ЕВА. История эволюции женского тела. История человечества - Бохэннон Кэт

Пурги была почти современницей Донны. Мы не знаем точно. Мы знаем, что Донна и ее плацентарная матка были на деревьях незадолго до того, как Пурги и ее родственники дали начало более поздним приматам. Появление покрытосеменных лесов глубоко повлияло на эволюцию обитателей деревьев, точно так же, как эти обитатели повлияли на эволюцию деревьев. Они опыляли цветы. Ели фрукты. Испражнялись. А далеко внизу, в тусклом свете на девственной лесной подстилке из этого помета росли новые плодовые деревья.

Итак, на заре палеогена были фруктовые деревья, а в их листьях была Пурги, и каждый способствовал успеху другого. У нее было много детей. Некоторые из ее родственников продолжили существовать как плезиадапиформы: древние приматы, которые сильно преуспели в свое время, но чья генетическая ветвь увядала, сокращалась и в конце концов вымерла. Другие члены семейства Пурги стали типичными сегодняшними приматами: большемозглыми и плосколицыми, большинство из них до сих пор живут на деревьях.

Именно они нас сейчас волнуют. Мы тоже приматы, а это значит, что мы произошли от существ, приспособившихся к жизни на деревьях, особенно на конечных ветвях, где Пурги и ей подобным нужен был дар акробатики, чтобы иметь возможность есть, а также сенсорный набор, который мог бы справиться с этой новой средой. Нам нужны были глаза, которые могли бы видеть созревшие плоды и различать молодые, питательные и нежные листья. Нам нужны были уши, которые могли бы слышать наших детей в шумном лиственном пейзаже высоко над землей. И хотя мы не использовали их для поиска пищи так часто, как это делали наши праматери, – запах сладкого фрукта не всегда распространяется далеко, – нам нужны были носы, которые помогли бы вести половую жизнь под кронами деревьев. Адаптация к этим потребностям изменила наш сенсорный набор. Но отличался ли он у самцов и самок? И если да, то отличается ли он у сегодняшних людей?

Уши

Впервые оказавшись в тропическом лесу, люди чаще всего испытывают удивление – не из-за красоты этого места и не из-за изнуряющей жары. Больше всего их поражает то, насколько он ужасно шумный. Там хуже, чем на уличном карнавале в Рио. Насекомые гудят и жужжат на бешеной громкости, сотрясаясь в неистовом джазе. Квакают лягушки. Кричат птицы. А обезьяны-ревуны орут днем и ночью, как труба иерихонская.

Здесь жизнь трещит по швам, переполненная и перегруженная, – это место с наибольшим разнообразием наземных животных в мире. Учитывая, что тропический лес представляет собой вертикальное пространство, жизнь на земле – лишь первая в череде хаоса, с ее изобилием еды и множеством хищников и паразитов, готовых вас убить (ибо вы тоже пища). До Бангкока, Гонконга и Нью-Йорка это был город, который никогда не спит. Он также больше всего похож на древнее место, где эволюционировали приматы.

В тропических лесах Бразилии вы можете услышать жуткую сирену одноусого звонаря – и, конечно же, услышите, потому что крик этой чертовой птицы достигает 125 децибел. Чтобы представить это в перспективе: визг тормозов в нью-йоркском метро тише [92]. Обезьяны-ревуны могут достигать 140 децибел – на одну обезьяну. Обычно они ревут хором, и ревут не только они.

Чтобы общаться в таком шуме, слуховая часть сенсорного массива должна уметь отделять важные звуки от второстепенных. Когда наши Евы вошли в мир плодоносящих деревьев, их уши должны были измениться.

Происхождение басового ключа

Приматы способны слышать гораздо более низкие частоты, чем многие другие млекопитающие. И лучшая теория, объясняющая почему, – наше перемещение в полог леса. На самом деле это проблема физики: когда вы находитесь на уровне земли, звуковые волны могут отражаться от нее, удваивая силу сигнала. Когда вы на деревьях, земля находится слишком далеко, чтобы усилить вашу вокализацию. Но это не единственная проблема, возникшая в результате переезда наших Ев на деревья.

