Владислав Реймонт - Последний сейм Речи Посполитой
Через минуту он опять шел по лесной тропинке. Иза растаяла в темноте, и он услышал только ее серебристый смех где-то в общей компании. Оглянулся с тревогой. Он был один, даже Сташек вдруг куда-то исчез.
Перед корчмой стояли уже готовые экипажи. Первой села Иза с пани Ожаровской, княжной Четвертынской, графиней Камелли и с нимфой, которую они заботливо усадили между собой. Остальные рассаживались как кому хотелось.
Экипажи вытянулись длинной вереницей. Перед каждым ехало двое конных гайдуков с факелами в руках и красный музыкант с трубой у губ. По данному знаку они грянули торжественной фанфарой, и вся кавалькада тронулась в путь. Было уже совсем темно. Ночь спускалась тихая, пропитанная благоухающей влажностью лугов, теплая. Белые стволы придорожных берез и свешивающиеся гирлянды веток мутно маячили в свете факелов. В недалеких деревушках неистово заливались собаки.
- Боже мой! - воскликнула вдруг пани Ожаровская, откидываясь с ужасом назад.
В дверцах экипажа показалась чья-то косматая голова, и завыл чей-то плачущий голос:
- Это моя девчонка! Отдайте мне девчонку!
- Глупый мужик, приходи завтра во дворец, по лучишь назад свое сокровище! - прикрикнула она на мужика, тыкая ему в руку дукат.
Но в то же время фон Блюм наехал на него лошадью и, стегнув хлыстом по спине, крикнул сердито:
- Пошел вон, а то прикажу тебя выпороть!
Мужик со стоном упал на землю. Ему ответил душераздирающий крик из экипажа, но все утонуло в громких звуках труб, грохоте колес и конском топоте.
Заремба, ехавший почти в самом конце, был так погружен в свои любовные размышления, что не заметил даже, когда Мацюсь неожиданно остановил лошадей.
Впереди кавалькады возникла суматоха: факелы сбились в кучу, и экипажи поспешно съезжали в сторону, так как навстречу со стороны Гродно мчался во всю ширину дороги отряд какой-то кавалерии.
- Кавалерия нам навстречу, - докладывал Сташек, - казаки конвоируют кибитку.
Черная туча несущихся всадников была уже совсем близко, когда вдруг из середины ее донесся ужасный, отчаянный крик:
- На помощь! Спасите!
Заремба инстинктивно схватился за рукоять сабли и отдал короткий приказ:
- Влево, загороди барьером, живей!
Мацюсь подобрал вожжи, круто повернул, стегнул лошадей и погнал их навстречу несущейся конной ватаге. Одновременно грянул выстрел, коренник у кибитки грохнулся наземь, остальные спутались, поднялся неописуемый крик и суматоха.
- Спасите! - прохрипел в последний раз сдавленный голос.
Заремба со Сташеком бросились к кибитке, но им преградили дорогу ружейные дула, стена конских тел и взбешенный крик офицера:
- С дороги! Эстафета ее императорского величества! С дороги! А то прикажу стрелять!
Немыслимо было уже мечтать отбить увозимого. Подъехал фон Блюм с товарищами, засверкали факелы, кто-то обрезал упряжь подстреленного коренника, конвоирующий офицер кричал, угрожающе размахивал кулаками, но Блюм как-то легко успокоил его, и вскоре казаки сомкнулись вокруг кибитки, засвистели нагайки, отряд быстро тронулся в путь и пропал во тьме.
- Лошади испугались, я с трудом удержал их, - заговорил спокойно Заремба с фон Блюмом, который смотрел как-то подозрительно, но уехал, не сказав ни слова.
- С парадом, дьяволы, в Сибирь отправляют, - буркнул Мацюсь, оглядываясь назад.
- Где Сташек?
Заремба был сердит на себя оттого, что поддался первому впечатлению.
- Бросился наутек со страху... Да такой пострел не пропадет.
"Черт возьми, мог я впутаться в скверную историю", - размышлял про себя Заремба и не поехал уже за Изой к пани Дзеконской, а прямо домой.
Кацпер ожидал уже с докладом, рассказывая с честной хвастливостью о своей вербовке, хлопотах и удачах.
- Сколько у тебя и где квартируют? - перебил его нервно Заремба.
- Сто десять человек в понемунских лесах, часа два пути вдоль Немана. Баржи уже приготовлены, поедем в полночь, как раз во время смены караула на берегу. Посмотрите, пан поручик, что за народ: молодцы, как на подбор, так и просятся в драку с врагом. Командование над ними сдал я Фурдзику. Старик бомбардир из Полонного. Сразу взял их в ежовые рукавицы.
- Где ты наловил столько?
Заремба с беспокойством посмотрел на часы.
- Немного отец Серафим повытаскал из разных нор, немного я повыгреб от гродненских горожан, у которых они попрятались, остальных отбил я потешным фортелем у московских вербовщиков. Целая была история.
