Джули Федор - Традиции чекистов от Ленина до Путина. Культ государственной безопасности
Концепция «исторической судьбы» часто приводится в целях оправдания руководящей роли не только Путина, но и чекистов в целом. Как отмечает Черкесов, «и если я прав, если чекисты и наша нынешняя Россия оказались исторически связаны, то какую же огромную ответственность накладывает на нас подобная связь <…> История распорядилась так, что груз удержания российской государственности во многом лег на наши плечи»[743].
В этом отношении Черкесов вторит отставному генерал-лейтенанту КГБ Леонову, который в 2001 году заявил в интервью: «История рекрутировала их [т. е. бывших чекистов, которые теперь занимают ведущие посты] для проведения специальной операции по возрождению нашей державы»[744].
Бесспорно, здесь мы снова попадаем в царство грандиозного исторического эпоса, практически в сферу Вечности.
Андропов как прецедент
Фигура Андропова очень полезна сегодня еще и потому, что представляет собой исторический прецедент, на который можно ссылаться в противовес соображениям о том, как опасен приход госбезопасности к власти. Недолгое пребывание Андропова на посту Генерального секретаря используется как окончательный ответ античекистским тревогам и истерии в либеральной прессе. Как отметил один журналист, «говоря о Путине, было бы неправильно утверждать, что нынешний российский президент уникален в своем чекистском качестве — качестве, которым он, несомненно, гордится. В отечественной истории у него были предшественники. Как и Путин, они были призваны к управлению страной и народным хозяйством с Лубянки. И как Путин, они, казалось бы, вопреки своему менталитету и прежней службе оказывались реформаторами со знаком плюс и сторонниками рыночных отношений»[745].
Автор ссылается на двух предшественников Путина: Дзержинского (который был главой Высшего совета народного хозяйства) и Андропова, который, как считается, пытался найти способы проведения ограниченных рыночных реформ. Он продолжает: «Таковы предшественники нынешнего хозяина Кремля, рекрутированные историей из чекистской среды для выполнения специальных заданий в Кремле и некоторых ключевых министерствах»[746]. Новый культ Андропова призван легитимировать власть нынешнего поколения чекистов, которые пришли в КГБ во времена председательства Андропова. Как указал думский депутат Митрофанов в сентябре 2002 года, «именно при нем [Андропове] многие руководители нашего государства начинали свою карьеру в Комитете госбезопасности»[747]. Идею того, что когорта чекистов андроповской поры является особым поколением, проводил также журналист «Спецназа России» Евдокимов, который в 2001 году отметил: «И вот появляются люди из Системы, причем представители молодого поколения, пришедшие в КГБ в 70-х годах: Путин, Иванов, Черкесов, Патрушев и другие»[748].
Соответственно, и отношение к этому особому периоду чекистской истории специфично. Так, в 1999 году Зданович сетовал, что в конце 1980-х годов, когда НКВД демонизировалось и использовалось в роли козла отпущения партийных преступлений, пострадало также поколение чекистов, которые вступили в органы во времена Андропова[749]. Реабилитация была необходима не столько Андропову, сколько андроповскому поколению чекистов, чего и добивалась ФСБ.
Андропов как облегченная версия Дзержинского
Андропов часто упоминается вместе с Дзержинским. В 2001 году, например, заместитель директора ФСБ Шульц назвал Дзержинского и Андропова двумя самыми главными чекистскими лидерами[750]. Дзержинский — слишком неоднозначная фигура, чтобы в одиночку выступать положительным историческим примером для подражания, даже в такой обеленной форме, в какой он часто преподносится российской общественности. В целом в последние годы наметилась явная тенденция по смещению Дзержинского с центра чекистского пантеона. Андропов, несмотря на всю свою сомнительность, обеспечивает связь с советским прошлым и служит более приемлемым ориентиром[751].
