Анджей Иконников-Галицкий - Тридевятые царства России
Когда мы пробирались замысловатым путём вдоль монгольской границы, наш уазик засекли с вертолёта пограничники. Потом, в городе Кызыле, командир погранцов по знакомству рассказал об этом нашему шофёру Пищикову. Заодно и поинтересовался: куда ездил, откуда?
– С экспедицией, с археологами. В Монгун-Тайгу через Бугузун.
– Иди ты! – не поверил пограничник. – Там вы на УАЗе никогда бы не проехали!
Мы проехали.
Справка. Бугузун – река, правый приток Чуи. Берёт начало неподалёку от одноимённого перевала на стыке Курайского хребта Алтайской горной системы и массива Монгун-Тайги; впадает в Чую неподалёку от посёлка Кош-Агач. По реке Бугузун проходит дорога, доступная только для внедорожников, соединяющая Алтай с Тувой. Высота перевала Бугузун – около 2600 м.
Вначале от благоустроенного Чуйского тракта до ближних юрт нас вела нормальная грунтовка; потом – подъём, дорога сменяется колеями, которые веером разбегаются по степи. А потом со всех сторон подступают горы, путь уходит в долину речки Бугузун, местами сужающуюся в ущелье. Дорога то прогрызает чёрно-бурый скальник, то спускается в самое русло, теряясь среди крупного галечника, то выползает на покатый берег. Сейчас, в середине лета, Бугузун – ручеёк, сверкающий посередине широкого каменистого русла. Пройдут дожди – и он превратится в бурный поток, а колея, ползущая по его берегу, станет вязкой и скользкой.
Юрт всё меньше. Там, внизу, они стояли густо, в пределах видимости друг от друга, и группами по две-три; вокруг них бродили тучные отары и многочисленные табуны. Здесь войлочные жилища кочевников расставлены поодиночке, как-то неуверенно жмутся они к зелёным извивам берега. Вот и последняя юрта исчезла за поворотом. Единственный признак присутствия человека – эта перекрученная, как лента Мёбиуса, колея, прорытая могучими колёсами «шестьдесят шестых» и «Уралов». Проезжает здесь машина, наверно, раз в неделю. Наши спутники – суслики, вскакивающие по-солдатски, любопытно бегущие за тенью. Невысокая тайга редеет, сменяется тундрой. Русло делает поворот и уходит в узкое ущелье. По его краю колея круто поднимается вверх – у шофёров это называется «тягун». Уазик рычит и ноет на предельных нотах, раскачивается, кренится; оглянешься – страх берёт: верхушки елей и лиственниц где-то внизу, мы ползём по краешку над ними…
Взобрались, остановились на перевале. Мотор умолк, оглушило безмолвие. Кругом невысокие травы, украшенные синими и жёлтыми цветочками-крапинками. Альпийские луга. Снежники лежат на северных склонах гор; один из них сползает к седловине перевала, к самой колее. Воздух спокойный, чистый, отрешённый, какой бывает только на высокогорье. На перевале стоит оваа – сооружение из жердей и камней, возле которого совершают приношения духам. Разлили водку по стаканчикам, побрызгали духам, выпили. Таков обычай. Ещё надо оставить что-нибудь в дар: хлеба кусок, монетку или ленточку привязать. Чтобы приняла нас великая Монгун-Тайга.
Справка. Оваа (монгольский вариант – «обо») – святилище, которое может представлять собой шалаш из жердей, или жерди, обложенные камнями, или горку камней, или довольно сложное сооружение типа хижины из жердей и камней. Такие сооружения распространены у народов Центральной Азии. Они устанавливаются, как правило, на перевалах, вершинах или водоразделах и считаются местом обитания духов. Около оваа совершаются символические жертвоприношения, а иногда – шаманские камлания.
Через перевал пролегает невидимая граница миров. На смену грандиозной тесноте Алтая, где высь господствует над ширью, пришла невероятная свобода размаха. Горы раздвинулись. Нет острых, высоких вершин. Буро-зелёные хребты идут волнами в разные стороны. Над ними небо, которого, кажется, больше, чем в любой другой точке земного шара. Смещаются все представления о расстоянии. Вон тот кряж вроде бы близко – а едешь к нему чуть ли не полдня. До озера, сверкающего на дне маленькой уютной котловины – рукой подать, а начнёшь спускаться – так еле ноги дотащишь. И поразительное безлюдье. Аалы – группы по две-три юрты, принадлежащие одной семье – редко-редко попадаются. Маленькие игрушечные овечки вон там, далеко-далеко, спускаются по склонам гор. Их пасут пацанята-подростки. Уверенно сидя на спинах низеньких мохнатых лошадок, мальчишки неторопливо перемещаются параллельным курсом. Рядом трусят кажущиеся совсем уже крохотными собаки.