Если бы я кричала вам через пустую комнату, вы бы без проблем меня услышали. Но в комнате полной хлама пришлось бы тяжелее. Не только потому, что путь между моим ртом и вашим ухом заблокирован, но и потому, что вещи поглощают часть энергии звуковых волн. Теперь добавьте десятки других, кричащих так же громко, как и я. Это, дорогие друзья, полог леса: листья, плоды, ветки, мох, стволы и множество других кричащих тел между вами и ухом, до которого вы пытаетесь дотянуться.

Животные обычно приспосабливаются к звуковому ландшафту одним из двух способов: они изменяют диапазон своего тона или увеличивают громкость. Приматы сделали и то и другое: они эволюционировали, чтобы слышать и воспроизводить более низкие частоты, и нашли способы стать громче. Понижая высоту звука, они автоматически давали себе большее расстояние, поскольку чем ниже высота звука, тем длиннее звуковая волна, а чем длиннее волна, тем дальше она распространяется. Вы наверняка сами сталкивались с чем-то подобным. Например, в своей старой квартире в Бруклине я регулярно слышала гудящие низкочастотные звуки какой-то далекой автомобильной аудиосистемы. Летом, когда воздух влажный и окна открыты, я даже чувствовала, как бас вибрирует в моей грудной клетке. Сказать, какая песня играет, трудно – высокие частоты музыки поглощаются зданиями и другими объектами, разрушаясь и не достигая уха. Но бас? Бас доходит без проблем.

То же самое произошло и с эволюцией приматов: по мере того как их образ жизни менялся, нашим древесным Евам понадобились более низкие частоты, чтобы прорваться через звуковой хаос.

В некотором смысле, когда дело доходит до нашего сенсорного массива, мы говорим об эволюции социальной сети приматов. Поначалу все, что у нас было, – это эквивалент «йо». Мы могли выкрикивать наши краткие, конкретные йо через лес, а уши были специально настроены на дружественные голоса. Таким образом, мы могли создать свою территорию, найти пару и даже завести новых друзей. Со временем эта система сможет передавать более сложные сообщения. Мы могли бы сказать что-то вроде «Йо, я здесь!», «Йо, ты где?», «Йо, на этой смоковнице потрясающий фуршет!». И что еще более важно, мы могли бы кричать: «Йо, ты секси!», «Йо, я секси!» и «Йо, чертов тигр!» [93].

Более крупные приматы утратили часть высокого диапазона, но мы – не полностью. Человек различает звуки до 20 кГц – вибрацию частотой двадцать тысяч раз в секунду, – что сравнимо со многими другими млекопитающими нашего размера. Но большинство людей находят этот тон неприятным, и мы плохо понимаем смысл сообщения. С другой стороны, собаки, которые произошли в основном от наземных млекопитающих, могут слышать более высокие звуки. Вот почему «бесшумный» собачий свисток работает – он издает звук частотой около 50 Гц, который человек не слышит. Если бы мы создали «свисток приматов», который не могли бы слышать собаки, он бы звучал как пердеж кита.

Под кронами уши Пурги и ее подруг-Ев были специально настроены на звуки, которые было лучше всего слышно на переполненных деревьями участках. Уши человека унаследовали эти изменения – на самом деле они есть у многих современных приматов. Мы можем производить и слышать звуки выше и ниже, чем это характерно для животных того же размера. Даже самцы горилл, которые проводят большую часть своего времени на лесной подстилке, издают фантастический низкий гул, когда хотят донести свою точку зрения. Этот гул разносится далеко. Но в кронах тропических лесов Южной Америки за три мили слышно обезьян-ревунов [94].

Среди приматов самки и самцы имеют немного разный слух. Возможно, потому, что самцам не нужно слышать все, что нужно самкам. Дело не в том, что у них разные уши, – как и в стереосистеме, оборудование в основном одинаковое. Скорее настройки немного отличаются, и это по-прежнему верно для мужчин и женщин сегодня.