Руслан Скрынников - Начало опричнины
Количество «изменных» дел, подобных тарвастскому, заметно возросло в годы русско-литовской войны. В начале полоцкого похода на сторону литовцев перешел знатный дворянин Б. Н. Хлызнев-Колычев, предупредивший врагов о грозившей им опасности[729]. В дни похода, при остановке в Невеле (19—20 января 1563 г.) царь собственноручно казнил князя И. Шаховского-Ярославского[730]. Сразу после окончания Полоцкого похода в Литву отъехал служилый (удельный) князь Кудадек (Александр) Черкасский[731]. После 21 февраля 1563 г. к литовцам перебежал дворянский голова князь Г. К. Черкасский[732].
Среди многочисленных измен и заговоров наибольшую тревогу правительства вызвало дело о заговоре стародубских воевод. В начале марта 1563 г. к царю в Великие Луки была привезена вестовая отписка от смоленского воеводы М. Я. Морозова, бывшего члена Избранной рады. Отписка М. Я. Морозова, сохранившаяся в книгах Разрядного приказа, лишена тенденциозности, неизбежной при летописной обработке. «Прислал к ним, — писали смоленские воеводы, — казачей атаман Олексей Тухачевский литвина Курняка Созонова, а взяли его за пяти верст от Мстиславля, и Курьянко сказал: король в Польше, а Зиновьевич (литовский воевода.— Р. С.) пошел к Стародубу в чистой понедельник (21 февраля 1563 г. — Р. С.) и с ним литовские люди изо Мстиславля, из Могилева, из Пропойска, из Кричева, из Радомля, из Чечерска, из Гоим, а пошел по ссылке стародубского наместника — хотят город сдати»[733].
По Разрядам, в Стародубе служили наместник князь В. С. Фуников-Белозерский и воевода «для осадного времени» И. Ф. Шишкин[734]. Родня Адашева Шишкин был единственным из Ольговых, дослужившимся до воеводских чинов[735]. По словам Курбского, «сродник Алексеев» был «муж воистинну праведный и зело разумный, в роде (Ольговых.— Р. С.) благороден и богат»[736].
Царь придал отписке Морозову самое серьезное значение и «наспех» на подводах послал в Стародуб воеводу Д. Г. Плещеева, родню Басманова[737]. Заподозренные в измене стародубские воеводы Шишкин и Фуников были арестованы и под конвоем отправлены в Москву. Началось расследование, которое привело к аресту почти всех родственников бывшего главы правительства А. Адашева. Под стражу были взяты окольничий Д. Ф. Адашев, его тесть П. Туров, воевода А. П. Сатин, шурин А. Ф. Адашева и т. д.[738]
Суд над стародубскими изменниками наэлектризовал политическую атмосферу до крайних пределов и вызвал первую крупную вспышку террора.
В дни, когда был раскрыт стародубский «заговор», боярин князь Курбский получил назначение- на воеводство в Юрьев, что означало для него почетную ссылку. Прежде чем отправиться в Юрьев, Курбский заехал за семьей в Москву. Там он виделся со своим приятелем П. И. Туровым, вскоре арестованным по делу о стародубской измене[739]. Туров рассказал боярину о своих мрачных предчувствиях и «исповедал» ему «видение божественное дивное..., проповедающее (ему. — Р. С.) смерть мученическую...»[740]. Через месяц «видение» сбылось: тесть Адашева сложил голову на плахе. Туров погиб примерно в одно время с И. Ф. Шишкиным. Тогда же казни подверглись брат А. Ф. Адашева — окольничий Д. Ф. Адашев с сыном Тархом и Алексей, Федор и Андрей Сатины с семьями[741].
Розыск о стародубском заговоре положил начало длительной цепи репрессий против уцелевших членов кружка А. Ф. Адашева и приверженцев Сильвестра.
Многие сторонники павшего правительства понимали роковое значение «стародубского дела» и старались помешать готовившейся расправе с адашевскими родственниками. К числу лиц, пытавшихся заступиться за «изменников», принадлежал, по-видимому, боярин князь А. М. Курбский[742]. Сразу после Полоцкого похода он попал в опалу и был сослан на воеводство в Юрьев[743]. По пути к месту назначения Курбский заезжал в Псково-Печорский монастырь, где долго беседовал со старцем Васьяном и игуменом Корнилием. Весною 1563 г. опальный юрьевский воевода обратился к Васьяну с посланием. Он испрашивал у старца помощи и заступничества[744]. «И многожды много вам челом бью, — писал он,— помолитеся о мне окаянном, понеже паки напасти и беды от Вавилона на нас кипети многи начинают»[745]. Упоминание о Вавилоне имело аллегорическое значение. В повести о Вавилонском царстве, получившей распространение на Руси в конце XV—XVI вв., обосновывалась идея преемственности царской власти в Византии от повелителя Вавилона[746]. Под напастями и бедами «от Вавилона» Курбский подразумевал гонения со стороны царя.
