Дэвид Схиммельпеннинк ван дер Ойе - Навстречу Восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией
Военный министр начал с описания потрясающего роста царских владений начиная с 1700 г.: «…в течение двух последних веков Россия из государства с 12 мил. жителей обратилась… к 1900 г. — в мощную империю с 132 мил. населения… ныне Россия занимает 1/6 часть всей суши земного шара»{477}. Возникает вопрос: «Довольны ли мы в настоящее время своими границами?»{478} Куропаткин решительно дает утвердительный ответ, заявляя, что Россия давно достигла своих естественных границ. Он убеждает своего повелителя сосредоточиться на защите имеющихся владений, ибо удержать то, что он уже имеет, и так достаточно трудно. Любые новые завоевания лишь вызовут враждебность со стороны других держав. Кроме того, нет нужды увеличивать число неспокойных национальных меньшинств.
Царю незачем стремиться к новым приобретениям в Азии, за исключением разве что Босфора с Константинополем. И прежде всего, подчеркивал Куропаткин, Николай должен противостоять любым соблазнам в Китае. Несмотря на нестабильность Цинской империи, Россия просто не могла себе позволить иметь недовольного и враждебного соседа вдоль своей восточной границы протяженностью 9000 км. Хотя Куропаткин и изменит свою позицию менее чем через год, когда события, связанные с Боксерским восстанием, поставят его перед свершившимся фактом, он настойчиво возражал против дальнейшего продвижения в Маньчжурию: «Не говоря уже о том, что такой захват одной из важнейших провинций Китая нарушил бы вековые мирные отношения наши к этому соседу, — он повел бы за собою массовое население маньчжуров… Слабое русское население [Уссурийского края. — Авт.] было бы потоплено нахлынувшими волнами желтой расы»{479}.
Даже когда речь заходила об Индии, которая считалась давним объектом вожделения Российской империи, Куропаткин полагал, что царь проявит мудрость и воздержится от новых завоеваний{480}. Более того, вместо того чтобы соперничать с Альбионом в борьбе за Азию, Россия должна сотрудничать со своим традиционным противником на этих землях. В примечательном отрывке военный министр предсказывал: «XX век должен принести с собою тяжкую борьбу в Азии народностей христианских против нехристианских. Для блага человечества необходимо, чтобы в этой борьбе мы были в союзе с христианской Англией против нехристианских племен Азии…»{481}
Пессимизм Куропаткина в отношении Азии понятным образом усилился в годы, последовавшие за его поражением в Маньчжурии. В 1910 г., размышляя о тех событиях у себя в Шешурине, бывший военный министр опубликовал трактат «Задачи русской армии». Нацеленный на широкую аудиторию, этот 1600-страничный труд был построен по той же схеме, что и служебная записка Николаю в марте 1900 г. Он включал обзор прошлых войн и рекомендации на будущее. Однако идея была совершенно другой.
Используя жесткие националистические и расистские выражения, Куропаткин теперь писал о многих трудностях «русского племени». Одна из самых серьезных опасностей для русских, утверждал он в разделе под названием «Желтая опасность», находилась на востоке. «Борьба только начинается… То, что произошло на полях Маньчжурии в 1904—1905 гг., был лишь авангардный бой». Подобно тому как десятью годами ранее Соловьев в своей «Краткой повести об антихристе» призывал христианство забыть все ссоры и объединиться перед лицом нового монгольского врага, Куропаткин призывал действовать «для блага всей Европы, чтобы при новом напоре японцев или китайцев на Россию силы Европы были с нею, а не против нее… С единодушным признанием, что поддержание мира в Азии составляет вопрос общеевропейский <…> “желтая опасность” может быть на продолжительное время устранена»{482}. Последнее серьезное выступление Куропаткина по поводу Азии — его «Русско-китайский вопрос», который появился два года спустя. Цинская династия только что пала, и будущее восточного соседа России было неопределенным. Повторяя зловещие предсказания о неизбежном конфликте «между белою и желтою расами», отставной генерал призывал русский народ принять предупредительные меры против будущих нападений с Востока{483}. Необходимо захватить полосу китайской территории в малонаселенных степях и пустынях Синьцзяна, Монголии и Маньчжурии вдоль всей русской границы и создать санитарный кордон. Таким путем Россия сможет, в лучших традициях князя Горчакова, защитить себя от желтой опасности.