- Не интересно мне знать! И все дезертиры?
Принялся шагать по комнате.
- Из бывшей Украинской дивизии генерала Любовидзкого. Безоружные, поэтому большую часть загнали штыками во вражью службу: ну, кто там почестнее, ждал только случая, чтобы бежать. Приплелись бедняги, прося по дороге милостыню, пробирались только ночью лесами, немало легло по дороге, немало и переловлено, да под розгами, поди, на тот свет отправилось. Зато каждый, что остался, стоит десятка новобранцев. Говорят: пусть только кликнут клич о войне, так ни один солдат не останется под вражеским знаменем. И так целые тысячи перебираются из самых дальних сторон в Польшу. Ничего, что в Киеве с изловленных беглецов кожу живьем сдирают, колесуют и четвертуют. Того, кто хочет стать на защиту отчизны, и смерть не остановит.
- Да, не остановит! - повторил Заремба, думая о чем-то совсем другом. - Куда пойдут?
- В полку Дзялынского не хватает трехсот человек для полного состава.
- Хорошо складывается. Обещал я им, что получат недоплаченное жалованье в Варшаве. А после присяги еще сегодня должны получить по пять дукатов.
- И мне надо к ним съездить? - спросил вдруг Заремба.
- Ждут. И нельзя медлить ни одного часу, а то шпики рыщут по всей округе. Все они у меня вписаны в табель, только вам, пан поручик, надо быть при присяге и дать походные планы и маршрут.
Заремба не слышал больше, уставившись глазами в колеблющееся пламя свечи.
"В полночь... свет со стороны сада... люблю..." - услышал он вдруг шепот Изы, охватывающий сладостью упоения. Вздрогнул от сладкого трепета ожидания.
- Какая на дворе погода?
- Пасмурно, и на небе ни звездочки. Как раз для нас!
- Как раз! - повторил он, как эхо, подсел к столу, закрыл лицо руками и медленно утонул мечтой в этой беззвездной ночи.
Какой-то парк шелестит листвой над его головой... Он пробирается сквозь чащу... Огонек вдали... На стеклах колеблется тень... Она ждет, вглядывается в темноту... Еще только несколько шагов до рая...
Пробило где-то одиннадцать, и Сташек, с руками по швам, остановился в дверях.
- Через полчаса пора уходить, - послышался решительный голос Кацпера.
Севера вдруг охватила тьма и холод, пронизывающий до мозга костей. Все вдруг сразу рассеялось, и в душе заговорил неумолимый голос долга. Он встал из-за стола и бросил коротко:
- Приготовить деньги, надо собираться!
Он отвернулся, как будто опасаясь, чтобы лицо его не выдало тайну, и, расхаживая по комнате, снова предался мечтам.
Последние слова Изы все время бродили у него в мозгу, дышали тоской любви и ожиданием лучших наслаждений в мире так, что по временам он искал ничего не видящими глазами шляпу, перчатки, брался уже за ручку двери, но не уходил, - его отрезвляли доверчивые глаза Кацпера, казалось говорившие: "Того, кто хочет стать на защиту отчизны, и смерть не остановит".
"Значит, никогда уже ничего для себя! Никогда, ни одной минуты собственного счастья", - терзался он в безмерной муке.
Но, когда Кацпер приготовил ему дорожный костюм, принялся бессознательно одеваться. Вдруг, увидав Сташека, подбежал к нему с диким блеском в глазах.
- Ты стрелял в казаков?
Сташек побледнел и пробормотал что-то бессвязное.
- Без команды?! - шипел Заремба вне себя от гнева. - Я тебя научу, как себя держать. Кацпер, пятнадцать палок этому негодяю!
Сташек со слезами грохнулся на пол.
- Двадцать пять заработал, и меньше не приму, - завопил он, хватая его за ноги. - Заработал, как пить дать, потому могла беда выйти! Мой капитан не пожалел бы мне и все полета. Бей, Кацпер, как в барабан, только пущай не серчает на меня пан поручик.
Заремба схватил его за ворот и, поставив перед собой, крикнул:
- Ты у меня не отвертишься своими фокусами; получишь завтра, что тебе следует!
- Пора уж, пан поручик! - напомнил Кацпер, подавая ему длинный военный плащ.
Заремба оделся, посмотрел еще раз на часы и, тяжело вздохнув, словно над могилой своего счастья, крикнул повелительным тоном:
- В дорогу!
И тронулся сам вперед, точно убегая от чего-то стремглав.
V
Когда они очутились, однако, за монастырскими постройками, Заремба приказал Сташеку вернуться и бдительно смотреть за Мацюсем и лошадьми, а всех подозрительных прохожих, слоняющихся вокруг дома, гнать прочь.
Сташек, огорченный немилостью пана поручика, горячо напрашивался, чтобы его взяли с собой.