* * *Среди различных боярских группировок, поддерживавших правительство Сильвестра, одной из самых влиятельных была группировка князей Старицких. Сильвестр был доверенным лицом и советником первого из удельных князей. С распадом правительственной коалиции Сильвестра Старицкие лишились прежнего влияния в правительственных сферах. Приход к власти Захарьиных оживил давнее соперничество между Старицкими и их заклятыми врагами Захарьиными. Вполне понятно, что Старицкие не только примкнули к удельно-княжеской оппозиции, но и возглавили ее. Со своей стороны, Захарьины лишь ждали удобного повода, чтобы избавиться от опасной родни. После Полоцкого похода такой повод, наконец, представился. Едва правительство завершило расследование о заговоре Стародубских воевод, как был получен донос на Старицких. Доносчик Савлук Иванов служил дьяком у Старицких и за какие-то провинности был посажен ими в тюрьму[747]. Будучи в тюрьме, Савлук ухитрился переслать царю «память», в которой сообщал, будто Старицкие чинят государю «многие неправды» и держат его, дьяка, «скована в тюрьме», боясь разоблачения. Иван велел немедленно же освободить Савлука из удельной тюрьмы. Доставленный в Александровскую слободу, дьяк сказал на Старицких какие-то «неисправления и неправды». «По его слову, — сообщает летопись, — многие о том сыски были и те их неисправления сыскана»[748]. Розыск по делу Старицких начался в июне 1563 г. и закончился только к началу августа. Официальная лет-опись отмечает продолжительность следствия, но обходит полным молчанием вопрос о причинах осуждения первого из удельных князей. В чем состояли «неправды» и «неисправления» Старицких, можно лишь догадываться.
Правительство Захарьиных специальным распоряжением воспретило князю Бельскому всякие сношения с думой Старицкого удела. По-видимому, Старицких подозревали в причастности к заговору Бельского — Вишневецкого и в тайных сношениях с Литвой. Некоторые события, происшедшие во время Полоцкого похода, как будто подтвердили эти подозрения. В дни похода на сторону врага перешел знатный дворянин Б. Н. Хлызнев-Колычев. Изменник «побеже ис полков воеводских з дороги в Полтеск и сказа полочаном царев и великого князя ход к Полотцску с великим воиньством и многим нарядом»[749]. Перебежчик выдал врагу важные сведения о планах русского командования, которые немедленно же были переданы полоцкими воеводами литовскому правительству.
Есть все основания полагать, что перешедший к литовцам дворянин был вассалом князя В. А. Старицкого. Семья Хлызневых издавна служила при дворе Старицких князей, вследствие чего ее члены не значатся в списках царского двора 50-х годов. Старший из рода Хлызневых И. Б. Колычев был членом думы Старицкого княжества и одним из главных воевод удельной армии[750]. Родным племянником его был бежавший в Литву Б. Н. Хлызнев[751]. Полагая, что беглец имел какие-то поручения к королю от своего сюзерена, царь учредил бдительный надзор за семьей удельного князя. На другой день после падения Полоцка он направил в Старицу доверенного дворянина Ф. А. Басманова-Плещеева с речами к княгине Ефросинье[752]. Когда 3 марта 1563 г. князь В. А. Старицкий выехал из Великих Лук в удел, его сопровождал царский пристав И. И. Очин-Плещеев[753]. Спустя три месяца, в июне царь, будучи в слободе, объявил Старицким опалу. Интересно, что к началу июня царь вызвал в слободу митрополита Макария и почти все руководство Боярской думы[754]. Официально было объявлено, будто царь с боярами уехал в село (слободу) на потеху. На самом деле переезд думы в слободу был вызван отнюдь не «потешными» делами.
Донос старицкого дьяка послужил толчком к расследованию «неисправлений» удельного князя. Но улик для открытого осуждения Старицкого, по-видимому, не хватало. По этой причине правительство извлекло на свет божий некоторые устаревшие судебные материалы десятилетней давности. 20 июля 1563 г. Грозный вернулся из слободы в Москву и в тот же день затребовал из архива «дело» об измене князя С. В. Ростовского и его участии в заговоре Старицких в начале 50-х годов[755]. В описи царского архива названные документы описаны следующим образом: «Ящик 174, а в нем отъезд и пытки во княже Семенове деле Ростовского». На полях описи помечено: «Взято ко государю во княж Володимерове деле Ондреевича 7071 году в июле в 20 день»[756]. Материалы суда над Ростовским доказывали, что во время болезни Грозного в 1553 г. Старицкие организовали тайный заговор с целью произвести дворцовый переворот и отстранить от власти Захарьиных.