* * *Алексей Куропаткин глубоко пессимистично смотрел на будущее современных империй. Он полагал, что великим державам все более угрожали как неспокойные враждебные элементы изнутри, так и агрессивные, варварские народы извне. Поэтому империям следует сосредоточиться на обороне, а не на завоеваниях. Генерал не исключал полностью присоединения новых территорий, но полагал, что к ним следует прибегать только для защиты границ от потенциальных атак со стороны опасных соседей.
Куропаткин не был единственным русским, высказывавшим такое убеждение, — здесь явно слышатся отголоски циркуляра князя Горчакова, — но он был одним из первых, кто объединил современные европейские идеи о расовой борьбе, Kulturpessimismus и социальный дарвинизм с более традиционными представлениями о «беспокойной границе». Он был также среди немногих чиновников царского правительства, кто указывал на «желтую опасность», хотя открыто он этого термина до своей отставки не употреблял.
Представления Куропаткина о желтой угрозе были в значительной степени заимствованы с Запада. Не случайно Владимир Соловьев впервые задумался о недружелюбии Востока во время своей поездки во Францию. Как и многие другие элементы русского fin de siècle, эти пессимистичные идеи в значительной степени были вызваны более широкими интеллектуальными течениями на Западе, включая общее ощущение беспокойства в связи с приближающимся концом века. Негативное отношение к китайской иммиграции в Калифорнию, Британскую Колумбию и Австралию также сыграло свою роль. Даже британец сэр Роберт Харт, который длительное время занимал пост шефа морской таможни Китайской империи и в целом симпатизировал китайцам, мрачно предсказывал в 1900 г.: «То, что в будущем нам придется иметь дело с “желтым” вопросом, а возможно, и с “желтой опасностью”, так же верно, как и то, что завтра взойдет солнце»{484}.
Сами русские на рубеже XX в. не слишком беспокоились по поводу опасности с Востока. Большая часть рассуждений об азиатской угрозе велась в рафинированных кругах поэтов Серебряного века, вдохновленных Владимиром Соловьевым. И все же идея желтой опасности постепенно проникла в русское общественное сознание и самым ярким образом проявилась во время китайско-советского раскола в 1960-е гг.{485}. Свидетельство тому — знаменитый прогноз, опубликованный за границей советским диссидентом Андреем Амальриком «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?»{486}. Амальрик предсказывал катастрофическую войну с Китаем, которая станет причиной распада Советского Союза. Но, как мы знаем, в конечном счете Китайская Народная Республика не имела почти никакого отношения к распаду СССР в 1991 г. Тем не менее, на заре XXI в., в эпоху глубокой нестабильности и ущемленных имперских амбиций, многие русские испытывают серьезное беспокойство, глядя на Китай с его колоссальным населением{487}.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
ПУТЬ К ВОЙНЕ
Пролог.
РЕЙД АДМИРАЛА ТОГО
Япония прервала дипломатические сношения с Россией. В порт-артурском рейде, темною ночью, среди мирно спавших боевых судов загремели взрывы японских мин… Война началась. Из-за чего эта война? Никто не знал. Полгода тянулись чуждые всем переговоры об очищении русскими Маньчжурии, тучи скоплялись все гуще, пахло грозою. Наши правители с дразнящею медлительностью колебали на весах чаши войны и мира. И вот Япония решительно бросила свой жребий на чашу войны.
Владимир ВересаевВ предреволюционном Петербурге январь был разгаром светского сезона{488}. Почти каждый вечер какой-нибудь магнат устраивал роскошный бал в своем дворце; в «A l'Ours», «Restaurant de Paris», «Аквариум» жизнь била ключом. В Императорском балете, в опере и театрах полным ходом шли представления. Словно бы для того, чтобы компенсировать бледный дневной свет, освещавший метрополию на берегу Балтийского моря в короткие зимние дни, люди со средствами проводили ночи в лучах искусственного сияния.
Вечер понедельника 26 января 1904 г. мало чем отличался от любого другого дня того месяца в северной столице. Главным событием был бенефис хора Мариинского театра, который давал оперу Александра Даргомыжского «Русалка». Присутствовал император Николай II вместе со своей супругой Александрой и матерью, вдовствующей императрицей Марией Федоровной. Прославленный бас Федор Шаляпин согласился приехать из Москвы, чтобы исполнить партию мельника; приехал и лирический тенор Леонид Собинов, исполнявший роль князя. В то время как их голоса получили восторженные отзывы, хор разочаровал критиков{489}.
