Тамара Пономарева - Потаенная любовь Шукшина
Мне кажется, в это время он решал еще один важный вопрос для себя: быть или не быть "примаком" в семье влиятельного по тем временам главного редактора журнала "Огонек"? Ибо среда Шукшина уже бросала и в лицо, и за глаза ему, что Василий Макарович связался с Викторией именно из-за карьеры, из-за шкурных интересов. Это оскорбляло и ранило самолюбие своенравного сибиряка, мучило его совесть, а главное, конечно,- насколько он нужен этой семье? И, как бы обороняясь от накатывающего нового женского полона, он обзаводится Лидией Федосеевой.
Лидия Федосеева властно прибирала его свободолюбие к своим рукам, а Виктория все время его как бы отпускала, отдавала добровольно. Этого не все мужчины могут понять и принять, а человеку с крестьянской психологией такое поведение может показаться и издевательством.
Анализируя долгие наши разговоры с Викторией Софроновой, я неожиданно пришла к выводу: может быть, Шукшин и желал именно того, чтоб Виктория держалась за него, а не отталкивала, опасаясь за свою гордость, за ущемление своих прав и свобод. Ему хотелось почувствовать свою нужность, а Вика не давала ему этой возможности. Не забывайте, что подобное совсем недавно с ним сделала и Мария Шумская - спокойно отдала другим.
Через сутки после телефонного звонка из Киргизии Василий Шукшин прилетел в Москву. Наступило относительное затишье. Правда, однажды позвонила какая-то женщина, попросила подозвать Василия к телефону. Разговор, как уловила Виктория, был примерно следующим:
- Почему не встретил?
- Телеграмму не получил.
- Увидимся сегодня?
- Не могу. Лучше завтра.
Между ними недоговоренности не было. Женщина знала о существовании Виктории, вела себя тактично, заговорщически - это еще больше оскорбляло женское начало и болезненным эхом отзывалось в душе.
В шесть месяцев беременности Виктории Василий повез ее в Сростки к матери. Был нежен и предупредителен. И вновь надеждой для молодой женщины прозвучали слова отца ее будущего ребенка:
- Я тебя никогда не потеряю. Я и под землей тебя найду.
Матери Василия, Марии Сергеевне, Виктория сказала, как бы защищаясь от недопонимания простой женщины, от нежелательных расспросов (брак-то у них был гражданским!) или даже упреков:
- Ребенок мне нужен! Василия ни в чем винить не стану.
Эти слова запомнились Марии Сергеевне, возможно, даже ранили ее. Она не могла до конца разобраться в странных взаимоотношениях гордячки из влиятельной московской семьи и обыкновенного парня из Сросток, ее сына. Значение она позже постигла. Ждала рождения их ребенка со щемящим чувством надежды и тревоги. Законов эмансипированности она, видимо, не принимала.
Однажды в дом к Вике приехал фотограф. Снимал Василия, его окружение.
- Но без женщины нельзя! - сказал фотограф.- Она утепляет обстановку.
Викторию посадили рядом с Василием. Позже в каком-то журнале вышел фоторепортаж, где были вместе Василий Шукшин и Виктория Софронова. Под фотографией текст: "Семья Шукшина". Но с такими же обнадеживающими словами был рекламирован кадр из только что снятого кинофильма Эдуарда Бочарова "Какое ты, море?", с главными героями в исполнении Лидии Федосеевой и Василия Шукшина. Увидев красивую, статную блондинку, Виктория внутренне напряглась и прямо глянула в глаза Василию:
- Это она?
- Она,- подтвердил он, ставя очередной барьер перед очередной женщиной!
Артур Макаров в день фотографирования, помнится, заторопился на просмотр фильма, но Василий ушел от этого предложения. Решили поехать в ресторан. На каком-то углу Василий вдруг вышел из машины. Вика вслед:
- Дай денег на обратный путь!
Подал три рубля - больше не было. Какой тут ресторан! Отправились назад, к Виктории. Вскоре и Василий вернулся. Трезвый. Не разговаривали до глубокой ночи. Василий сидел за письменным столом, что-то писал. Услышал:
- Расстелишь раскладушку.
- Я на раскладушке спать не буду! - резко ответил Шукшин, закипев от негодования.
В один из дней оставил Виктории шестьдесят рублей и ушел на просмотр. Явился в двенадцать часов ночи. А Виктория уже жила предчувствием неминуемого разрыва. В этот раз появилась и убежденность, что Василий приехал в последний раз. Чтоб опередить его, не дать первому произнести страшные слова, Вика крикнула Ксении Федоровне:
- Мама, собери рубашки! Вася уходит!
Мать молча подчинилась.
Днем принесли счет за переговоры Василия с Новосибирском на десять рублей. Вика протянула пятьдесят:
- В этом доме за постой не берут! Возьми десять рублей, чтоб оплатить переговоры.
Лицо Василия покрыла мертвенная белизна, заходили желваки, сузились ссекающие глаза. Деньги и рубашки были изорваны в клочья на глазах изумленных женщин и брошены им под ноги! Уходя, Василий прихватил с собой портрет двоюродного брата Ивана Попова и пишущую машинку.
