Руслан Скрынников - Начало опричнины
Спустя несколько дней после ознакомления с архивами царь созвал для суда над Старицкими священный собор. Боярская дума формально в соборе не участвовала. Во-первых, царь не желал делать бояр судьями в своем споре с двоюродным братом и, во-вторых, в думе было немало родственников и приверженцев Старицких, участников их давнего заговора. Поскольку соборный суд над членом царствующей династии был крайне неприятным фактом для царя, официальные летописи отчасти замалчивали его, отчасти давали ему превратное истолкование. Официальная версия гласила, будто княгиня Ефросинья, уведав свои вины, сама просила у царя позволения постричься в монастырь, что совершенно не соответствует ни обстоятельствам дела, ни характеру действующих лиц[757].
Непреложным фактом остается то, что правительство добилось от высшего духовенства осуждения Старицких и что по приговору собора Ефросинья была заточена в один из отдаленных северных монастырей. Грозный «простил» Старицких вовсе не на соборе, как то утверждает официозная летопись, а значительно позже, когда старица Евдокия была водворена в монастырь[758].
5 августа 1563 г. княгиня Ефросинья была принудительно пострижена в монахини на подворье Кирилловского монастыря в Москве. Царь определил тетку на Белоозеро под надзор нового кирилловского игумена Васьяна[759]. (Возможно, что последнего можно отождествить с Васьяном «бесным», оказавшим царю важные услуги во время суда над Сильвестром и пользовавшимся его полным доверием). Васьян стал духовником Ефросиньи, а точнее царским соглядатаем при ней. В ссылку «Евдокию» провожали особо доверенные лица, ближний боярин Ф. И. Умной-Колычев и Б. И. Сукин. Для «береженья», а вернее для надзора к старице был приставлен М. И. Колычев, двоюродный брат Умного[760].
Сыну Ефросиньи Владимиру Андреевичу было тогда 28 лет. Человек слабый и недалекий, он был полной противоположностью своей матери. Царь не раз смеялся над «дуростью» своего двоюродного брата[761]. Весьма пренебрежительно отзывался о Старицком Курбский[762]. Во время розыска об измене Старицких князь Владимир подвергся опале и был сослан в Старицу[763]. Только осенью царь объявил о прощении брата и вернул ему наследственный удел[764]. Но при этом прежнее правительство Старицкого удела было распущено.
У князя Володимера Ондреевича, — сообщает летописец, — повеле государь быти своим бояром и дьяком и стольником и всяким приказным людем; вотчиною же своею повеле ему владети по прежнему обычаю. Бояр же его и дьяков и детей боярских, которые при нем блиско жили, взял государь в свое имя»[765]. Первым делом царь удалил из старицкого правительства двоюродных племянников Ефросиньи: старицкого дворецкого князя А. П. Хованского и конюшего князя Б. П. Хованского[766]. К весне 1564 г. братья Хованские были лишены думных чинов и посланы в качестве царских воевод в пограничные крепости Брянск и Смоленск[767]. Глава старицкого правительства боярин князь П. Д. Пронский был отозван из удела, лишен боярства и к 1564 г. послан на воеводство в Чебоксары[768]. Ранее мая 1565 г. на царскую службу были переведены старицкие вассалы Ю. Н. и И. Н. Хлызневы-Колычевы и т. д.[769]
Через год-два после суда царь назначил главой старицкого правительства боярина князя А. И. Нохтева-Суздальского, учитывая давнюю вражду между Шуйскими и Старицкими[770]. Примерно в то же время дворецким князя Владимира стал царский дворянин С. А. Аксаков[771].
Приставив к князю Владимиру верных людей, правительство Грозного учредило своего рода опеку над удельным князем, взяв под контроль всю жизнь Старицкого удельного княжества.
Пострижение княгини Ефросиньи и роспуск удельной думы покончили с главным оплотом удельно-княжеской фронды. В лице Ефросиньи фронда лишилась самого упорного и энергичного из своих предводителей. После суда казна решила наложить руку на некоторые из земель Старицкого удела. 23 ноября 1563 г. у князя Владимира были отобраны замок Вышгород и старицкие дворцовые волости в Можайске[772]. Взамен Владимир получил земли на востоке страны в Поволжье: городок Романов с частью уезда, но без Борисоглебской (Рыбной) слободы и Пошехонья[773]. Возможно, что инициатором обмена удельных земель был ближний боярин и дворецкий Д. Р. Юрьев, в ведомство которого перешли взятые у Старицких дворцовые земли[774].