В некотором смысле современный культ Андропова — это всего лишь бледная и безобидная версия советского культа Дзержинского. Многие основные элементы культа Андропова знакомы нам с советских времен. Так, например, отказу Дзержинского принимать подарки, что свидетельствовало о его знаменитой неподкупности[752], вторит избитый анекдот о том, как Андропов с презрением вернул своему помощнику Семену Цвигуну ящик коньяка, который тот преподнес Андропову на 50-й юбилей ЧК в декабре 1967 года[753]. Рассказы об аскетизме и безразличии Андропова к публичным торжествам и орденам напоминают бесконечные подобные истории о Дзержинском[754]. Вообще, все эти качества представляют собой характерные чекистские черты, собранные вместе в знаменитом высказывании Дзержинского о том, что у каждого чекиста «должны быть чистые руки, холодный разум и горячее сердце». Эти рассказы призваны иллюстрировать распространенное утверждение о том, что КГБ на закате советской эпохи был самым некоррумпированным институтом[755]. Как показывают некоторые опросы общественного мнения, репутацию неподкупной организации успешно переняла ФСБ[756]. Как отметил депутат Госдумы Митрофанов, когда в 2002 году обсуждался вопрос о возведении памятника Андропову на Лубянской площади, часто подчеркивалось, что Андропов — менее «противоречивая» фигура, чем Дзержинский[757]. Восстановление Путиным памятной доски Андропова на Лубянке в 1999 году происходило в контексте настойчивых попыток вернуть статую Дзержинского на Лубянку и стало одним из многочисленных примеров того, что фигура Андропова используется как компромиссный вариант — более мягкий, менее броский, но все так же символически насыщенный.
Андропов как tabula rasa
Мысль о том, что Андропов был «самой таинственной» фигурой из всех советских руководителей, давно стала штампом в соответствующей литературе[758]. Действительно, в его биографии есть белые пятна и неясности[759], а его взгляды и вкусы вызывали разнообразные слухи и догадки еще при жизни. В отличие от Дзержинского, Андропов не оставил после себя афоризмов[760]. До определенной степени Андропов — это чистая доска, на которую можно спроецировать какие угодно идеи и качества. Немало предположений сделано, например, по поводу того, что Андропов якобы планировал сделать. Директор ФСБ Патрушев в статье от 2004 года под эффектным названием «Тайна Андропова», например, размышляет о том, что у Андропова была какая-то тайна, которую еще предстоит открыть. Он намекал на некие планы реформ Андропова, которые могли спасти Советский Союз[761].
Андропов как истинный инициатор перестройки
Утверждение о том, что Андропов был «реформатором в душе», является одним из краеугольных камней новой мифологии, сплетенной вокруг его фигуры. Бывший председатель КГБ Чебриков, к примеру, утверждает: «То, что началось в 85-м, все это были его [Андропова] идеи <…> Демократизация началась с КГБ»[762], а Шарапов уверял, что именно Андропов первым употребил слова «гласность» и «перестройка»[763].
Считается так: Андропов, еще будучи председателем КГБ, видел, что надвигается беда. Он предлагал различные меры по предотвращению угрозы, которые могли задать курс на демократизацию партии и всей общественной жизни[764], но их отклонило партийное руководство, считавшее, что КГБ не должен вмешиваться в дела, находящиеся за пределами своей компетенции[765]. Затем, когда Андропов наконец стал Генеральным секретарем и получил возможность проводить реформы самостоятельно, внезапная смерть помешала их осуществлению. Следовательно, по утверждению Бобкова, Андропов стал инициатором перестройки, но, увы, судьба отвела ему слишком мало времени, и он так и не сумел претворить в жизнь свой «грандиозный план»[766].
Конкретные факты, приводимые в поддержку этой теории, как правило незначительны, спекулятивны и/или недоказуемы, а подробности в высшей степени туманны. Подобные утверждения, очевидно, базируются почти исключительно на том, что Андропов в начале 1960-х годов тесно общался с группой молодых интеллектуалов, которые впоследствии присоединились к реформаторской команде Горбачева, а Горбачев был, по сути, его протеже.
Андропов действительно использовал слово «гласность», но главным образом с целью оправдать антизападные и антидиссидентские пропагандистские кампании. Так, например, он утверждал, что «важным средством завоевания доверия масс является гласность в чекистской работе. Советский народ должен быть больше и лучше информирован о подрывной деятельности иностранных разведок, зарубежных антисоветских центров, а также о подрывной деятельности антисоветских элементов внутри страны. Советские люди должны больше знать о трудной и сложной работе чекистских органов»[767].
