Вениамин Рудов - Черная Ганьча
- Ну, гадский бог! Не я буду... - Холод свирепо вытаращился, схватил со стола фуражку, шагнул к Ганне с таким грозным видом, что она в страхе отшатнулась назад.
- Кондраточко, что с тобой?
Он рванул из-под пряжки конец ремня:
- Я эти фокусы!..
Глаза Ганны наполнились ужасом:
- Меня?..
Наливаясь кровью, старшина с большим усилием затянул ремень на одну дырочку.
- Я ей рога обломаю... Подумаешь, студентка... У профессоры все лезут... Дуже ученые все стали. - Нахлобучил фуражку чуть ли не на нос. - Но я дурь выбью... Как рукой снимет. - Шагнул к порогу со сжатыми кулаками.
И тогда Ганна повисла на нем.
- Побойся бога, Кондраточко. Она ж еще дитя горькое, а ты - бить. Лучше меня вдарь. Не жалей. - Отступила в сторону, пряча глаза, в них затаились два черных бесенка. - Ну, бей!
У старшины медленно поползли кверху густые брови, дрогнули кончики усов:
- Сказилась?..
Ганна снова прижалась к нему, заворковала:
- Чи у тебя детей полна хата. Кондраточко? Одна ж, как палец, а ты с кулаками. С ней поласковей, по-хорошему надо. Барышня... Скоро замуж пора.
21
Голов брился на кухне, стоя в одних трусах у открытого в сад окна и поеживаясь. Отсюда, со второго этажа двухэтажного кирпичного особняка, который занимали они вдвоем с Быковым, были видны лес, река в белесом тумане, изгиб шоссе и островерхий шпиль костела под красной черепицей, местами позеленевшей от времени.
Тоненько, с переливами, в саду свистел дрозд. В окно проникали запах антоновки и утренний холодок - было еще рано, часов шесть. Время от времени налетал ветер и срывал с яблонь плоды. Они падали, глухо ударяясь о землю, и тогда дрозд испуганно умолкал.
Кухню наполняло жужжание электрической бритвы. От монотонного гудения клонило ко сну - ночью поднимали по обстановке, и выспаться не пришлось.
Без малого два десятка лет обстановка составляла неотъемлемую часть жизни подполковника Голова. Он не представлял себя вне ее, хотя понимал, что неизбежно наступит день, когда все, что связано с границей и сейчас составляет основной смысл жизни, навсегда останется позади, а он, подполковник или к тому времени полковник, а быть может и генерал, станет никем. Бывшим военным. Бывшим командиром. Старым человеком, доживающим век...
А пока что было все, чему положено быть. И звонки, и тревоги, и другие треволнения, которых не перечесть, а еще труднее предвидеть.
Ох, эти тревожные звонки с дальних застав, звонки среди ночи...
...Городок спит, как в одеяло, закутавшись в темноту. Тихо шелестят тополя. Не видать ни зги. В ночи, за деревьями старого парка, как большущий глаз, светится окно в комнате дежурного по отряду, где почти не смолкают звонки телефонов, все пропахло табачным дымом, вплоть до шторы, прикрывающей оперативную карту, и продавленного дивана с истертой спинкой. На огромном столе неярко светит лампа под абажуром, колеблются тени. Кажется, в каждом углу, дожидаясь своей минуты, затаилась тревога.
У себя дома телефонный звонок, тот самый, что как будто похож на десятки других, Голов узнает сразу же. Он вспарывает тишину спальни, и уже с первого короткого "дзинь" угадываешь - она! Обстановка!..
Сна как не бывало.
И весь ты там, на пятой, семнадцатой или еще где.
Одеваясь точно рассчитанными движениями, прикидываешь, какой дорогой будет пробираться враг, где его можно перехватить, какой блокировать район и хватит ли сил...
Но ты совершенно уверен, что несколько сказанных тобою скупых слов дежурный продублирует еще короче и скупее.
"В ружье!"
И вмиг опустеют казармы.
По улочкам спящего городка застучат сапоги посыльных.
В гараже заурчат моторы дежурных машин.
В разных концах городка засветятся огоньки в окнах офицерских квартир.
Потом все замрет, подчиненное твоей воле, - люди, машины, - как стрела в натянутой тетиве лука.
Твоя команда прозвучит последней:
- По коням!
Хоть никогда ты не был кавалеристом, но привык к ней, привыкли и подчиненные.
В распахнутые ворота одна за одной, раздвигая фарами темноту, уйдут машины, увозя людей к границе, в тревогу, навстречу еще не полностью ясной, но реальной и полной неожиданностей обстановке, которой и ты подвластен.
Воцарится тишина в офицерских квартирах, безмятежно будут спать дети. И лишь у погасших окон еще долго, до самого рассвета, останутся сидеть жены. Как будто глаза их на расстоянии могут увидеть родные лица, а сердца уберечь от опасности...
