ЕВА. История эволюции женского тела. История человечества - Бохэннон Кэт

Глава 3

Восприятие

Когда я училась в колледже, я работала натурщицей в местной художественной школе. Несколько часов в неделю я была девушкой, которая стояла обнаженной на возвышении, пока подростки пытались неуклюжими линиями нарисовать на холсте то, что видели.

Я позировала в большом довоенном здании в бывшей модной части города: сквозняки и огромные окна. Но все богатые люди ушли – сбежали на окраины, как обычно. Вместо экипажей и прислуги за окнами теперь были бурьяны и крысы. И художники. Художники любят такие места. Они дешевые. И время там кажется скользким, как будто прошлое всегда здесь, готовое к перепрофилированию: свежий слой краски, на призраков внимания не обращайте.

Занятия длились два-три часа, и я была благодарна за маленький обогреватель возле ног. Примерно в середине каждого занятия все студенты выходили на улицу покурить, а я надевала халат. Я ходила среди мольбертов, наблюдая, как мое тело обретает форму – здесь нога, там туловище. И всегда видела одно и то же: в начале семестра студенты – только парни – рисовали мне слишком большую грудь. Не чуть-чуть больше, а огромную. Затем, через несколько недель – и это случалось раз за разом – она начинала уменьшаться, по мере того как студенты учились рисовать то, что видели их глаза, а не мультяшные буфера, созданные их мозгом.

У вас, вероятно, уже возникли вопросы [90]. У меня тоже. Например, действительно ли парни поначалу видели меня иначе, чем девушки? Были ли их взгляды обращены на грудь из-за какого-то укоренившегося влияния гетеросексуальности, или же просто девушки, у которых была собственная грудь, привыкли ее видеть? Я помню, как задавалась вопросом, прохаживаясь босиком по той студии: действительно ли мужчины видят мир иначе, чем я? Живу ли я в другой чувственной реальности, нежели окружающие меня мужчины?

На эти вопросы трудно ответить. Восприятие состоит из двух вещей: мозга и сенсорной матрицы – той, что мы называем лицом и что на самом деле представляет собой плотную груду костей и плоти, на которую мы, млекопитающие, навешали наши первичные органы чувств: глаза, уши, нос и рот. Зрение, звук и запах. Чтобы понять человеческое восприятие, нам придется вспомнить, откуда пришло наше лицо. Вифлеем, если хотите, мужского взгляда, ясли древних лесов. Потому что те студенты, которые пытались нарисовать мое тело на холсте, были не просто млекопитающими. Они были приматами.

Опушка – и развилка двух дорог

После астероида – земля выжжена, с неба летит пепел, все замерзло, дети Евы попрятались в своих норах, дрожа от долгой ночи, – пейзаж стал меняться. Первыми вернувшимися растениями были папоротники. Мы знаем это по их ископаемым остаткам, изящно окаймляющим острый как бритва сланец, прямо над линией иридиевого пепла зимы K-Pg. Мы также знаем это, потому что недавно наблюдали нечто подобное.

На следующий день после извержения Сент-Хеленс в 1980 году большая часть окружающей земли была разрушена. Часть унесли оползень и лава, следом кипящие реки. Любая форма жизни, неспособная убежать, – например, деревья – либо сгорела, либо задохнулась в пеплопаде. Затем под этим толстым слоем плодородной золы снова началась жизнь. Одними из первых вернулись папоротники – торчащие из мертвой земли мохнатые головки, пучки первозданной жизни в остывающих лахарах, забитых пылью, грязью и разлагающимися телами.

Подобно мху и грибку, папоротники с удовольствием прорастают из упавших деревьев, смытой золы, влажной грязи под тушей динозавра. Они кочевники растительного мира. После папоротников пришли муравьиные колонии, построившие свои обширные подземные города, подпитываемые мертвыми. Муравьи разрыхлили затвердевшую почву, проветрив спрессованную землю, позволив процветать бактериям и грибкам. После грибков, папоротников и муравьев появились существа, поедающие муравьев, и, наконец, хищники, охотящиеся на пожирателей муравьев. Деревья вернулись позже, сначала осторожно, многие их нежные побеги были съедены вернувшимися животными. Но вскоре Сент-Хеленс стала выглядеть почти так же, как до извержения, за исключением густого подлеска и озера, покрытого сломанными деревьями. И конечно же, вулкан стал на тысячу футов ниже.

