Тамара Пономарева - Потаенная любовь Шукшина
А свет зажженной для него некогда свечи горел всегда на Алтае, и ночью, и днем, в бурю, в дождь, в снег, издали призывно светил ему, светил да не грел. Но главное, что он видел этот мерцающий свет. И это, как спасительная соломинка, всякий раз возвращало его в родные края, чтоб издали услышать хотя бы эхом имя той, которое у всех земляков было на устах, как проклятье ему, Шукшину; имя той, которой он гордился перед друзьями-матросами за ее верность и красоту, подаренную природой некогда для него одного; знавшей его всяким и принимавшей безропотно таким, каким он был; имя той, может быть, перед которой он стоял на коленях в последнюю ночь, 2 октября 1974 года, вымаливая у нее прощение. И так велико было его восхищение и горе от их долгой разлуки, так саднило сердце, что не выдержало оно невыносимой нагрузки и замолчало для нас навсегда, сраженное своею же огромной, невысказанной до конца, любовью. Такое мне чудится завершение в этой истории, перед которой ничто не властно - ни время, ни козни людские, ни ревность других женщин, любивших, может быть, не менее сильно и горячо Шукшина.
Деревенский житель, он для своих односельчан казался засидевшимся в бездетных - в его-то возрасте! И мать с беспокойством спрашивала: когда появится наследник? У младшей сестры Василия уже двое детей - Сережа да Надя, а он все метался, обжигался, что-то искал и не находил. Просил случайных спутниц:
- Роди мне ребенка!
И среди них - Вика Софронова, которой он тоже говорил при личных свиданиях:
- Роди...
Так, во всяком случае, мне рассказывала она, подарившая ему дочь Катерину.
Но откуда у него появился этот комплекс - "роди мне ребенка"? Уж не от той ли черной вести, что у Марии больше не будет детей? И боязнь, что и другие окажутся бездетными?
Решение о ребенке Шукшин принял сознательно, увы, зная, что они скоро расстанутся с Викторией, но, не желая порывать до конца, не закрыл за собой дверь, оставив связь - дитя. Так же, как с Марией,- оставил ее не разведенной с собой. Всех, кто прошел через сердце Василия Шукшина, согрел его хоть раз в бесприютном существовании, он не хотел никому отдавать, оставляя этим людям дверцу для возврата, соломинку для спасения своей души.
Прошли три месяца нелегких взаимоотношений Василия Шукшина и Виктории Софроновой.
- Кто же ты мне? - прозвучал закономерный вопрос женщины, не знающей, что и думать, уставшей от двойственности их взаимоотношений.
Василий молчал, не умея или не осмеливаясь сказать Виктории главного.
- Ясно. Будем расставаться...- упало камнем с уст молодой женщины.
Этот разговор произошел перед отъездом Шукшина на очередные съемки.
В работе он прятал свою растерянность, уходя от всех, кто им пытался завладеть.
"Какой он... худой..."
Мать Василия Шукшина не могла постигнуть сложности отношений и противоборства двух молодых людей, отличающихся непримиримостью и резкостью характеров.
Следы драмы постоянно присутствуют в письмах, в открытках, в воспоминаниях близких и далеких людей да в переживаниях двух матерей Ксении Федоровны и Марии Сергеевны.
На странице, вырванной в спешке из какого-то журнала, текст, написанный рукой Василия Макаровича:
Милые мои! Я - в больнице. Попал в тот же день. Катенька, поздравляю тебя. Тебе - год. Вика, поцелуй это веселое существо. И скажи, это - за меня. Она поймет.
Господи, как тяжело здесь. И как хочется видеть Катю.
И еще:
На твой вопрос: почему я здесь? Ты догадываешься - и правильно, загнал я себя настолько, что - ни в какие ворота.
Рад ужасно за нашего Котенка. Что хвалили - это... Не знаю твоих сослуживцев и ничего поэтому не могу сказать. Но ведь сами-то мы не дураки! Рад твоей радости. И гордости. И мужеству. После твоего "отчета" хожу на несколько сантиметров выше пола - по воздуху. Этакое, знаешь, распирающее чувство молчаливого ликования - как будто... (две строки зачеркнуто.- Авт.) я перещеголял Льва Толстого.
Все эти строки Василия Макаровича адресованы Виктории Анатольевне Софроновой.
