Валерий Золотуха - Великий поход за освобождение Индии
Они часто спотыкались, потому что весь берег был в каких-то ямках. Наталья оглянулась и нахмурила бровки. Брускин и Иван прибавили шагу.
На ровном, разглаженном песке было нарисовано основание церкви: притвор, средняя, - а камнями были обозначены алтарь, солея, амвон. На защитном пулеметном щитке был устроен иконостас: иконками служили маленькие фотографии красноармейцев.
Наталья встала на камушек амвона и спросила нетерпеливо:
- Ну? Что же вы не заходите?
Брускин быстро перекрестился, поклонилс и вошел.
- А ты, Ваня?
Иван вздохнул и сделал то же самое, но на глазах Натальи мгновенно выступили слезы.
- Где же ты идешь, тут же стена! - воскликнула она дрожащим голосом.
Иван еще раз вздохнул, неумело перекрестился и вошел там, где был обозначен вход.
Они стояли перед Натальей опустив головы, как прихожане перед священником. Наталья улыбалась.
- Гриша! - воскликнула она удивленно. - А где же мой крест?
Ты же обещал...
- Сейчас, Таличка, сейчас.
Брускин осторожно, чтобы не сломать, вытащил из-за пазухи осьмиконечный крест, сделанный из связанных нитками пластин пальмового листа. Наталья просияла от счастливого восторга.
- Ты хороший, Гриша, я тебя за это первого причащать стану. Целуй крест.
Брускин наклонился и поцеловал.
- И ручку! - неожиданно по-женски кокетливо-капризно потребовала Наталья.
Брускин чмокнул тыльную сторону ее ладони. Иван безмолвно повторил те же действия.
- Слава тебе, Боже! Слава тебе, Боже! Слава тебе, Бо-оже! - звонко и весело пропела Наталья, наклонилась и взяла в одну руку кружку с морской водой, а в другую слепленную из мокрого песка просфорку.
- Причащается раб Божий Гриша-анька! - объявила Наталья и дала Брускину откусить от просфорки и запить водой.
- Причащается раб Божий Ива-анушка!
На скулах Ивана катнулись желваки, но он сделал то же. Песок застрял в усах Новика, и он скрытно сплевывал его.
А детские глаза Натальи так и сияли счастьем интересной и удавшейся игры.
- А молитву Господню ты, Ваня, сегодня выучил?
Иван не слышал. Брускин толкнул его локтем.
- Молитву! - шепотом напомнил он. - Отче наш, иже еси на небесех...
- Отче наш, иже еси на небесех... - все больше мрачнея, стал повторять Новик.
- Да святится имя Твое, - подсказывал Брускин, умоляюще и смятенно глядя на Ивана.
Новик молчал.
- Ну что же вы, Иван Васильевич! - шептал Брускин. - Вместе ведь учили! Да святится имя Твое...
Наталья часто-часто моргала.
- Да святится имя Твое, - глухо пробубнил Иван и вдруг заорал, не выдержав: - Не могу больше! - И быстро пошел прочь, наступив сапогом на престол и шагнув сквозь стену Натальиного храма.
- А-а-а-а! - по-детски громко и звонко заревела она за его спиной.
- Ну что же вы, Иван Васильевич!
- сам чуть не плача, воскликнул Брускин.
- Ты плохой, Ваня, плохой! - кричала, захлебываясь в рыданиях, Наталья. Ты моего деточку в землю спрятал, а место не показываешь! А я вот его найду, он тебя побьет!
И, упав на колени, продолжа реветь, Наталья стала по-звериному рыть в песке ямку.
- Таличка! Та-а-личка! - кричал вдалеке Брускин, бегая по берегу.
Иван присел на камень, стал развязывать забинтованный палец.
- Таличка! - передразнил он. - Сидит твоя Таличка где-нибудь в кустах, смеется над нами.
Иван сплюнул в сторону и вдруг увидел торчащий из песка указательный палец руки, словно зовущий его к себе. Иван растерянно посмотрел на свой забинтованный палец и кинулся туда, упал на колени, стал разгребать песок.
Наталья закопала себ неглубоко. Ее открытые глаза и улыбающийся рот были забиты песком. На груди лежал брускинский крест.
- Та-аличка!
Та-аличка! - кричал вдалеке Брускин.
Стянув с головы буденовку, Иван поднялся, скорбно и тупо глядя на Наталью. Но его голова стала инстинктивно втягиваться, когда в воздухе знакомо зазвучал вой приближающегося снаряда. Через мгновение донесся хлопок орудийного выстрела. А еще через мгновение снаряд мощно взорвался где-то посреди лагеря. Там заржали, заметались лошади, заметались, закричали люди.
Иван взглянул на море. Сюда двигался корабль, и из дула его носового орудия вырвался огонь нового выстрела. Иван перевел взгляд на Наталью.
- Прости, Наталья, если что не так... - тихо сказал он.
Новый взрыв взметнулся в лагере, а с другой стороны длинными слитными очередями стали бить английские скорострельные пулеметы.
Иван опустился на колени и стал торопливо закапывать Наталью.
В ТОТ ДЕНЬ АНГЛИЧАНЕ НАЧАЛИ ЖЕСТКУЮ КАРАТЕЛЬНУЮ ОПЕРАЦИЮ ПО ЛИКВИДАЦИИ НАШИХ В ИНДИИ.