В древнем мире ранних млекопитающих ничего не могло просто стать как раньше. Это было невозможно. Извержение Сент-Хеленс прекратилось менее чем за сутки. Чикшулуб спровоцировал настоящий апокалипсис. Но случилось и кое-что другое, в некотором смысле даже более фундаментальное. В этом юрском Эдеме незаметно развился новый вид растительной жизни. Это были покрытосеменные – цветковые растения. И они готовились взять верх.

До астероида леса нашей планеты полнились массивными хвойными деревьями и папоротниками [91]. Но из пепла на месте тех древних лесов выросли плодоносящие деревья, и их кроны сформировали совершенно новые экосистемы. Цветущие деревья через равные промежутки времени давали огромное количество плодов – толстых мешочков сладкой и сахаристой мякоти. Фрукты. Жуки. Мох. Новые животные, которые ели фрукты и жуков. Новые животные, которые ели новых животных.

Именно эти плоды, созревшие высоко над лесной подстилкой, породили Еву человеческого восприятия: Purgatorius, самого раннего известного примата.

Пурги появляется в летописи окаменелостей примерно шестьдесят шесть миллионов лет назад, как раз тогда, когда покрытосеменные растения начали заполнять дымящиеся дыры, оставшиеся в старых хвойных лесах. Ученые нашли ее маленькие кости на Пургатори-Хилл в Монтане в 1960-х годах, а также кости ее многочисленных сестер в формации Форт-Юнион: сломанные челюсти, части костей ног, россыпи зубов. Судя по окаменелостям, Пурги была похожа на причудливую белку-обезьяну размером примерно с современную крысу. У нее был длинный пушистый хвост, нос средней длины, два глаза-бусинки – обычные черты наших ранних Ев. Но в отличие от Донны, Евы современной матки, у Пурги были шарнирные вращающиеся нижние конечности, которые хорошо подходили для лазания по деревьям и бега по веткам. И в отличие от Донны, она ела все, до чего могла дотянуться: ягоды, фрукты, нежные листья, жуков, семена. Если бы она жила сегодня, она бы, наверное, ела наш мусор. Мы бы жаловались, что Пурги ворует птичий корм, копается в мусорных баках и обосновывается на чердаках.

Млекопитающие, от которых произошла Пурги, были в основном насекомоядными, такими как Морги и Донна. Но Пурги также ела фрукты. Мы знаем это, потому что ее зубы были приспособлены как для хрустящих хитинов (жуков), так и для мягких растений. Глядя на кости ее ног, мы также знаем, что она проводила много времени на деревьях, охотясь на новых специализированных насекомых в лесных пологах древних плодовых деревьев. Пока эти жуки занимались своими делами, доставляя древесную сперму ожидающим женским цветкам, хищники, такие как Пурги, занимались поеданием их, а заодно и сладких плодов. Как и большинство ее потомков-приматов, Пурги была оппортунисткой: она, вероятно, предпочитала определенные продукты, но была открыта для всего нового. И ее зубы развивались соответственно.

На пыльных полях палеонтологии мы еще не нашли ее полный скелет, поэтому не знаем наверняка, делала ли она то, что делают многие современные приматы: цеплялась за ветки задними лапами и использовала передние, чтобы манипулировать едой. Но многие современные древесные млекопитающие делают это. Некоторые ученые даже считают, что руки и осанка приматов произошли от того, что они сидели прямо на деревьях, используя передние лапы для деликатного обращения с едой. Такое поведение можно наблюдать и у других древесных млекопитающих, от опоссумов до енотов и белок. Жизнь на деревьях влияет на тело млекопитающего: нужно уметь держаться, иметь хороший баланс и восприятие глубины. И если вы жуете что-то более сложное, чем насекомые, вам, возможно, придется использовать для еды передние лапы.