Из письма Марии Сергеевны - матери Шукшина:
Он мне все пишет: пока ничего здоровье. Ну, я не верю, он меня просто не пугает. Он, наверное, дошел, какой он худой! Вот приедет к нам поживет с месяц, парень совсем станет другой. Ну, ему не дадут спокойно пожить, пойдут телеграммы: выезжай! Зовут-зовут, да и сами приедут. Господи! Я каждый приход почтальенки пугаюсь: опять не дадут отдохнуть. А Вася сам-то че делает! Сидит по всем ночам - рази такой отдых! Когда тихо-спокойно самое поспать, а он сидит. А утром ляжет - тут начинаются хождения, люди, стукавень, печь топим. Какой тут сон! Так не скоро человека поправишь. Поесть силом заставляла. Трудно Васю поправить. Сейчас впору лечь в больницу, а потом приехать - вот было бы хорошо!2
До конца еще не оценена мудрая прозорливость Марии Сергеевны, которая с народной простотой и бесхитростностью защищала сложный и противоречивый мир любимого сына, стараясь сохранить добрые отношения с обеими снохами, думая прежде всего о внучках - зеленых веточках ствола шукшинской родовой, спасая, как умея, их чистые детские души.
По вековечной народной традиции мать всегда оставалась на стороне обиженного незаслуженно, слабого, беззащитного, как могла, поддерживала Викторию, у которой росла "первенькая" внучка без отца.
Но здоровье Василия Макаровича иссякало. Мне рассказывали те, кому приходилось вместе работать с Шукшиным, как порой ему бывало худо на съемках - он ложился на пульт от раздирающей его изнутри боли, пока приступ ее не проходил. Вновь и вновь давала о себе знать язва. А дома были жена, дети, которым он просто обязан был обеспечить достойное существование. На Алтае - одинокая мать и сестра с двумя детьми, которые тоже нуждались в его помощи. Он для них оставался единственной опорой в трудном существовании послевоенных российских семей.. Да еще в одном доме на Черняховской улице росла старшая его дочка Катя, о которой он не мог не помнить, как его супруга Лидия Николаевна - о Насте, заботу о которой взял на себя ее первый муж Воронин, не отдав ее жене.
Жена!
На что Шукшин надеялся? Может, на чудо последней встречи с Марией Шумской, которая произошла весной 1964 года на Алтае?
Их пути случайно или Божьим промыслом пересеклись. На улице села они встретились лицом к лицу. И родные вроде, и уже чужие.
Василий глухо, волнуясь, заговорил снова о возврате к совместной жизни, просил Марию подумать, не рубить с плеча. Просил простить его! Договорились встретиться на другой день. На утро следующего дня явился к молодой женщине домой, чтоб услышать "да" или "нет", надеясь на разумное решение. Конечно, он и предполагать не мог, что Мария, его кроткая и покорная женушка, спешно, умышленно покинет свой дом, чтоб только не встречаться больше с Василием. Обрубая последние концы, возможно, испугавшись накатывающегося на нее нового жизненного шквала, не сулившего покоя некогда оставленной Шукшиным женщине, будущей новой нестерпимой боли! Ведь перечень его побед был пугающим и впечатляющим. Она не хотела видеть себя в этом вызывающем списке, унижающем достоинство первой девичьей любви, возврата которой так хотел своенравный сибиряк, видимо, нуждаясь в нем, как в главной опоре жизни. Оскорбленного самолюбия Марии он в счет не ставил такова была властная сила его желаний! И это было больно осознавать женщине, продолжающей его любить до сих пор.
"За все нужно платить!" - покаянно произнесет Василий Шукшин позже, но такой дорогой цены он не предполагал. И, конечно, один из рубцов на его сердце - от этого разрыва. Уже окончательного. Потому что Мария вскоре выйдет замуж, чтоб доказать Василию - она товар, который пользуется спросом.
Известно, что Мария Ивановна закончит московскую заочную школу с иностранным уклоном, овладеет немецким языком. Преподавала этот предмет в поселке Майма. Конечно, не случайно она покинула и прежнее местожительство, чтоб односельчане не напоминали ей лишний раз о Василии...
* * *
Мучила ситуация с Викой, которая ставила перед Василием один барьер за другим. Шукшин начал метаться между двумя женщинами, как загнанный зверь, не видя конца своим мытарствам. Понимая, что его легкомысленное поведение принимает серьезный оборот.
Долго не расписывался с Лидией Федосеевой, пока не родилась дочь Мария. Тогда только Шукшин прописал Лидию и узаконил с ней свои отношения, поверил в серьезность ее чувств. Безоглядность этой женщины долго заставляла его сомневаться в женской преданности семейному очагу, и многое другое из предыдущей жизни. Говорило мужское самолюбие. Говорила память.
Василий Шукшин все время чего-то боялся потерять, с чем-то расстаться, несомненно, дорогим для него.
И, конечно, естественен вопрос: а как же Василий Макарович зарегистрировался с Лидией Федосеевой, если был уже женат, имея соответствующую отметку в паспорте?
