Владислав Реймонт - Последний сейм Речи Посполитой
"Какие новые путы готовит она мне?" - подумал Север, отходя немного в сторону, так как группа дам, приехавших с приема у Сиверса, окружила Изу. Он смотрел на нее уже значительно холоднее, как будто придя в себя от ее страстных намеков, которым он не поверил и одно воспоминание о которых было ему неприятно.
"Она лгала. Завтра она скажет то же самое другому. Она разошлась с Цициановым и думает обо мне: на безрыбье, мол, и рак рыба. Слишком уверена она в силе своей красоты", - угрюмо раздумывал он.
- Ну что, рыцарь? - услышал он позади себя негромкий голос подошедшего к нему Воины. - Крепость вывешивает белый флаг и мечтает о капитуляции?
- Старые фокусы для уловления легковерных, - ответил Север тем же тоном.
- Ты недурно маскируешь любовные карты, еще, чего доброго, скажешь: ва-банк!
- Если бы меня манил выигрыш... - улыбнулся Север апатично.
- Ну а как устраиваются твои дела здесь, в Гродно? - заговорил Воина на другую тему.
- Болтаюсь как неприкаянный. Как знаешь, был я в сейме, был сегодня у короля, был даже у Сиверса. Гляжу, слушаю, взвешиваю и начинаю думать, что или я не совсем в своем уме, или окружающие.
- Почему так? Разреши узнать.
- Сам знаешь лучше меня, - проговорил Заремба печально. - А ко всему вдобавок час тому назад я видел почти всю Речь Посполитую у ног Сиверса. Но я поженил свое отчаяние с надеждой и этим спасаю свои чувства.
- Не время и не место разговаривать здесь на эту тему, - заметил осторожно Воина.
- Этим все отвертываются от того, чтобы смотреть правде в глаза.
- Может быть, и лучше не видеть ее. Как находишь пикник?
- Невыносимо скучным. По крайней мере для меня.
- Ты прав, хотя фон Блюм и его соратники не жалеют труда и расходов, чтобы сделать пикник действительно идиллическим.
- Значит, мы развлекаемся за счет их самоотверженного великодушия.
- Князь Цицианов, Блюм, Арсеньев и другие рыцари того же ордена пожелали отблагодарить все польское общество за непрерывные балы и ассамблеи.
- Какие добрые! Ничего, в убытке не останутся; вернется им сторицей. Блюм имеет в этом уже недурной опыт.
Север рассказал Воине историю с Карпинским. Воина не принял ее слишком горячо к сердцу, а лишь, подперев подбородок золотым набалдашником тросточки, заметил язвительно:
- Из этого вывод, что Блюм - "активный гражданин", - так называют роялисты якобинцев и воришек. А где-то сказано: "Кто не дерет шкуры с ближнего, с того самого будет содрана шкура". Не знаю, верно ли цитирую, надо будет спросить у епископа Коссаковского. Пойдем, однако, отдать должные по чести пани Ожаровской.
Дорогу им преградила панна Тереня, накинувшаяся сразу на Зарембу.
- Так это вы меня опекаете? - воскликнула она с комическим упреком.
- Я вынужден был отступить перед капитанским чином. Куда мне равняться с фон Блюмом.
- Ага, теперь я знаю, откуда ветер дует! Сейчас скажу Изе, как вы ко мне нежны!
Сделала комический реверанс и убежала.
- Жаль беднягу Марцина, если принимает ее всерьез! У нее в голове только забавы да амуры.
- Все одинаковы, - прошипел Воина со злобой. - Я все больше преклоняюсь перед мудростью Магомета. Это единственный из мудрецов, который понял природу женщины и дал ей то, что ей было нужно: тюрьму гарема и виселицу в перспективе. Женщина - прекраснейшее создание природы, но, к сожалению, в такой же степени неудачное.
- Пан Воина опять что-то клевещет на женщин, - засмеялась Ожаровская, подходя к ним, окруженная свитой дам и молодых людей, штатских и военных.
- Напротив, я как раз сейчас восхвалял Магомета и радости гаремов.
- Так вы ненавидите женщин? - спросила графиня Камелли.
- С горя, что не могу их всех сразу любить!
- За такую ненависть он должен быть приговорен к пожизненному супружеству.
- Помилуйте, наказание чересчур жестокое! - воскликнул какой-то щеголь в полосатом фраке.
- Ужасно скучное и к тому же неостроумное! - решил один из братьев Кротовских.
- Вы в самом деле восхваляете гарем? - приставала княжна Четвертынская.
- Я люблю привилегии, которые могу поддерживать хлыстом и лаской! иронизировал Север, пуская в ход уже, по своему обыкновению, такие ракеты каламбуров и злых острот, что все кругом хохотали, несмотря на прозрачно скрытые в них колкости.
Иза, приблизившись к Северу, шепнула ему:
- Я бы хотела уехать поскорее и незаметно.
- Жду твоего мановения!
