при посредстве огня. Б возможность отыскать разрешение данной задачи верили даже лучшие и самые светлые умы. Общество, конечно, вполне разделяло эту веру. Короли давали алхимикам даже особые грамоты, особые патенты, уполномочивали их отыскивать средство «превращать неблагородные металлы в золото и серебро». Постепенно установилось верование, что таким волшебным средством является «философский камень». С XII столетия алхимики говорят о философском камне как об определенном веществе. Но показания их об этом таинственном веществе разноречивы. Один из алхимиков, уверявший, что он не только видел философский камень, но и держал его в руках, описьшает его как тяжелый, блестящий порошок шафранно-желтого цвета. Другой определяет его как твердое, прозрачное, гибкое и хрупкое тело темно-рубинового цвета. Одни из алхимиков приписывают ему желтый, другие - красный цвет. Но рядом с этим неизвестный автор одного алхимического трактата уверяет, что философский камень соединяет в себе все цвета и бывает не только желтого или красного, но еще белого, зеленого и синего цветов. От философского камня, называемого великхш средствами алхимики отличали малый философский камень, превращавший, по их мнению, неблагородные металлы не в золото, а в серебро. Если алхимик, работая над изготовлением философского камня, делал какое-либо упущение, если не достигал в выработке его надлежащего совершенства, в результате получалось не великое средство, а малый философский камень. Малый камень, по представлениям алхимиков, отличался блестящим белым цветом, почему и носил прозвание белой тинктуры. Начиная с ХТТТ столетия алхимики стали приписывать настоящему философскому камню два новых свойства: излечивать почти все болезни и продолжать человеческую жизнь. Очень может быть, что поверье о возможности при посредстве философского камня излечивать болезни возникло из буквального понимания фигуральных, метафорических выражений, которые употреблялись и Гебером. Так, например, он говорит: «Принеси мне шесть больных, чтобы я вылечил их». Эти фигуральные слова Гебера могут быть переданы на обычном языке таким образом: «Принеси мне шесть неблагородных металлов, чтобы я превратил их в золото». Такой перевод вполне согласуется с другой теорией алхимиков. Природа, гласит эта теория, старается всему, ею производимому, придать вид наибольшего, конечного совершества; она постоянно стремится производить только одно золото. На происхождение других металлов алхимики смотрели как на результат какого-нибудь случайного расстройства, какого-либо ненормального уклонения. Естественно было, при таких взглядах, считать неблагородные металлы больными. Но было бы слишком односторонне приписывать возникновение мысли о врачевании всех болезней и о продлении человеческой жизни при посредстве философского камня только одному неправильному переводу арабского текста. Несомненно, что самый характер перевода вполне согласовался со смутными стремлениями людей того времени. Не следует упускать из виду, что и в наше время очень и очень многие люди верят в существование всеисцеляющих средств. Мысль же об исцелении всех недугов естественно наводит на мысль о продлении жизни и даже о бессмертии. В наше время высказывали мысль о бесконечном продлении человеческой жизни очень почтенные люди. Эта мысль так сладка, так обворожительно приятна человеческому сердцу. Для осуществления этой таинственной и необычайно заманчивой мысли алхимики трудились над выработкой жизненного эликсира.
У одного из наших поэтов (графа А. К. Толстого} есть неоконченное произведение «Алхимик», в котором выведен знаменитый испанский алхимик Луллий. Как-то раз, проезжая верхом через площадь г. Пальмы, говорит легенда о Луллий, он был поражен необыкновенной красотой одной дамы, шедшей в собор. Когда она вошла в храм, Луллий, недолго думая, как бы повинуясь какой-то таинственной силе, въехал туда же на коне…
Раздался шум. Невнятный ропот Пронесся от открытых врат, В испуге вдруг за рядом ряд, Теснясь, отхлынул - конский топот, Смятенье - давка - женский крик - И на коне во храм проник Безумный всадник. Вся обитель, Волнуясь, в клик слилась один; «Кто он, святыни оскорбитель? Какого края гражданин?..»
