Дмитрий Безьев - Украина и Речь Посполитая в первой половине XVII в.
Таким образом, для Станислава Немоевского насущно необходимыми представляются: личная свобода (право ношения оружия для ее защиты); наличие правосудия (сословного); свобода иметь и высказывать свое мнение; образование, как религиозное, так и светское; свобода передвижения как внутри страны, так и за ее рубежами; безусловно, – участие в управлении государством.
Все вышеперечисленное относится к идеологии «сарматизма» вообще, но особенно характерно для идеологии шляхты собственно польских земель. Стоит отметить, что, несмотря на то, что полонизация украинской шляхты происходила в конце XVI – начале XVII вв. чрезвычайно интенсивно и успешно, часть мелкой и средней шляхты украинских воеводств сохранила православное вероисповедание, и ее воззрения в идеологическом отношении также имели свои особенности по отношению к воззрениям польской национальной шляхты. Вот как об этом пишет М. В. Лескинен: «Западнорусские книжники полностью разделяли “сарматскую” версию происхождения славян, но в ее раннем варианте, поскольку для них более важным представлялось обоснование общности славян, а не отличительных черт каждого народа. Это подтверждает и различная трактовка восточнославянскими и польскими хронистами легенды о трех братьях – еще одного генеалогического мифа о родоначальниках славянских народов – Лехе, Чехе и Русе. Если для первых ее упоминание и интерпретация были важны, так как подтверждали идеи общеславянского единства, то польские авторы не без трудностей пытаются сочетать ее с “миграционной” теорией путем перенесения акцента на описание братьев как воинов-завоевателей»[205].
«Иначе понимали свои корни представители украинской элиты. Опираясь на идею единства славянской общности, они подчеркивали христианскую принадлежность украинского народа. Его следование традиции православного вероучения. В центре осмысления ими своего исторического наследия находились события религиозной истории – как библейской, так и относящейся к недавнему прошлому. Важнейшим событием в этом ряду для них являлось крещение Руси Андреем Первозванным и правление первого христианского князя Владимира. Интерпретация этого события, как правило, осуществлялась на основе противопоставления католической и православной традиции и подкреплялась аргументами в пользу более древнего происхождения “истинной православной веры”. Одним из них становится доказательство происхождения католицизма от Петра из Рима, вторичное по отношению к Иерусалимским истокам “руського” православия. Начало истории народа связывается в сознании украинского сармата со временем прихода на берега Днепра апостола Андрея.
Для украинского общества главными элементами традиции являлись не политические, но этноконфессиональные факторы. Выдающимися историческими личностями считались в первую очередь киевские князья, ратовавшие за сохранение отцовской веры и ни при каких обстоятельствах не отступавшие от нее, а главными деяниями прошлого – сражения за веру и отчизну»[206].
У современного украинского автора по этому поводу читаем: «Представители патриотично настроенной шляхты, духовенства и интеллигенции развивают идею безпрерывности бытия руського (понимаем – украинского) народа с княжеских времен. Так князей и казацках гетманов авторы представляли частицами одной и той же Руси. С 20-х годов XVII столетия понятие “руський народ” становится “терминологической конкретностью, означающий жителей территорий, исторически связанных с Киевским и Галицко-Волынским княжествами”, как считает Наталья Яковенко. Начинает выделяться такой особый признак украинского народа, как “преславная руськая кровь”. <…> Часто перемена православного вероисповедания на католическое или униатское трактовалось как проявление национальной измены. У средней шляхты формируется взгляд на себя как на “руський народ политический”, равноправный с польским и литовским народами и который вместе с этими народами выступал как творец Речи Посполитой»[207] (пер. мой. – Б. Д.).
В этой цитате на себя обращают следующие моменты: автор находит представителей интеллигенции в начале XVII в., да не где-нибудь, а на Украине; «руський народ политический» это украинская шляхта, а равноправна она польскому и литовскому народам-шляхте. Обращает на себя внимание и то, что украинская шляхта считала представителей других сословий Украины-Руси тем же «народом руським», хотя и не «политическим», польские же шляхтичи смердов-поляков поляками не считали.
