ЕВА. История эволюции женского тела. История человечества - Бохэннон Кэт
С точки зрения эволюции, переход от дневного жителя к ночному зверю опасен для приспособленности плацентарных видов. Обратное также должно быть верно. Вы не просто меняете привычки – вы влезаете в базовый код. А ведь мы, оппортунисты, этим славимся: мы так делаем не часто, не всегда, а если нам это выгодно. Когда-то некоторые из наших Ев были авантюристками. Они переключились. Это многое изменило в нашем организме. Но в первую очередь и наиболее очевидно изменились наши глаза.
Техниколор
Большинство палеонтологов предполагают, что наши ранние млекопитающие Евы были в основном ночными насекомоядными, скитающимися в безопасности лунного света. По мере того как полог леса развивался и покрывался плодами, а насекомые эволюционировали, чтобы этим пользоваться, насекомоядные естественным образом последовали за своей добычей на деревья. Сначала у них не было причин отказываться от ночного образа жизни. В конце концов, жуки были и ночью. Зачем подвергать себя опасности встретить дневных хищников? Зачем рисковать быть замеченным? Нужна действительно веская причина, чтобы перестать засыпать на рассвете. Но по крайней мере одна из внучек Пурги начала ложиться спать все раньше, и раньше, и раньше, пока наконец наши предки-приматы не стали полностью дневными: животными, которые спали ночью. Причиной тому были, по всей вероятности, плоды – тот фантастический запас пищи в кронах покрытосеменных лесов, который очень удобно оповещает о готовности своим цветом.
Большинство млекопитающих дальтоники – не могут различать красный и зеленый. Их мир скорее серо-голубой или даже цвета сепии. Вот как работает цветовое зрение: специальные рецепторы на нашей сетчатке, называемые опсинами, реагируют на длину волн света. Более длинные волны красные, а короткие – голубоватые. Сетчатка принимает эти разные длины и «смешивает» их в основной нервной системе. Один рецептор активируется для синего цвета, а другой – для красного, и мозг видит фиолетовый – если у вас есть эти два разных рецептора. Если нет, вы увидите только вариации синего. Большинство плацентарных млекопитающих дихроматичны, то есть у них есть два основных типа цветовых рецепторов: синий и зеленый. Если у вас нет красного опсина, вы просто не сможете отличить красный от зеленого. Что не имеет значения, если вы ведете ночной образ жизни – ночью красного и зеленого не так много.
Все птицы видят красный цвет. Большинство рыб тоже его видят. Но не кошки, не собаки, не коровы и не лошади, не грызуны, не зайцы, не слоны и не медведи. В их мире нет красного. Даже быки Памплоны не могут увидеть ни красный плащ матадора, ни традиционные красные полосы и куртки бегунов, растянувшихся по улицам города, словно какая-то уродливая смертоносная банда. Быки агрессивны не потому, что видят красный цвет, который, вероятно, кажется им темно-коричневым или даже черным. Быки агрессивны, потому что с ними обращаются как с дерьмом. Красный только для нас.
Поскольку кенгуру и другие сумчатые видят три цвета, мы думаем, что переход к дихроматизму произошел у нашей плацентарной Евы, Донны. Она или одна из ее дочерей потеряли рецептор красного цвета в долгой темной лесной ночи. Будучи полностью ночным зверем, Пурги, вероятно, тоже не могла видеть красный.
Гены, ответственные за наше красно-зеленое цветовое зрение, возникли в результате дупликации примерно сорок миллионов лет назад, как раз в то время, когда стая протообезьян переплыла на земном плоту через Атлантический океан и создала новое царство обезьян на Североамериканском континенте. Земной плот – это именно то, что вы себе представили: плавающая масса земли и растительности. Поскольку тектонические плиты, удерживающие Африку и Южную Америку, в то время были ближе и большая часть Мирового океана содержалась в антарктических ледниках, море было уже и мельче, чем сейчас. Ученые предполагают, что приматы, по обыкновению живущие на деревьях возле хороших источников воды, попали в шторм около африканского побережья и были выброшены – возможно, вместе с деревьями и землей, за которую цеплялись корни, – в океан, где течения пронесли их по морю. Удивительно, но многие выжили. От этих выброшенных бурей существ произошли обезьяны-ревуны, паукообразные обезьяны, капуцины. Обезьяны Нового Света. Они единственные, у кого остались цепкие хвосты. Большинство из них все еще дальтоники.
