Трафальгар. Люди, сражение, шторм (ЛП) - Клейтон Тим

Интересны мотивы, которые приписывал британскому моряку матрос 1 статьи Джеймс Мартин в своих скверных виршах. Честь — предсказуемо, но золото не так очевидно. Дело в том, что королевский флот стимулировался призовыми деньгами. Захваченные суда оценивались, а вырученные деньги распределялась между участниками захвата. Положенные суммы рассчитывались по довольно сложным правилам, согласно которым большая часть предназначалась старшим по рангу, но полагались всем. Победоносным экипажам также выплачивали head money [48]  за каждого взятого в плен французского моряка. Во время Семилетней войны британцы выработали практику ослабления французского флота взятием в плен как можно большего количества его умелого личного состава. Хотя и жестокая (довольно много французов умирало в плену), эта практика была крайне успешной, так как обучение профессионалов требовало долгих лет тренировок и опыта, поэтому их было некем заменить. Во время войны с 1793-го по 1801 год 40 тысяч французских моряков прошли через британские тюрьмы.

Призовые деньги придавали морской службе определенное очарование. В 1780 году некий школьник, наблюдая передачу моряками солдатам французских пленных, слышал распеваемую девицами в Госпорте песенку:

В то время, как матросы зачастую имели денег достаточно, чтобы произвести впечатление на госпортских девиц, офицеры иногда делали состояние на призовых суммах, обычно при службе на фрегатах, посланных в крейсерство для захвата вражеских судов. В 1799 году Генри Дигби (капитан «Африки» при Трафальгаре) участвовал в захвате испанской «Св. Бригитты». Его доля призовых за перевозимые ею сокровища составила 40730 фунтов, 18 шиллингов и три с четвертью пенса, в то время как жалование капитана фрегата не доходило до двухсот фунтов в год.

Боевые корабли безо всяких сокровищ на борту также имели цену, и главной целью в битве было не потопление или уничтожение противника, а захват его в как можно менее поврежденном состоянии — в таком случае его стоимость была больше. При Трафальгаре каждый бросал взор на испанский четырехпалубник «Сантисима-Тринидад». "Пусть Бог благословит Вас, и поставит борт о борт с «Сантисима-Тринидадом»", писал Коллингвуду Нельсон в июле. Генри Уолкер вспоминал, что в это утро на «Беллерофоне» "все были в приподнятом состоянии" и люди были так уверены в победе, что "они занимались определением количества своих призов и прикидывали долю призовых на каждое судно". Старейшие матросы на борту — такие, как, например, 49-летний Джеймс Джилл, прослуживший тринадцать лет на флоте — подсчитывали, какую сумму получит «Беллерофон» за испанский четырехпалубник «Сантисима-Тринидад». "Смею сказать, что мы были далеко не единственным на флоте судном, на котором велись такие подсчеты".

Многие письма и отчеты, написанные непосредственно после битвы, утверждали, что британские моряки были не просто самоуверенны — они стремились в бой. Джеймс Мартин говорил о "Хладнокровии и Рвении" и "Решительной Атваге". Второй лейтенант морской пехоты Самюэль Бёрдон Эллис с «Аякса» был послан вниз с какими-то распоряжениями и "был поражен приготовлениями, проводимыми синими бушлатами [49]". Большинство было раздето по пояс (внизу было жарко и душно), с повязанными на голове платками, прикрывавшими уши. Платки несколько приглушали гром орудий, "но многие люди оставались глухими в течение нескольких дней после сражения". Одни точили абордажные сабли, другие полировали орудия, а трое или четверо танцевали «волынку». "Все, — заметил он, — казались охваченными непреодолимым желанием сойтись вплотную с врагом. Время от времени они выглядывали из портов, делали предположения касательно разных неприятельских судов, со многими из которых наши суда сходились в схватках при различных обстоятельствах".

Определенное нервное напряжение было разлито в атмосфере, так как люди понимали, что не все из них переживут этот день. Уильям «Образина»  Робинсон вспоминал некоторых матросов с «Ревенджа», предлагавших гинею за стакан грога. Другие же "составляли что-то вроде устного завещания, например: если одно из посланных Джонни Крапо [50] ядер оторвет мне голову, ты заберешь все мои принадлежности; если же ты будешь убит, а я останусь жив, то я заберу твои".

Многие офицеры писали письма домой. Некоторые из них остались неоконченными, как письмо Нельсона Эмме Гамильтон. Джон Айкенхед, один из юных мичманов на «Ройал-Суверене», писал: "Если суждено мне, мои дорогие родители, пасть за дело короля, то пусть эта мысль утешает вас. В моей душе нет ни малейшего страха. О, мои родители, сестры, братья; дорогие дедушка, бабушка и тетя — поверьте, это так". Он не подписал письмо, надеясь продолжить его в конце дня. Другие писали простые прощальные записки своим возлюбленным. Некоторые из «юных джентльменов» «Марса» имели знакомых в Эдинбурге или Перте. Сын кэптена Джорджа Даффа Норвич прибыл на борт в конце сентября, где встретился со своими кузенами — Александром и Томасом. Отослав юного Норвича и прибывших вместе с ним трех других мальчишек в относительную безопасность нижней палубы, Дафф написал торопливую записку своей жене:

Глава 10

Сохраняя лицо

С рассветом британцы оказались примерно в одиннадцати милях, и при слабом бризе они приближались со скоростью не более двух узлов – скоростью неспешно прогуливающегося пешехода. Это был короткий октябрьский день, и солнце заходит в это время года довольно рано. В данный момент основной заботой Нельсона была скорость, поэтому он обращал мало внимания построению эскадры. Запланированный заранее боевой порядок его собственной дивизии был таков: «Темерер», «Суперб», «Виктори», «Нептун», «Тигр» и «Канопус». Но один из этих кораблей все еще был в Ла-Манше, а два других находились возле Картахены — посыльное судно, отправленное на их розыск, встретило их там именно этим утром. «Принц» был назначен ведущим в колонне Коллингвуда, но трехдечник Ричарда Гриндалла шел, по образному выражению лейтенанта «Тоннанта» Фредерика Хоффмана, "как стог сена", и ему передали приказ держаться в удобном для него месте, держась в стороне от обеих колонн, чтобы не мешать более быстроходным судам. Такой же приказ был дан «Британии» и «Дредноуту». Во главе колонн, надвигавшихся на франко-испанский строй, находились «Виктори» и «Ройал-Суверен». Нельсон решительно стремился не дать уйти неприятелю и навязать ему сражение.

Ранним утром Нельсон передал капитанам фрегатов распоряжение прибыть на борт своего флагманского судна. Генри Блеквуд выразил свою озабоченность безопасностью самого адмирала и предложил тому поднять свой флаг на его фрегате «Эвриал», с которого можно было эффективней руководить ходом сражения. Как и предполагал Блеквуд, Нельсон отказался, мотивируя свое решение важностью подачи личного примера. Затем Блеквуд пытался убедить его пустить вперед корабли «Темерер», «Нептун» и «Левиафан». Он и капитан «Виктори» Томас Харди убеждали, что для руководства флотом будет лучше, если Нельсон как можно дольше будет находиться вне непосредственного столкновения. В конце концов тот согласился пропустить вперед «Темерер». К этому времени «Темерер» шел по траверзу «Виктори», стремясь занять свое место в строю согласно предварительному плану.