Но всадник, не смущаясь всеобщим волнением и негодованием, отыскивает ту, которая была невольной виной его проступка, и наконец нашел ее. В пламенной речи он изъяснил ей охватившее его чувство. Чтобы избавиться от безумца, прекрасная сеньора задала ему трудную задачу. По ее мнению, для полного счастья им не хватает только одного -
Оно возможно; жизни нить
Лишь стоит чарами продлить.
Л как-то слышала случайно,
Что достают для этой тайны
Какой-то корень или злак,
Не знаю где, не знаю как.
Но вам по сердцу подвиг трудный -
Доставьте ж этот корень чудный,
Ко мне вернитесь - и тогда
Л ваша буду навсегда!
Безумец согласился и сделался алхимиком. Алхимики отдавались своему делу всеми силами души. Целая жизнь посвящалась ему. Недоконченный опыт, прерванный смертью алхимика, переходил в руки его сына. Нередки были случаи, когда внук алхимика получал от своего деда, как дорогое наследство, добытые им результаты и наставления для дальнейшей работы. Алхимики выработали свой собственный таинственный язык. Так, например, желтый лев обозначал на этом языке все желтые сернистые соединения, красный лев символизировал киноварь и т. п. В тождественном значении со словом «лев» употреблялось слово дракон. Черный орел (или василиск) обозначал все черные сернистые соединения и в особенности черную сернистую ртуть. Таинственная на первый взгляд фраза «черный орел превращается в красного лъва», переведенная на обыкновенный язык, обозначает, что черная сернистая ртуть может быть превращена в киноварь. Рядом с условным символическим языком у алхимиков были в большом употреблении символические изображения. Так, например, фантастические саламандры, по мнению алхимиков, жившие в огне, изображались ими в виде ящериц, увенчанных венком и окруженных пламенем. Наивная вера последователей тайной философии населяла все стихийные начала подобными сказочными существами. Сами цвета приобретали в их глазах особенное, таинственное значение. Самым таинственным из них был желтый цвет. Все растения с желтыми цветами, корнями или соком считались представителями золота и Солнца. И здесь нередко под заманчивым названием скрывался самый обыкновенный предмет. Под таинственной золотой тинктурой разумелся часто настой желтоцвета или подсолнечника. Вообще, таинственность была необходимым условием существования алхимиков. Они намеренно затуманивали свою речь, свои сочинения, как будто опасаясь, чтобы при ясном изложении их открытия не сделались достоянием простых, не посвященных в тайны их священного искусства смертных. Они как будто стремились затруднить свое искусство и для тех, кто стремился сделаться его поклонником. «Только между этими противоречиями и этой ложью, - говорит один из известнейших алхимиков, - мы можем отыскать алхимическую истину; только между этих терний мы можем сорвать таинственную розу». «Скрывай эту книгу, - говорит другой алхимик, - на груди твоей и не предавай ее в руки невежд, потому что она заключает тайну всех философов…» «Тот, кто откроет эту тайну, умрет от апоплексического удара.» Таинственности изложения алхимических книг вполне соответствовали и сами заглавия их. Вот некоторые из этих заглавий: «Договор заоблачного пространства с землей», «Недосказанное слово», «Истинное сокровище человеческой жизни». Истинные служители алхимии, конечно, твердо веровали в возможность достижения своей цели и приносили в жертву своему делу и все силы, и здоровье, и саму жизнь. В рассказе о трагической смерти Фауста, любимого героя народной поэзии, несомненно, кроется зерно исторической правды. В народной памяти сохранились случаи такой внезапной, загадочной смерти служителей магии. Трудясь над соединениями различных веществ, они легко становились жертвами вызываемых ими самими взрывов. Не умея объяснить этих вполне естественных явлений, народ приписывал их дьяволу и заставлял последнего играть деятельную роль в жизни и смерти алхимиков - так преломлялась действительность в народном воображении; так создавались народные сказания, и в числе их сказание о докторе Фаусте. И сами стремления алхимиков, и те результаты, которых они достигали нередко неожиданно для себя, и та таинственность, в какую они облекали все свои действия, были причинами того, что простой, да и непростой народ смотрел на них как на людей, имевших сношения с нечистой силой. Многие из алхимиков сами считали безусловно необходимыми сношения с таковой и предлагали