А в Африке приматы стали еще и плодоядными, полюбили зелень – отказались от поедания насекомых и выбрали нежные молодые листья и спелые плоды. Эти приматы стали Узконосыми (приматы Старого Света, группа обезьян и человекообразных обезьян, некоторые в конечном итоге превратились в человечество). Чтобы днем есть все нежно-зеленое и спелое красное, требовалась сетчатка с красным опсином. Гены для создания этого опсина, как назло, расположены на Х-хромосоме.
Если у вас две Х-хромосомы, как у большинства женщин, очень маловероятно, что вы в конечном итоге окажетесь дальтоником на красный и зеленый цвета, как примерно 10 % мужчин. Если красно-зеленое цветовое зрение явно было выбрано эволюцией для дневных приматов, то почему оно располагалось на Х-хромосоме?
Возможно, этот тип цветового зрения был более выгодным для самой Евы, чем для ее супругов и сыновей. Возможно, эффективное обнаружение более питательных пищевых продуктов (сладких ягод, нежных молодых листьев) имело серьезное значение во время беременности и кормления грудью. Если Пурги использовала те же зависящие от пола родительские стратегии, что и многие современные приматы, добывая пищу для себя и своих детенышей, то выживание потомства гораздо сильнее зависело от самки, чем от самца. Другими словами, у новой дневной Пурги было больше необходимости видеть красное и зеленое, чем у ее коллег-мужчин.
Вторая теория заключается в том, что вид Пурги собирал пищу группой, как это делают некоторые современные обезьяны Нового Света. В этом сценарии выгоднее, чтобы и трихроматика, и дихроматика работали вместе, и у вида было преимущество не только при дневном свете, но и в тусклом свете на рассвете и в сумерках, когда лучше видят дихроматы.
Или верно и то и другое: и нашей Еве, как женщине, больше всего нужно было видеть красное и зеленое, и очень социальным видам, которые в некоторой степени делились пищей, было выгодно иметь дихроматов.
Сегодня дальтоники не находятся в невыгодном положении, учитывая, что их выживание не зависит от способности отличить красные плоды от зеленой листвы. И конечно же, точно так же, как у наших собратьев-приматов сегодня, когда глаза подводят, подсказку всегда может дать нос – паукообразные обезьяны нюхают фрукты, чтобы проверить, созрели ли они, так же как мы нюхаем дыни в продуктовом. Но групповая жизнь также благоприятствует групповым стратегиям: современный сенсорный набор человека используется в группах, что может приближать нас к нашему эволюционному прошлому. Смешанные группы добывающих пищу обезьян Нового Света – некоторые из которых недавно научились отличать красный от зеленого, а некоторые – нет, – дают нам представление о том, что означает эволюция социальных видов. Если члены группы обладают смешанным цветовым зрением, они, по-видимому, лучше добывают пищу. Люди, как и большинство социальных приматов до нас, имеют такие тела в значительной степени потому, что живут рядом с другими людьми. Точно так же, как мы несем глубокое прошлое в наших по-разному древних физических чертах – что-то старое, что-то новое, – наши социальные группы тоже несут прошлое: что-то старое, что-то новое.
Фотореализм
То же самое и с восприятием: вы можете двигаться к размещению датчиков на голове и переназначать их для новых контекстов – каждое изменение развивается синхронно в этом длинном эволюционном танце. Вы также можете изменить внутренние механизмы датчиков, чтобы сделать их более или менее чувствительными к различным сигналам окружающей среды, в зависимости от вашего образа жизни в этой среде. Но изменение того, как вы воспринимаете окружающую среду и взаимодействуете с ней, неизбежно меняет работу мозга, обрабатывающего всю эту информацию, что, в свою очередь, стимулирует эволюцию сенсорного массива.
