Вениамин Рудов - Черная Ганьча
Раньше Суров никогда особенно не вникал в Верины "художества", как шутя называл ее творчество, и теперь с заметным интересом перевел взгляд на другой, размером побольше, картонный прямоугольник. Тот же снег, кровь и растерзанная птичка, очевидно синица, судя по оперению. Или зимородок.
Странные вкусы появились у Веры. К такому заключению привел третий этюд на эту же тему - акварель, исполненная в той же манере: на первом плане кровь на белом снегу, убитая птица - потом. Этюд висел отдельно от первых двух на боковой стене старого шкафа, в котором Вера держала краски, кисти, картон. Вместе с удивлением у Сурова невольно возникла мысль: маленькая драма на снегу - это у нее не случайно. Что-то личное Вера вынесла на картонный прямоугольник специально для него, для Юрия Сурова, как молчаливый протест. И не случайно, видимо, оставила три этюда...
Углубленный в размышления, он не придал значения донесшимся сюда словам.
- Прямо по дорожке идите, - произнес мужской голос.
- Большое спасибо, - ответил девичий.
Суров, все еще держа в руках снятый со шкафа этюд с досадой подумал, что, занятый служебными делами, он чего-то недосмотрел, не заметил перемен в Вере, не увидел назревающей драмы.
По дощатым ступенькам крыльца простучали легкие каблучки, в дверях остановилась девушка в светлом платье, загорелая, улыбающаяся.
- Здравствуйте, товарищ капитан.
Приход Люды явился для Сурова неожиданностью и был ему неприятен. Он опешил, увидев ее на веранде своей квартиры, и спросил с неприязненной удивленностью:
- Как вы сюда попали?
- Через калитку, - тихо, без прежней приподнятости, ответила Люда.
- Знаю, что не через дымовую трубу, - буркнул Суров. - Я спрашиваю, кто вас сюда пропустил?
С лица девушки сбежала улыбка, будто смыли ее.
- Честное слово, я сама... То есть, не совсем сама. Дежурный проводил. Можете у него спросить. Если нельзя, уйду.
Суров понял, что ведет себя как последний дурак, что еще смешнее выглядит сам, полуголый, с мокрой тряпкой в руке.
- Проходите, - наконец пригласил. - Я сейчас.
Возвратился одетый. Люда стояла посредине веранды, все еще не оправившись от смущения и не зная, куда себя деть. Даже спрятала за спину нарядную сумочку желтой кожи с белой отделкой, так гармонировавшей с белыми туфлями на высоких каблуках.
После неласкового приема Сурову тоже было не по себе.
- Садитесь, - пригласил он и отметил про себя, что она хорошенькая, эта аспирантка.
Сесть было не на что. Люда весело рассмеялась и сказала, озорно блеснув глазами:
- Очень мило: садитесь, на чем стоите.
Тогда и он рассмеялся:
- Верно. Как говорят в Одессе, иди сюда, стой там. Сейчас принесу стул. - Почему ему вспомнилась Одесса, он не подумал.
Она его никуда не пустила, взяла за руку, как тогда в лесу:
- Вы были ко мне так добры и внимательны, я бы сказала, галантны, как рыцарь.
Суров отнял руку:
- Ну, знаете...
- Да, да, да, галантны. Не нужно бояться старинного слова. Вообще не нужно бояться хороших слов. - Это прозвучало немного напыщенно. - Большое вам спасибо.
- Бросьте, девушка! Тоже мне рыцарство. Из-за него мне чуть не влетело по первое число.
- И тем не менее вы себя вели как рыцарь.
- До полуночи провожал девицу, а на заставе не знали, куда запропастился ее начальник.
Люда сделала к нему шаг:
- Пожалуйста, не сердитесь. Честное слово, я не нарочно.
Он поморщился. На очередную галантность не было времени.
- Извините, девушка, меня ждут.
Люда пробормотала что-то невнятное, неловко повернулась и наверняка бы упала, не поддержи ее Суров. Что-то хрустнуло. Люда вскрикнула.
- Что с вами?
- Каблук... Кажется, каблук сломался. - Люда сняла с ноги туфлю. Так и есть: каблук ее новых выходных туфель был сломан.
- Обождите, - сказал Суров. - Я ненадолго схожу на заставу, вернусь, придумаем что-нибудь.
Люда не успела ни возразить, ни согласиться. Суров ушел. Она осталась одна.
Поначалу охватила стесненность - одна в чужой квартире. У почти незнакомого человека, военного тем более. К военным она всегда испытывала непонятное чувство страха и уважения, к пограничникам - особенно. Несколько осмелев, прошлась по веранде, ненадолго задержалась у этюдов - они не произвели на нее впечатления. Во всяком случае, сейчас не привлекли к себе внимания.
