А. Иванов - Многоликое средневековье
У одного из наших поэтов (графа А. К. Толстого} есть неоконченное произведение «Алхимик», в котором выведен знаменитый испанский алхимик Луллий. Как-то раз, проезжая верхом через площадь г. Пальмы, говорит легенда о Луллий, он был поражен необыкновенной красотой одной дамы, шедшей в собор. Когда она вошла в храм, Луллий, недолго думая, как бы повинуясь какой-то таинственной силе, въехал туда же на коне…
Раздался шум. Невнятный ропот Пронесся от открытых врат, В испуге вдруг за рядом ряд, Теснясь, отхлынул - конский топот, Смятенье - давка - женский крик - И на коне во храм проник Безумный всадник. Вся обитель, Волнуясь, в клик слилась один; «Кто он, святыни оскорбитель? Какого края гражданин?..»
Но всадник, не смущаясь всеобщим волнением и негодованием, отыскивает ту, которая была невольной виной его проступка, и наконец нашел ее. В пламенной речи он изъяснил ей охватившее его чувство. Чтобы избавиться от безумца, прекрасная сеньора задала ему трудную задачу. По ее мнению, для полного счастья им не хватает только одного -
Оно возможно; жизни нить
Лишь стоит чарами продлить.
Л как-то слышала случайно,
Что достают для этой тайны
Какой-то корень или злак,
Не знаю где, не знаю как.
Но вам по сердцу подвиг трудный -
Доставьте ж этот корень чудный,
Ко мне вернитесь - и тогда
Л ваша буду навсегда!
Безумец согласился и сделался алхимиком. Алхимики отдавались своему делу всеми силами души. Целая жизнь посвящалась ему. Недоконченный опыт, прерванный смертью алхимика, переходил в руки его сына. Нередки были случаи, когда внук алхимика получал от своего деда, как дорогое наследство, добытые им результаты и наставления для дальнейшей работы. Алхимики выработали свой собственный таинственный язык. Так, например, желтый лев обозначал на этом языке все желтые сернистые соединения, красный лев символизировал киноварь и т. п. В тождественном значении со словом «лев» употреблялось слово дракон. Черный орел (или василиск) обозначал все черные сернистые соединения и в особенности черную сернистую ртуть. Таинственная на первый взгляд фраза «черный орел превращается в красного лъва», переведенная на обыкновенный язык, обозначает, что черная сернистая ртуть может быть превращена в киноварь. Рядом с условным символическим языком у алхимиков были в большом употреблении символические изображения. Так, например, фантастические саламандры, по мнению алхимиков, жившие в огне, изображались ими в виде ящериц, увенчанных венком и окруженных пламенем. Наивная вера последователей тайной философии населяла все стихийные начала подобными сказочными существами. Сами цвета приобретали в их глазах особенное, таинственное значение. Самым таинственным из них был желтый цвет. Все растения с желтыми цветами, корнями или соком считались представителями золота и Солнца. И здесь нередко под заманчивым названием скрывался самый обыкновенный предмет. Под таинственной золотой тинктурой разумелся часто настой желтоцвета или подсолнечника. Вообще, таинственность была необходимым условием существования алхимиков. Они намеренно затуманивали свою речь, свои сочинения, как будто опасаясь, чтобы при ясном изложении их открытия не сделались достоянием простых, не посвященных в тайны их священного искусства смертных. Они как будто стремились затруднить свое искусство и для тех, кто стремился сделаться его поклонником. «Только между этими противоречиями и этой ложью, - говорит один из известнейших алхимиков, - мы можем отыскать алхимическую истину; только между этих терний мы можем сорвать таинственную розу». «Скрывай эту книгу, - говорит другой алхимик, - на груди твоей и не предавай ее в руки невежд, потому что она заключает тайну всех философов…» «Тот, кто откроет эту тайну, умрет от апоплексического удара.» Таинственности изложения алхимических книг вполне соответствовали и сами заглавия их. Вот некоторые из этих заглавий: «Договор заоблачного пространства с землей», «Недосказанное слово», «Истинное сокровище человеческой жизни». Истинные служители алхимии, конечно, твердо веровали в возможность достижения своей цели и приносили в жертву своему делу и все силы, и здоровье, и саму жизнь. В рассказе о трагической смерти Фауста, любимого героя народной поэзии, несомненно, кроется зерно исторической правды. В народной памяти сохранились случаи такой внезапной, загадочной смерти служителей