В последнее время Голова больше всего занимал инспекторский смотр. После его окончания он со спокойной душой отправится в далекое и незнакомое Махинджаури, в субтропики, где всегда лето, растут кипарисы и всякая другая экзотика.
Махинджаури!.. Звучит как! Это тебе не грибной березник, что виден за речкой.
Голов предвкушал прелести отдыха без забот и тревожных звонков. Просто отдыхай, как душеньке твоей хочется, купайся и загорай...
Он, конечно, себя обманывал, великолепно знал: затоскует. От силы через две недели потянет домой, к привычному. И даже к березнику, куда сегодня наконец выберется с женой по грибы. С досадой подумалось, что кончается лето, а ни разу не довелось побыть с нею на природе, вкусить запах ухи, приправленной чесноком, полежать без забот у костра.
- Алексей, Леша... Оглох, что ли?
Размечтавшись, не сразу расслышал голос жены.
Обернулся и увидел ее, рассерженную, в ночной до пят прозрачной сорочке, с десятком металлических бигуди, которых терпеть не мог.
- Чего тебе? - спросил недовольно и выдернул вилку электрической бритвы.
Она изобразила страдальческое лицо:
- Суров звонит.
Разом выветрились мысли об отпуске и сегодняшнем отдыхе - Суров так просто не позвонит. А ведь уже было настроился на отдых, в мыслях видел себя с лукошком желтых моховиков, которых хоть косой коси в сыроватом приречном лесу, на больших моховинах.
Он прошел в боковушку, служившую кабинетом, взял трубку.
- Вас слушают, - произнес спокойно, с ноткой властной уверенности, которая сама по себе выработалась за долгие годы.
- Капитан Суров докладывает. На участке без происшествий. Здравия желаю.
- Здравствуйте, Суров, что у вас?
- На заставу прибыл генерал Михеев.
"Ничего себе новость!.."
Голов выслушал ее с наигранным спокойствием на бритом лице. С письменного стола глядел бронзовый уродец с длинным и хищным носом над черным провалом рта, в котором торчал единственный и зеленый от времени клык. Разговаривая по телефону, Голов постоянно цеплялся взглядом за уродца.
Суров ждал на другом конце провода. Было слышно его дыхание.
Голов недоумевал: зачем приехал Михеев? И прямо на заставу. Инспекторская комиссия, которую он возглавит лично, должна прибыть послезавтра, притом сначала в штаб. Нет, неспроста генерал прикатил на день раньше.
- Где генерал?
- Ушел на озеро.
И снова задумался Голов: генерал вроде бы не увлекался рыбалкой, во всяком случае, Голов не знал за ним такой страсти.
- Хорошо, Суров. Доложите генералу, что выезжаю.
- Он такого приказания не отдавал, товарищ подполковник.
- Я вас об этом не спрашиваю. Доложите. И чтоб на заставе порядок был. Старшину подтяните, пускай не спит на ходу. Вы меня поняли?
Суров тоже помедлил с ответом. Потом сказал:
- Вопросов не имею.
"Обнаглел Суров. От рук отбивается".
Голов резко положил трубку.
..."Волга" катила мимо скошенного колхозного поля. Над жнивьем носились ласточки. По ту сторону асфальта, на бугре, рокотал трактор. По свежей борозде за плугом бродили вразвалку грачи.
Подступала осень.
Голов полулежал на заднем сиденье и без особого сожаления думал о несостоявшейся вылазке в лес, знал, не будет ее и в следующее воскресенье, как не было в предыдущее и много раз до этого дня, потому что он не какой-нибудь горожанин с нормированной рабочей неделей и рабочим днем. Граница - особая штука: отнимает всего тебя без остатка.
22
Михеева он застал на берегу озера за чисткой рыбы. Улов был весомый окуньки-двухлетки, плотва, десятка три красноперок, две щуки. Михеев, без кителя, в одной майке, закатав штанины форменных брюк, сидел на мостках, опустив ноги в воду, и ловко разделывал добычу. Голову кивнул, не отрываясь от дела. Немного погодя спросил:
- Дома не сидится или жена прогневалась?
- Не я порядки устанавливал, товарищ генерал. Коль начальство на моем участке...
- Нож есть? - Генерал бросил в стоящую рядом кастрюлю очищенную рыбешку.
- Найдется, - ответил Голов, снимая с себя китель и вешая его на ветку рябины.
Играл транзистор. Молоденький лейтенант лежал на разостланной плащ-накидке. Под треногой, потрескивая, весело горел костерок, пламя лизало закопченную посудину.
Голов достал из полевой сумки нож, понаблюдал, как чистит рыбу Михеев. Вот он пальцами левой руки прижал рыбью голову, правой резко дернул за хвост, несколькими взмахами ножа без особых усилий снял чешую. Быстро и просто.