Когда она отошла, он подозвал Сташека, который что-то слишком усердно хозяйничал у зеленого фургона, где находились запасы, привезенные офицерами.
- Скажи Мацюсю, чтобы был готов каждую минуту!
- А ведь еще, пан поручик... - он посмотрел с горестью на бочонки, должна быть иллюминация... еще...
Язык у него уже заплетался, но, встретив нахмуренный взгляд, он вытянулся в струнку, повернулся на каблуках и ушел послушным солдатским шагом.
Северу хотелось отколоться от общей компании, но то и дело его брали в плен разные группы и ему приходилось разговаривать, сыпать комплиментами, пожимать чьи-то руки и пить, несмотря на то что ему надоели все эти забавы, раздражали разомлевшие дамы, а Сиверсовы офицеры, бойкие, утрированно галантные перед дамами и слишком свысока любезные к мужчинам, выводили его из себя. Под конец он уже нарочно бросал им едкие, оскорбительные словечки. Толкал локтями, при первом же проявлении с их стороны раздражения клал вызывающе руку на рукоять сабли. Особенно неприятно ему было смотреть на Блюма, не отступавшего ни на шаг от Терени, но и тот, несмотря на явные придирки и намеки, не дал вывести себя из равновесия, принимая их со снисходительной улыбкой. В конце концов Север оставил их в покое, покоряясь страстным взглядам Изы, которая как будто бдительно следила за ним, с неподражаемой нежностью, мастерски разыгрывая при этом восторг и любовь, оказываясь поминутно на его пути, поминутно бросая на него любовные взгляды, обрывки слов, дышащих жаром и бросаемых мимоходом, рукопожатия, прикосновение благоухающих кудрей или даря его вниманием столь заметным, что кругом подымался общий шепот и кавалеры, возлагавшие свои надежды на наследие Цицианова, бросали на него ревнивые взгляды. Минутами это доставляло ему даже удовольствие, и он торжествующе обводил глазами лица соперников, чаще же принимал эти знаки внимания с неудовольствием и тревогой.
"Манит меня, как ребенка фигой!"
Не успел он подумать, как она очутилась перед ним.
- Сейчас будут какие-то сюрпризы, а потом мы убежим. Ты молчишь?
- Молюсь на тебя! - с трудом произнес он лживый, затасканный комплимент.
- В моем сердце - храм для тебя! - повеял на него ее шепот, с которым она удалилась.
"Скорее заезжий дом, где останавливается всякий, кто захочет!" мелькнуло у него в уме, и тут же он подумал: "Откуда во мне эта странная злоба и раздражение?"
Но мысль его прервал появившийся в двух шагах от него Новаковский. Рядом с ним шел какой-то субъект с бочкообразным животом и лицом, лоснящимся, как миска топленого масла. Одет он был в полотняный балахон, подпоясанный простым ремнем, на котором висела сабля в черных железных ножнах. Выражение лица у этого шляхтича позволяло угадать в нем бывалого человека, завсегдатая сеймов и пьяницу. Увидав, однако, дам, он снял с головы потертую шляпу, провел рукой по мохнатым усам и стал раскланиваться во все стороны. Стройный паренек в темно-синем жупанчике, с лицом херувима, сопровождал его, не отставая.
Новаковский шепнул что-то Блюму, и тот вежливо подошел к незнакомцу.
- Просим в нашу компанию, вместе поужинать!
- А с кем имею честь? Меня зовут Кулеша. Сын ливского стольника. А это - мой сын.
- Садитесь, сударь, без церемоний! - приглашал слегка возбужденным тоном Новаковский.
Пришлось, однако, представить его участникам пикника и дамам. Он чмокал всех по очереди в ручку, вплоть до горничных, только те разбежались во все стороны.
- Нещипаные птахи всегда пугливы. Ясь, поцелуй ручки девчатам!
Ясь, покраснев, как пион, казалось, вот-вот разревется от смущенья, но под строгим оком родителя вынужден был целовать; дамы взяли его на свою половину и, любуясь его красотой, стали кормить его конфетами, как птичку, гладить, а в конце концов и нежно целовать.
- Вы должны нас догнать! - смеялся Блюм, наливая Кулеше огромный кубок.
- По плодам их познаете их.
Кулеша чмокнул языком о небо, точно кто хлопнул бичом, и осушил кубок.
- Малые пичужки - пустые штучки! Не с такими случалось иметь дело. Могу высушить этот бочонок до последней капли не отрываясь, - указал он на ведерный бочонок, поставленный на козлы.
- В нем целых пять гарнцев!
Кулеша взял бочонок за оба конца и взвесил в руках.
- Выпьете? - вскричал даже Воина с удивлением. - Одним духом?
- В больших делах достаточно пожелать, а кто пожелает - тот свершит, проговорил он хвастливо, уснащая свою речь латынью.
- Латынь безупречная, живот - как у бернардина, а все же бьюсь об заклад, что вам не осилить.