«Также как и для польского дворянства, критерием ее (украинской шляхты. – Б. Д.) социального положения было происхождение, род и генеалогические связи, но акцент ставился не на традиции республиканизма, а, прежде всего, на передачу религиозного наследия. Поэтому украинские дворяне возводили свои роды к киевским князьям и религиозным деятелям. Но сведения о них черпались не из записей хроник и генеалогиям, а из преданий, устной традиции, и таким образом передающегося по наследству “доброго имени” в народной памяти»[208].
Так, например, брацлавский воевода А. Кисель в своем письме от 31 мая 1648 г. примасу католической церкви Речи Посполитой архиепископу Гнезненскому М. Лубенскому, одновременно, в связи с кончиной короля Владислава Четвертого, исполнявшего обязанности главы государства, писал: «Союз внутреннего врага с неверными так страшен, что едва ли сможет Речь Посполитая противостоять ему собственными силами. Другое и того гибельнее, но я должен сказать об этом по своей верности к любимой отчизне (ибо, хотя я происхожу от древнего русского рода, но от такого, в котором потомство Болеслава угасло лишь тогда, когда мой предок пал во вратах вверенного его защите Киева, и я обязан поступить так же, если судьба велит). <…> Позаботьтесь об отчизне, и притом поскорее, чтоб с ней не сбылось (от чего Боже упаси!) то же, что с римской империей. Я, сделавшись нищим, остаюсь здесь, в бедном своем замке, и, не привыкши доселе уходить с поля битвы, готов обагрить верность свою кровью и запечатлеть ее смертью, ибо лучше умереть смертью, по обычаю сарматов, и не видеть посрамления народа, нежели жить, предавшись позорному бегству»[209].
«Исследование основных элементов идеального образа православного шляхтича – верного королю рыцаря воина, защитника “старожитной” веры, хранителя доблестных традиций предков, борца с ересью – говорит не о простом заимствовании их из польской сарматской идеологии, но об активном включении их в систему ценностей украинцев XVII–XVIII веков. <…>
Однако, несмотря на лояльность украинских “сарматов” по отношению к Речи Посполитой и королевской власти, можно утверждать, что в начале XVII века достаточно четко определяется (по литературным, в частности, источникам) самосознание своей общности как “руського народа”, главными чертами которого являлась православная вера и исторические корни. Украинский сарматизм шел из Киева, крещение жителей которого произошло в правление Святого Владимира. Объединяющим элементом этой общности являлся и “руський” язык, однако этот признак не выделяется как доминирующий»[210].
Попробуем проанализировать приведенные выше большие по объему цитаты. Общей идеологией для землевладельческого сословия Речи Посполитой в XVI–XVII вв. являлся «сарматизм», понимание которого, однако, несколько различалось среди шляхты разных частей этого государства. Из всего вышеизложенного мы можем сделать следующий вывод: по крайней мере часть украинской шляхты, сохранившей православие, к началу XVII в. начинает осознавать себя специфически национальной «руськой», она лояльна королевской власти (крайне слабой и ограниченной), но имеет гораздо меньший пиетет к республике и ее органам Сейму и Сенату, хотя она пользуется всеми политическими правами шляхты Речи Посполитой. «Полонизация почти всего крупного русского дворянства и значительной части шляхты была, следует это подчеркнуть, полностью добровольной. Представители непольской шляхты и магнатов не должны были менять свою национальность или религию, чтобы пользоваться в Речи Посполитой правами своего сословия. Привилегия Сигизмунда-Августа о Киевском княжестве, <…> им это гарантировала»[211]. Видимо, большую роль в таком восприятии православной шляхтой политической системы сыграло ее вероисповедание, теория «православного государя и царства», идущая от Византии. Роднит же украинских и польских «сарматов» крайний консерватизм: «Сармат обращен в прошлое, и поэтому традиционность и консерватизм понимаются как освященные моралью и религией необходимые качества истинного сармата. Историческое время обращено вспять, цель настоящего – вернуть идеалы “золотого” прошлого, а при невозможности вернуться в него – повторить, воспроизвести то время»[212].