Они забились в глубь тропических джунглей, восхитительно прекрасных, если смотреть на них снаружи, и темных, мрачных, тягостных внутри. Иван сидел на толстом стволе поваленного дерева. Он размотал свой указательный палец и внимательно его рассматривал. Палец не только словно распух, но и стал длиннее остальных, огрубел и почернел, на его тыльной стороне торчали черные звериные щетинки, а вместо ногтя вырос длинный и острый черный коготь. Иван пошевелил своим новым пальцем и посмотрел по сторонам. Вблизи никого не было. Правда, к нему шел Брускин, разговаривающий сам с собой на ходу, но он был еще далеко. Иван вытащил саблю, положил на ствол ладонь с вытянутым новым пальцем и резко рубанул. Поморщившись и даже качнувшись от боли, Иван коротко взглянул на валяющийся обрубок, подошвой сапога вдавил его поглубже в мягкую, влажную землю и плюнул сверху.
Брускин приближался.
Иван стянул с головы буденовку и обернул рану, из которой хлестала черна кровь.
Комиссар остановился рядом, внимательно и заботливо посмотрел в глаза Ивана и спросил скороговоркой:
- У вас что-нибудь случилось?
- Да ничего, палец вот отрубил, - объяснил Иван.
- Почему? - живо поинтересовался Брускин.
- Да не нравился он мне.
- Понятно, - удовлетворилс ответом Брускин. - Товарищ Новиков, у меня к вам очень важный разговор.
Мы должны установить красное знамя на вершине горы Нандадеви. Тогда-то они нас заметят. Мы уже начали отбор добровольцев.
Новик помотал головой.
- Нет, Григорь Наумыч, я по горам не ходок. Да я еще пока и комдив.
- Что вы, товарищ Новиков, пойдут представители наших горских народов, а к вам я...
- Это что же за знамя должно быть?
- с сомнением спросил Иван.
- Натуральный шелк, сто пятьдесят на сто, я посчитал.
- Чего?
- Разумеется метров.
- А древко?
- А вы видели гигантские пальмы? Товарищ Новиков, я к вам совсем по другому вопросу. Дело в том, что, мне кажется, я оттуда уже не вернусь... - Брускин опустил голову, справляясь со своей секундной слабостью. - И я бы хотел, чтобы вы взяли мой дневник. Но чтобы никому-никому! А если вдруг снова окажетесь в Москве, отдайте его моей бабушке...
- А если... я? - растерянно спросил Иван.
- Так вы же сто один год проживете! - засмеялся, блестя повлажневшими глазами, комиссар.
И Иван засмеялся. И они обнялись.
Штат Хамагар-Прадеш. Город Химла.
5 января 1925 года.
В большой магазин, где торговали тканями, заскочили несколько человек, одетых в индийское и европейское платье. Угрожая наганами перепуганным продавцам и покупателям, они торопливо искали нужную им ткань. Экспроприаторами были грузины, армяне, азербайджанцы, поэтому общались между собой они на русском.
- Смотри, Георгий, такой ткань берем? - спрашивал один, вытаскивая из-под прилавка штуку вишневого сукна.
Высокий красивый красноармеец пощупал ткань пальцами и вскинул руку с поднятым вверх наганом.
- Слушай, ара, ты не понял? Шелк надо, натуральный шелк.
А из подсобки уже тащили именно то, что было нужно, - свитки алого китайского шелка. Его концы ползли по полу, и все в магазине окрасилось в красное.
Южное предгорье Гималаев.
12 февраля 1925 года.
Под навесом из сосновых веток стоял аэроплан, и летчик Курочкин возился в моторе. Вокруг сидели местные жители и молитвенно смотрели на него.
- Товарищ Курочкин! - окликнул его Брускин.
Курочкин оглянулся и увидел наших.
Они стояли, вытянувшись, в две длинные шеренги: одна держала на плечах скрученное и перевязанное знамя, другая - древко, ошкуренный ствол гигантской пальмы. Во главе шеренги стояли улыбающиеся Брускин и Шведов. Летчик вытер на ходу руки ветошью, приложил руку к виску и доложил:
- Произвожу текущий ремонт мотора.
Брускин указал взглядом на туземцев.
- Как вы думаете, они пойдут с нами?
- Конечно пойдут. Уж не знаю, за кого они меня принимают, но что ни попрошу...
- Понятно за кого, - пожал плечами Брускин. - Вы ведь летаете...
Курочкин бросил печальный взгляд на свой аэроплан.
- Да вот не заводится он...
ЗАБЕГАЯ ДАЛЕКО ВПЕРЕД СКАЖЕМ, ЧТО АЭРОПЛАН ВСЕ-ТАКИ ЗАВЕЛСЯ, И В 1973 ГОДУ ЛЕТЧИК КУРОЧКИН ПОЛЕТЕЛ НА РОДИНУ. НО НА ГРАНИЦЕ, ПРИНЯВ ЗА НАРУШИТЕЛЯ, ЕГО ВСТРЕТИЛ НАШ МИГ. САМОНАВОДЯЩИЕСЯ РАКЕТЫ НЕ НАВОДИЛИСЬ НА ОБТЯНУТУЮ ПЕРКАЛЕМ ФАНЕРУ, И ТОГДА БЫЛ ПРИМЕНЕН ТАРАН.
