Анджей Иконников-Галицкий - Тридевятые царства России
«Хиндик» по-тувински – пуп. Название озера объясняют тем, что посреди него лежит остров, как пуп посреди чрева.
«Хиндик» по-тувински – пуп. Озеро-пуповина.
Выдоха Божия мой вдох – половина.
Выехали на кряж. Открыл и увидел.
Будто кто глаза из глазниц вынул.
Вода – двойник неба. Камни глядят в холод.
Глыбоко меж ними хариус ходит.
Спускаюсь вниз, травинки не дышат.
Карликовые берёзы покусывают лодыжки.
Это не тишина. Это – до всех, до звука.
Ещё не сотворена Вселенная. Не разуться.
Не разлепить линз. Тьма не телилась.
Небо от земли ещё не отделилось.
Звёзды не разлеглись. Кружат рядом.
Эта страна без лиц называлась раем.
Родился – и первый вдох, взахлёб, криком,
неслышным, как под водой. В мире великом.
Спотыкаюсь к воде до головокруженья.
Головы моих две: эта и отраженье.
Поднимаюсь до ноль, спускаюсь в блеск бездны.
В мир тройной: земной, преисподний, небесный.
Вьётся столб комарья, иду, куда манит.
Вон та туча-Илья над той горой камлает.
Здесь как бы незримой пуповиной небо соединяется с землёй. Озеро очень велико, но лежит в протяжённой котловине, внизу, и от этого кажется маленьким. Смещение представлений о пространстве: кажется, что можно протянуть руки и, как чашу, взять эту воду, вбирающую в себя всё небо.
Ничто не движется: низенькая тундровая растительность не шелестит, не шевелится, окутывает каменистые берега озера зеленовато-бурым покрывалом. И над всем этим, где-то далеко и рядом, за плечом, – чёрно-синяя громада, увенчанная ослепительно-белой сферической тиарой. Это вот и есть вершина Монгун-Тайги.
Справка. Монгун-Тайга несёт на себе мощный покровный ледник, точнее, систему ледников общей площадью около 23 кв. км. Толщина льда вершинной шапки не менее 60 м. Подъём на вершину достаточно сложен и требует опыта таёжных, горных и тундровых походов. Первое восхождение было совершено в августе 1946 года группой альпинистов под руководством В. Никольского.
…
Херувимы светильники
выплеснули в ни зги.
Купель Святой Софии —
купол Монгун-Тайги.
Из космоса тянет холодом.
Двери, двери! Идут.
В чаше Хиндиктиг-Холя
рыбка Иисус.
Ветры звенят варганами.
Каменный хор охрип.
Лбы в венках виноградных
из карликовой ольхи.
Тучи в озеро неводы
закинули. Кончен мир.
Ангельскими невидимо
дориносим чинми.
…
Безмолвие страшным хором
в пространстве растворено.
Над Хиндиктиг-Холем
сине-белое дно.
Всё отражают воды,
Космос в глаза их влит.
Ледяные волосы,
каменный лик.
Испариной из-под свитера
душа отлетает ввысь.
Мир свернули, как свиток,
и положили – здесь.
Белая полусфера
на синих громадах гор.
Здесь – рождение света,
как на горе Фавор.
Про купол Святой Софии Константинопольской говорят, что он на цепях подвешен к небу. То же можно сказать про Монгун-Тайгу. Её белый купол окружён вздыбленными скалами, как минаретами. Он парит в космосе, опираясь и не опираясь на чёрные спины гигантских каменных стен, спускающихся к нам, к озеру. Тут становится понятно, почему и древние, и нынешние жители этих мест поклонялись горам как божествам. Эта вершина – живая и смотрит прямо в душу. Её безглазый взгляд физически ощущается каждой клеткой тела – аж мурашки по спине. Она соединяет миры: преисподний, из которого вырастают её камни, средний, где суетимся мы, небесный, в котором теряется её белая голова. Три мира шаманских странствий.
Внизу, у озера, крохотные люди копошатся: это рыбаки ловят хариуса. Здешний хариус особый: крупный, округлый, жирный. И невероятно вкусный. Никакая рыба на свете с ним не сравнится, ежели его, только что вынутого из озера, выпотрошить, слегка посолить и тут же съесть. Можно и поджарить – получится лучше форели. Спустившись по заросшим карликовой берёзой и ольхой камням к берегу, мы вступили во взаимовыгодный контакт с рыбаками: выменяли ведро хариуса на пять буханок хлеба и две банки тушёнки. Самое время и место для перекуса.