Осуждение Бельского, ссылка Воротынского на Белоозеро и расправа со Старицкими нанесли удельной фронде удар, от которого та долго не могла оправиться. Сами по себе удельные князья не обладали достаточным влиянием и средствами, чтобы один на один противостоять монархии, ее громадному централизованному аппарату власти. В то же время в момент острого столкновения с правительством они не сумели найти прочную и широкую опору в Боярской думе и особенно в среде служилого дворянства. В конечном счете, в этом и заключалась главная причина того, что первое же столкновение удельной фронды с монархией завершилось полным ее крушением. Последний факт более всех других объясняет, нам, почему удельная знать проявляла исключительную лояльность по отношению к правительству во все последующие годы, в особенности же в годы опричнины.
Осуждение Старицких было следствием происков со стороны, прежде всего, Захарьиных. Но Захарьины праздновали победу над давними соперниками в момент, когда дни их правления были уже сочтены.
* * *Овладение Полоцком было моментом высшего успеха России в Ливонской войне, после которого немедленно же начался спад, ознаменовавшийся военными неудачами и бесплодными переговорами.
Военные действия на западных границах отвлекли внимание Москвы от восточных дел, что неизбежно ослабило ее позиции в Сибири и на Северном Кавказе. В Сибирском ханстве после убийства царского вассала хана Едигера утвердился казанский царевич, разорвавший даннические отношения с Русью. Русское влияние в Сибири пало[775]. На Северном Кавказе царский вассал князь Темгрюк покинул Кабарду и бежал от своих врагов в Астрахань. В помощь ему царь вынужден был направить крупные силы. В декабре 1562 г. воевода Г. С. Плещеев с тысячью стрельцов и казаков вторгся в Кабарду и разгромил противников князя Темгрюка. В октябре 1563 г. Плещеев вернулся в Москву[776]. Влияние России было сравнительно легко восстановлено в Кабарде, зато в Адыгее окончательно победила прокрымская ориентация. Жанский князь Сибок, бывший царский вассал, отдался в 1562 г. под покровительство Крыма и просил хана прислать на государство одного из крымских «царевичей». Проект образования в Западной Черкесии вассального княжества под эгидой России рухнул.
Московская дипломатия, державшая отныне курс на большую войну с Литвой и Польшей, понимала, что Россия не сможет выдержать войну одновременно против крымцев и литовцев. Поэтому тотчас по занятии Полоцка Москва и московские послы заявили хану, что Россия готова возобновить мир с Крымом на условиях, предусмотренных договором 1539 г. Послы сулили хану богатые «поминки» в случае заключения тесного союза, «братства и любви» между обеими странами. Получив из Крыма согласие на заключение мира, Москва в сентябре 1563 г. снарядила в путь посла Ф. И. Салтыкова, который должен был отвезти в Крым «поминки» и подписать союзный договор[777].
Между тем, военный конфликт в Ливонии стремительно разрастался. Территория Ливонии стала ареной ожесточенной борьбы между Швецией, с одной стороны, Данией, Литвой и Курляндией, с другой[778]. Русское правительство еще в марте 1563 г. признало занятие шведами Ревеля и Пернова, но категорически отказалось санкционировать захват ими Пайды, стоявшей на границе с русскими владениями[779]. Раздраженный шведскими притязаниями, царь Иван в июле 1563 г. сделал королю Эрику XIV грубый выговор, «а писал х королю... многие бранные и подсмеятельные слова на укоризну его безумию»[780]. Бранное письмо царя могло серьезно осложнить русско-шведские отношения, но шведский король находился в столь трудном положении, что безропотно принял все оскорбления.
Несколько позже царь Иван, будучи недоволен действиями датчан, написал грубое письмо к датскому королю, которое датский посол не решился передать по назначению[781].
Письма Грозного к шведскому и датскому королям были своего рода вехой в истории тогдашней московской дипломатии. Они показывали, что после Полоцкого похода влияние тридцати трехлетнего царя Ивана на дела дипломатического ведомства усилилось. Определяя внешнюю политику России, Иван все больше руководствовался собственным нетерпением и высокомерием, нежели трезвым расчетом.