магии. Трудясь над соединениями различных веществ, они легко становились жертвами вызываемых ими самими взрывов. Не умея объяснить этих вполне естественных явлений, народ приписывал их дьяволу и заставлял последнего играть деятельную роль в жизни и смерти алхимиков - так преломлялась действительность в народном воображении; так создавались народные сказания, и в числе их сказание о докторе Фаусте. И сами стремления алхимиков, и те результаты, которых они достигали нередко неожиданно для себя, и та таинственность, в какую они облекали все свои действия, были причинами того, что простой, да и непростой народ смотрел на них как на людей, имевших сношения с нечистой силой. Многие из алхимиков сами считали безусловно необходимыми сношения с таковой и предлагали
в своих трактатах различные формулы для заклинания духов, которые служили бы им в их таинственной работе. Не раз алхимики попадали в железные когти неумолимой инквизиции и дорого платили за свою деятельность, умирая на костре после бесчеловечных пыток, сопутствовавших допросу. Но, витая среди неосуществимых грез, алхимики делали попутно весьма важные для науки открытия. Так, например, тот же Луллий, легенда о котором была только что передана, открыл азотную кислоту. Первой замечательной личностью из христианских алхимиков был Альберт фон Болынтедт, живший в ХШ веке и называемый обыкновенно Альбертом Великим. Будучи выдающимся ученым своего времени, он достиг сана регенсбургского епископа, но, пробыв в этом высоком звании только восемь лет, удалился на покой в Кельн, где, живя в доминиканском монастыре, усердно занимался алхимией. Изучая сернистые металлы, Альберт открыл, что сера действует на все расплавленные металлы, исключая золото. Младший современник его, английский алхимик Роджер Бэкон, бьшший монахом францисканского ордена и учителем, так прославился своими обширными сведениями, что получил прозвище «удивительного доктора» (doctor mirabilis). Он изготовлял такие автоматы, что дивившаяся толпа обвиняла его в сношениях с нечистой силой. Мнение такого рода возмущало Бэкона, и он в одном из своих трактатов старался доказать всю нелепость тогдашних представлений о чародействе, объясняя все мнимые волшебства естественными причинами, Но и он твердо стоял за решительную возможность превращения металлов. Были, впрочем, среди алхимиков презренные люди, шарлатаны, которые продавали свои мнимые эликсиры за баснословные деньги. Встречались и такие, которые переставали веровать в возможность достигнуть того, к чему они стремились почти всю свою жизнь. Один из них (Агриппа фон Неттесгейм), трудясь долго и усердно над «тайной философией», как называлась иначе алхимия, объявил наконец в одном из своих сочинений, что вся эта тайная философия есть прах и ветер.
СРЕДНЕВЕКОВАЯ ДЕРЕВНЯ И ЕЕ ОБИТАТЕЛИ
На развалинах Рима
Один из древнейших христианских писателей*, ссылаясь на писателя языческого, рассказывает следующую поэтическую легенду о царе Тарквинии** и Кумской прорицательнице, его навестившей. Явившись к римскому царю, Кумекая сивилла (пророчица) предложила ему купить за 300 золотых монет девять книг, в которых была начертана вся будущая судьба Рима. Таркви-ний не пожелал дать требуемой суммы и начал торговаться с прорицательницей. Последняя в ответ на это взяла три из принесенных ею книг и бросила их в горевший тут лее огонь, где они скоро превратились в пепел. После этого она снова предложила царю купить оставшиеся шесть книг, но назначила за них прежнюю цену, ею объявленную. Тарквинии посмеялся над ней, как над безумной, и за оставшиеся в целости книги предложил еще меньшую плату сравнительно с той, которую давал за все девять книг. Сивилла бросила в огонь еще три книги и в третий раз предложила царю не пренебрегать принесенным ею товаром, но теперь за последние три книги она требовала все ту же, ранее назначенную ею плату. На царя нашло раздумье, он был поражен поступками сивиллы и, боясь, что навсегда лишится сам и лишит своих потомков возможности заглянуть в таинственную будущность Рима, приказал уплатить Кумской пророчице 300 золотых монет, а купленные книги содержать в полной сохранности. С того времени римляне раскрывали эти книги в годины каких-либо общественных бедствий или перед началом войн, чтобы прочитать на пророческих страницах совет, указание или предсказание, касающееся того или другого насущного вопроса.