Колея, по которой мы спустились с перевала, обогнув яркую линзу облюбованного утками озера Ак-Холь, растворилась в подъёмах и спусках. Дальше – только направления. У кого бы спросить путь? Завидели юрту издалека, подъехали к ней. Вышли нам навстречу две женщины и парень лет двадцати; дети любопытно высунулись из-за войлочной стенки. Вид у всех тревожный, настороженный: что за чужаки приехали, зачем? Чужаки здесь бывают, надо думать, не каждый год. Насилу мы с ними объяснились при помощи мимики, жестов и минимального набора русских и тувинских слов. Оказалось, обитатели юрты ждут своих родственников, уехавших пару дней назад в Кош-Агач по этой самой дороге через Бугузун. И волнуются: не случилось ли чего? Дорога-то опасная. Не видали мы их машину? Нет, не встречали никого, не видели, не знаем. Поделились сигаретами и поехали дальше – по луговой целине, определяя направление по компасу.
Пуп землиПодъёмы, спуски… Въехали на очередной кряж, с него спустились к зелени Моген-Бурена, реки, живописно петляющей по широкой котловине между хребтами. Жаркий день быстро сменился ледяной ночью. На рассвете выбрался я из тёплого спальника, отогнул задубевший полог палатки – и увидел совершенно белый мир. Заиндевело решительно всё: трава, тальник по берегу, машина, палатки. А также одежда, повешенная кем-то с вечера сушиться после стирки. Всё бело. Даже камни покрылись как бы влажным белым лишайником. Только горы чёрно-синие, и ослепительный краешек солнца высовывается из-за них.
Веками меняя своё русло, Моген-Бурен образовал террасы. Верх этих террас – ровная степь, поросшая низенькой полынью и распластанным по земле кустарничком. По степи раскиданы курганы. Невысокие, с каменной насыпью. В скифские времена или чуть раньше, почти три тысячелетия назад, здесь поселились скотоводы-кочевники, создатели удивительной горно-степной цивилизации. В Туве и на Алтае раскопаны богатейшие, так называемые царские, курганы, вещи из которых украсили экспозиции Эрмитажа. Монгун-Тайга и в этом сохранила свою особость: археологи выделяют «курганы монгун-тайгинского типа», аскетичные, со скудным набором вещей и оружия. Жизнь тут строга, и погребальный обряд строг. Встречаются погребения в мерзлоте: вода, когда-то давно попавшая в погребальную камеру, замёрзла, и на глубине четыре-пять метров не растаяла; в ледяной глыбе могут хорошо сохраняться органические материалы: дерево, кожа, войлок, тела усопших. Бывают курганы вовсе без погребения. Вчера, проезжая мимо озера Ак-Холь, видели мы на земле огромный каменный круг с расходящимися от центра лучами. Это херексур, древнее, ещё доскифское сооружение, выполнявшее, надо полагать, функции ритуально-поминального комплекса. Таких херексуров много в Монголии, скрытой вон за теми, как будто бы непроходимыми, горами. По-видимому, для древних обитателей этих мест непроходимых гор не существовало.
Мимо чёрных курганов едем, выверяя путь по компасу. Вверх, на кряж, вниз, в долину… уазик, в очередной раз напрягая все силы, вползает по целине, по крутому склону, на гребень… И вот оно открылось – озеро Хиндиктиг-Холь.
Справка. Хиндиктиг-Холь – горное озеро, расположенное на высоте около 2450 м у подножия вершины Монгун-тайги. В озере в изобилии водится рыба хариус. Из озера вытекает река Моген-Бурен. Эта река течёт в узкой долине и впадает на территории Монголии в озеро Ачит-Нур.
«Хиндик» по-тувински – пуп. Название озера объясняют тем, что посреди него лежит остров, как пуп посреди чрева.
«Хиндик» по-тувински – пуп. Озеро-пуповина.
Выдоха Божия мой вдох – половина.
Выехали на кряж. Открыл и увидел.
Будто кто глаза из глазниц вынул.
Вода – двойник неба. Камни глядят в холод.
Глыбоко меж ними хариус ходит.
Спускаюсь вниз, травинки не дышат.
Карликовые берёзы покусывают лодыжки.
Это не тишина. Это – до всех, до звука.
Ещё не сотворена Вселенная. Не разуться.
Не разлепить линз. Тьма не телилась.
Небо от земли ещё не отделилось.
Звёзды не разлеглись. Кружат рядом.
Эта страна без лиц называлась раем.
Родился – и первый вдох, взахлёб, криком,
неслышным, как под водой. В мире великом.
Спотыкаюсь к воде до головокруженья.
Головы моих две: эта и отраженье.
Поднимаюсь до ноль, спускаюсь в блеск бездны.
В мир тройной: земной, преисподний, небесный.
Вьётся столб комарья, иду, куда манит.
Вон та туча-Илья над той горой камлает.
Здесь как бы незримой пуповиной небо соединяется с землёй. Озеро очень велико, но лежит в протяжённой котловине, внизу, и от этого кажется маленьким. Смещение представлений о пространстве: кажется, что можно протянуть руки и, как чашу, взять эту воду, вбирающую в себя всё небо.