Но медлить нечего: с запада наползает чёрная туча, а после ливня несколько дней будет не выехать. Путь лежит по краешку берега, по скользким камням, между коими – заболоченная тундра. Уазик прыгает по заросшим камням, как тушканчик. Нас водитель предусмотрительно высадил, и мы, ковыляя по влажной почве и цепкому кустарнику, со страхом наблюдаем прыжки машины. Если, чего доброго, грохнется мостом об камень, засядем мы тут на неведомый срок. Но, слава Богу, опасное место преодолели и машина выносит нас вниз, в долину реки Каргы, где пасутся косматые яки сарлыки. Вершина Монгун-Тайги провожает нас, медленно скрываясь в чёрном мраке, из которого спадают вниз чёрные космы ливня. Через пару часов на том хребте, откуда мы созерцали просторы Хиндиктиг-Холя, закрутятся снежные вихри.
…
По бережку, меж заросших камней
дурь-колея лежит.
Если радуешься – пой хоомей,
если скорбишь – сыгыт[9].
Радость со скорбью соединены —
край неба с краем земли —
белым куполом ледяным.
Тучи даль замели.
Нам пора удирать отсель:
скоро рванёт с высот.
Крутит чёрная карусель
с запада на восток.
И выносил нас шальной УАЗ,
прыгая по камням.
В небо втыкался фарами глаз,
в бездне тень догонял.
Бился кардан, габариты в пляс,
выписывали круги.
По откосу под сорок пять
спустились к речке Каргы.
…
По Каргы, если ехать вниз,
взор притягивается вверх.
Там, за скалами, выше них,
выше коршунов, выше всех,
тыча чёрные костыли
в ледяные ступени круч,
белый старец, раскосый лик,
оборачивается вокруг.
Синий тон[10] его по камням
подпоясывают дожди.
Он, безглазый, глядит в меня
до раздела мяс и души.
Исчезаю, теряю вес,
к бездыханности мой разбег.
Он меня поднимает вверх,
печень-сердце берёт себе.
Я вернусь к вам не тем, кем был.
Похожим, но не таким.
В рёбра тычется камень бел:
уголёчек Монгун-Тайги.
В Туве времени нет. 2005–2008
Девяносто вёрст как одна верста
от перевала Сап до погранпоста.
Душу вытряхнет – и движок в песке —
по дороженьке – стиральной доске.
Девяносто вёрст едем три часа.
Воздух звонок: душа этих гор чиста.
Вон куда завёл нас поиск истины!
Товарищи нам – орлы да лиственницы.
Ни начальства, ни прочего дурачья.
Только крохотная юрточка у ручья.
Из трубы дымок, у коновязи конь.
Господи, с вечностью нас познакомь!
Тучи тычут чёрные костыли
в ледяные лбы, будто в них вросли.
Сколь ещё к чертям нам карабкаться?
Зверь-ветрюга по стёклам царапается.
Наш уазик бьётся, как в стойле конь.
Ну, ещё накапаем? Да легко!
К Арзайтам успеем, пожалуй, вечером.
О четыре стенки тычемся вчетвером.
Что, Семёныч? Тут год за два.
Костя, наливай: впереди оваа.
Плесну духам, Стас, алкоголя я.
Вон за этой горкой – Монголия.
Дорога от посёлка Мугур-Аксы, разъедаемая мерзлотой и погодными перепадами (летом – плюс сорок, зимой минус пятьдесят), превратилась в сплошную стиральную доску длиной в сто сорок километров. Езда по ней – непрерывная мелкая тряска на скорости, равной скорости телеги. Эта вот трасса, приведя нас к самой монгольской границе, вдруг резко повернула к северу, вверх, в горы. Граница тут, кстати говоря, весьма условная. До недавнего времени обозначалась она деревянными столбами, которые местные жители с той и с другой стороны регулярно спиливали на дрова. И сейчас тувинские и монгольские чабаны со своими стадами частенько пересекают черту, разделяющую суверенные державы.
Справка. Мугур-Аксы – посёлок, административный центр Монгун-Тайгинского кожууна Тувы. Население – около 4 тысяч человек (более 60 % жителей кожууна).
Коге-Дава – перевал через хребет Цаган-Шибэту на дороге Мугур-Аксы – Чадан. Высота – около 2400 м. Подъём и спуск по серпантину очень крутой, изобилующий множеством петель и поворотов.
Барлык – река, левый приток Улуг-Хема (Верхнего Енисея). Берёт исток в горах Цаган-Шибэту. В верхнем течении проходит узким ущельем, которое постепенно расширяется в долину. Во время разлива (весной или после дождей) Барлык становится очень бурным и нередко сносит мосты.
Подъём по крутому серпантину на перевал Коге-Дава. Отсюда начинается спуск в долину реки Барлык. Долина узкая, настоящее ущелье. В самой верхней его части на травяных откосах пасутся стада сарлыков. Для нашего глаза они так же необычны, как мамонты или шерстистые носороги: большущие звери, обросшие шерстью, подобно старым хиппи. Как только ущелье сузилось, стремительно стемнело. Заночевали, кое-как поставив палатки на камнях.