А Виктория уже дорисовала в своем воображении, как внизу Василия ждет такси с Лидией Федосеевой. Отнюдь! Все было не так. Шукшин все еще не сдавался, уехав к друзьям, чтоб переждать накатившую новую бурю.
Вскоре Вику увезли в больницу, где и родилась дочка Шукшина - Катя.
Василий Макарович приезжал в роддом, не оставлял Вику без внимания и заботы. Виктория это особо подчеркнула. После роддома он увез молодую мамашу с Катей в Свиблово, в свою новую квартиру, где было холодно и неуютно. Ко всему прочему, Василий не успел утеплить окна.
Виктория настороженно ловила в свибловской квартире каждое слово Василия, кожей ощущала невидимое женское присутствие. Задела фраза Василия, брошенная как бы невзначай:
- Когда я стану старым, Катя будет в гости ко мне приходить.
Сняла полупросохшие пеленки и уехала с ребенком домой, истолковав слова Василия по-своему: не собирается он с ними жить.
Днем нагрянула в гости к Вике мать Василия Мария Сергеевна. Значит, разведку заслал Василий. Долго сидела Мария Сергеевна на кухне с Ксенией Федоровной, несколько раз сказала Виктории:
- Вася запутался. Ты бы взяла ребятенка да и пришла, а та бы и ушла.
Так свое счастье Вика строить не собиралась. Знала и другое - нельзя плясать на чужих слезах: можно поскользнуться. Но, судя по словам Марии Сергеевны, переданных мне Викторией Софроновой, Василий все еще надеялся на чудо, а оно не произошло. Его все время ставили ниже отведенной ему планки. Он на жизнь смотрел проще, а Вика все усложняла, ставя перед ним стенку за стенкой. И он начал уставать от этого постоянного противостояния.
Двоеженец
Вряд ли Василий Макарович считал, что кроткая, но гордая в своей растоптанной любви Маша не даст ему развода. И здесь главная тайна Шукшина: ОН НЕ РАЗВЕЛСЯ С МАРИЕЙ ШУМСКОЙ ДО КОНЦА СВОЕЙ ЖИЗНИ, даже когда оформлял брак с Лидией Федосеевой.
Во время бесед с Викторией Софроновой, пытаясь прояснить сложность их взаимоотношений, я уже тогда почувствовала недосказанность, двойственность поведения Шукшина. О Марии Шумской я неоднократно слышала в разговорах, но тогда не придавала этому никакого значения. Но след ее остался в моих записях, где она проходила под словом "учительница", у которой не то был ребенок, не то она лишилась его, а потому не может теперь иметь детей.
Но заново исследуя творческий путь и судьбу Василия Макаровича, став уже достаточно зрелым человеком, вдруг поняла, что она, Мария Шумская, и является ключом к разгадке многих житейских поступков Шукшина, его взаимоотношений с женщинами, всегда предельно искренних до определенного момента, когда что-то нужно было с ними решать серьезное. Тогда следовали со стороны Василия Макаровича разного рода зигзаги, не вписывающиеся ни в какие рамки!..
Но жена у Василия Макаровича перед Богом и земляками, увы, всегда оставалась одна. На других он просто проверял свои чары. И всегда, видимо, задавал себе один и тот же вопрос: ну почему же она, Мария, оставила его? Та, может быть, единственная, которой он отдал свое сердце на веки вечные. Без глубокой печали историю разрыва этих двух гордых и, несомненно, любящих друг друга людей я не могу воспринимать.
От этого разрыва много противоречивого появилось в характере Шукшина, и объяснить это не знакомые с ним близко люди просто не умеют, да и не знают как.
В искусстве потом Шукшин спасался, утверждался, все время доказывая той, великой в своей любви и гневе, что и он велик, что и он горд, что он, единственный, только ее одной достоин. У этой русской женщины были свои критерии в жизни: предавший раз, предаст еще не раз. А Шукшин жил по законам своим: там во всем хозяйствовало воображение, художественный вымысел. Конечно, не в отрыве от жизни. Где Марии Шумской отводилась роль свечи, горевшей вдали, в храме, построенном для этой удивительной женщины Шукшиным, куда он впустил, шутя, чертей да выгнать их так и не сумел!.
А свет зажженной для него некогда свечи горел всегда на Алтае, и ночью, и днем, в бурю, в дождь, в снег, издали призывно светил ему, светил да не грел. Но главное, что он видел этот мерцающий свет. И это, как спасительная соломинка, всякий раз возвращало его в родные края, чтоб издали услышать хотя бы эхом имя той, которое у всех земляков было на устах, как проклятье ему, Шукшину; имя той, которой он гордился перед друзьями-матросами за ее верность и красоту, подаренную природой некогда для него одного; знавшей его всяким и принимавшей безропотно таким, каким он был; имя той, может быть, перед которой он стоял на коленях в последнюю ночь, 2 октября 1974 года, вымаливая у нее прощение. И так велико было его восхищение и горе от их долгой разлуки, так саднило сердце, что не выдержало оно невыносимой нагрузки и замолчало для нас навсегда, сраженное своею же огромной, невысказанной до конца, любовью. Такое мне чудится завершение в этой истории, перед которой ничто не властно - ни время, ни козни людские, ни ревность других женщин, любивших, может быть, не менее сильно и горячо Шукшина.