Суров долго не возвращался. Было слышно, как открыли заставские ворота, протарахтела повозка и снова ворота закрыли. Люда в одиночестве заскучала, а уйти, не простившись, у нее не хватало духа. Сама не заметила, как прошла в комнату, наверное столовую, где в непривычной строгости, по ранжиру что ли, стояли у стены несколько разнокалиберных стульев, пустоватый буфет и круглый стол посредине, накрытый клеенкой. Стену украшали дешевенькие эстампы...
На столе, под газетой, Люда обнаружила горку немытой посуды и рядом томик Шевалье. "Моя подружка Пом" - прочитала название. Без особого любопытства полистала несколько страничек, ни на одной из них не задерживая внимания. Встретилось знакомое: "Если хотите поближе узнать людей, загляните в те места, где проходит их жизнь".
Слова Шевалье не явились для нее откровением, но заставили призадуматься. Вот пришла она к Сурову, движимая чувством благодарности. Абсолютно не было желания узнавать его ближе, хотя нравился ей черноволосый и строгий капитан. Что из того? Мало ли встречается интересных людей? Хотя бы внешне.
И вот случилось так, что она одна в его пустоватой квартире: пришла с коротким визитом, чтобы сказать несколько приличествующих случаю благодарственных слов, убраться восвояси и, должно быть, никогда больше не встретить этого человека. Визит затянулся неизвестно насколько. Теперь сиди и жди, пока он вернется.
От вдруг пришедшей мысли ее бросило в жар: что солдаты подумают!.. А сам капитан какого мнения о назойливой аспирантке!.. Со стороны как это выглядит?..
Ума не могла приложить, что предпринять, куда деть себя. Проще всего, не дожидаясь хозяина, подняться и побыстрее уйти подальше отсюда, ведь все, что хотелось сказать, сказано, и, как говорится, добавлять больше нечего. Выглянула в окно. В садике, вокруг врытой в землю железной бочки, сидя на скамьях, курили пограничники. Ей казалось, что они судачат о ней.
"Представляю, что они говорят обо мне! - подумала со стыдом, чувствуя, как ее захлестнуло горячей волной. И неожиданно, с незнакомым упрямством, наперекор стыду пришло иное: - Пусть говорят, меня это мало волнует".
Суров застал гостью за мытьем посуды. Все, какие были в доме тарелки, кастрюли и всякая кухонная утварь к его приходу сверкали чистотой как новенькие, а сама Люда, подвязавшись передником, домывала эмалированную сковородку, когда-то белую, теперь забуревшую.
Он хотел рассердиться, отругать за самоуправство и, черт возьми, отбросить в сторону дурацкую галантность - словечко же подобрала - ко всем дьяволам. Но сдержал себя - не хватило духу.
- Вот уж, ей-богу, делать вам нечего! - только и нашелся.
- Не ворчите, Суров, - сказала она. - Бросили на произвол судьбы и ушли. Что мне оставалось делать? Решила отплатить услугой за услугу. Что вы так смотрите?
Люда покраснела от его взгляда, опустила глаза и только сейчас увидела молоток, тюбик клея и тонкий гвоздь, которые он положил на кухонный стол. "Будет чинить туфлю", - догадалась она, продолжая оттирать сковородку.
- Не особенно нажимайте, - грубовато пошут-ил Суров. - До дыр протрете. Картошку не на чем будет жарить.
- Новую купите.
- Шутки шутками, а мне ни к чему ваше хозяйничанье.
Люда ответила резко:
- Я не собираюсь вас женить на себе, товарищ Суров.
Он деланно рассмеялся:
- И в мыслях не имел. Сколько раз можно жениться и замуж выходить! Может, ваш муж тысячу раз лучше меня. Я даже не сомневаюсь, что лучше - не какой-нибудь начальник заставы. Ладно, - прервал он себя. - Зачем пустые разговоры. Давайте примемся за вашу туфельку.
В соседней комнате зазвонил телефон. Суров вышел.
Оставшись во второй раз одна, Люда как-то особо выпукло почувствовала нелепость своего прихода сюда, мытья посуды и вообще всего своего поведения. Хорошо, что он не заметил таза с чистой водой, в котором она хотела перестирать грязные полотенца. Глупо. Боже, до чего глупо!.. Прийти в чужой дом наводить порядки. И это в двадцать восемь лет. Хорошо, что еще не ляпнула о том, что одна, а то бы вне всяких сомнений подумал: позарилась, мол, на потенциального жениха. У нее хватило юмора тут же высмеять самое себя. "Потенциальный жених"! Ну и выраженьице! Идя сюда, Люда знала, что начальник заставы продолжительное время живет один, без семьи. Именно начальник заставы. Не Суров. Не Юрий Васильевич. То есть просто служебное лицо, семейное положение которого ей совсем безразлично. Что ей до семейного человека, тем более живущего в глуши, на границе! Если в двадцать восемь не смогла устроить свою жизнь, так теперь - старуха старухой - о замужестве помышлять нечего.
