От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав

Эйнштейн выступит с публичным осуждением ядерной бомбардировки в 1946 году. Он уверял, что будь Рузвельт жив, он бы ее запретил. Позднее он напишет: «Я всегда осуждал использование атомных бомб против Японии». Среди тех, кто не видел необходимости в применении бомб и чувствовал за это свою моральную вину, оказался и Оппенгеймер.

Многие оправдывали и продолжают оправдывать Трумэна. Например, авторы его биографии в серии «Жизнь замечательных людей» Георгий Чернявский и Лариса Дубова, которые уверены, что «решение президента об атомных бомбардировках было оправданным и с чисто военной, и с морально-психологической точек зрения». Такой вот «замечательный человек».

Но вернемся в резиденцию японского премьера Судзуки, где члены Высшего совета узнали о трагедии Нагасаки.

Судзуки, потрясенный очередным катастрофическим ударом, отложил сигару и произнес:

– Это, вдобавок к предыдущей варварской атаке на Хиросиму, усугубляет последствия нападения русских на Японию. Я предлагаю министру иностранных дел начать дискуссию об условиях Потсдамского заявления.

Того принялся убеждать:

– Война с каждым днем становится все безнадежней. Если сложившееся положение настолько критично, что исключает любую надежду на победу, мы должны немедленно принять условия Потсдама. Условия должны быть ограничены теми, которые жизненно важны для Японии.

Здесь Судзуки резко предложил принять потсдамский ультиматум и тем самым покончить с войной. В комнате воцарилось молчание, которое прервал министр флота Ëнаи:

– Молчание ни к чему нас не приведет. Почему бы нам не обсудить следующие вопросы. Если мы примем Потсдамскую декларацию, должны мы будем признать ее безусловно, или нам следует предложить некоторые условия для ее принятия? Если мы выдвинем условия, то какими они должны быть? Вот несколько предварительных предложений, которые можно было бы обговорить. Первое – вопрос о сохранении императорской системы. Второе – разоружение. Третье – вопрос о военных преступниках. И четвертое – оккупация Японии. Должны ли мы выдвинуть условия, касающиеся этих тем, или нет?

Того отреагировал раздраженно:

– Поскольку благополучие императорской семьи должно быть гарантировано во что бы то ни стало, мы должны принять обязательства по этому вопросу. Но отношение союзников указывает на то, что они могут не принять наши предложения сразу же и откажутся от дальнейших переговоров. Если мы хотим добиться больше уступок, мы должны предложить минимальное количество условий.

Слово взял военный министр Анами:

– Мы не можем принять условия, которые, так или иначе, бросают тень на наше государственное устройство. Это не подлежит обсуждению. Пункт 7 Потсдамской декларации неприемлем. Он гласит, что «пункты на японской территории, которые будут указаны союзниками, будут оккупированы для того, чтобы обеспечить осуществление основных целей, которые мы здесь излагаем». Это же касается и пункта 12 – «оккупационные войска союзников будут отведены из Японии, как только будут достигнуты эти цели». Мы не должны отказываться от нашего суверенитета в подобной форме.

И глядя прямо в глаза Того, Анами добавил:

– Постарайтесь предотвратить оккупацию войсками союзников.

Начальник Генштаба Умэдзу поддержал Анами, оговорив, правда, что если оккупация неизбежна, то Токио должен находиться вне ее зоны. И возразил против 10 пункта, где говорилось о суде над военными преступниками:

– Мы должны договориться о том, чтобы Япония сама решила эту проблему. В конце концов, это несправедливо, если тебя судит враг.

Анами резко заметил:

– Я накажу людей, ответственных за развязывание войны. Это сугубо внутренняя проблема, нет необходимости, чтобы ее решали иностранцы.

Начштаба флота Тоёда просто солидаризировался с Умэдзу. Трое военных встали стеной. Того в ответ холодно заметил:

– Предприму все усилия, когда представится возможность, чтобы заставить противников понять проблемы, относящиеся к оккупации, разоружению и военным преступникам. Но отказываюсь считать это непременным условием принятия Потсдамской декларации.

Тоёда энергично возразил ему:

– Шанс гарантировать выполнение наших условий будет упущен, если мы станем ждать. Как только мы сообщим о своей готовности принять потсдамские условия, враги могут направить десантные части для оккупации нашей страны. Я со своей стороны не могу гарантировать, что смогу предотвратить нежелательные инциденты.

– Единственное условие, на котором мы должны настаивать, это неприкосновенность императорского дома, – настаивал Того. – Могут ли военные дать хоть какую-то надежду на победу, в случае если переговоры по другим условиям потерпят провал?

Анами жестко ответил:

– Еще слишком рано утверждать, что война проиграна. То, что мы нанесем врагу серьезный урон, когда он вторгнется в Японию, несомненно. Более того, наша армия не подчинится демобилизации. А поскольку они знают, что им не позволено сдаваться, поскольку им известно, что всякий сражающийся, который сдается, несет за это ответственность и подвергается суровому наказанию, то у нас нет иного выбора, кроме как продолжать войну.

Но Того продолжал давить на военное руководство:

– Вы можете вполне определенно сказать, имеется ли у вас возможность предотвратить высадку противника на наши острова?

– Мы сможем сбросить противника в море, если нам повезет, – ответил Умэдзу. – Хотя мы не можем быть уверены в благополучном исходе войны. Но даже если некоторым вражеским частям удастся отвоевать для себя плацдарм, мы сможем нанести им большие потери.

– Это будет бесполезным делом, – настаивал Того. – Согласно вашему объяснению, какая-то часть наступающих частей сможет высадиться, даже понеся серьезные потери.

Ёнаи поддержал главу МИД:

– Ушло время, когда можно было что-то сделать. Мы должны принять выдвинутые условия. Мы должны последовать рекомендациям министра иностранных дел.

До сих пор премьер Судзуки сидел молча, потягивая зеленый чай и пыхтя сигарой. После слов Ёнаи он гневно сказал военным:

– Вы ставите слишком много условий. Вы нарочно оспариваете мое мнение для того, чтобы сорвать мирные переговоры!

Анами, Умэдзу и Тоёда в один голос заявили, что это не так. Но позиции своей не поменяли. Таким образом, мнения членов Верховного совета разделились надвое. Два начальника штабов и военный министр противостояли Того, Ёнаи и Судзуки. Принять решение оказалось невозможно.

Расстроенный Судзуки заявил, что теперь условия Потсдамской декларации надо рассмотреть в правительстве. В час дня премьер закрыл заседание Верховного совета, и члены «большой шестерки» вышли из бомбоубежища под обжигающие лучи полуденного солнца в удушливую влажную жару. Заседание кабинета министров было назначено на 14.00.

Анами уверенной походкой вернулся в военное министерство в сопровождении старших офицеров, где у его кабинета уже собралась большая группа его «молодых тигров» – самых преданных сторонников, которых он опекал как отец семейства. Все были членами Бюро военных дел – мозгового центра министерства. Их неформальный лидер подполковник Масахико Такэсита был шурином Анами, давним соседом и самым доверенным лицом, партнером по занятиям кэндо.

Ждали новостей с советского фронта и из Высшего совета. Анами без подробностей сообщил об умонастроениях в высших эшелонах власти.

– Если вы готовы принять Потсдамскую декларацию, то вам было бы лучше совершить харакири, – заявил Такэсита.

Вскоре после 14.00 пятнадцать обливавшихся пóтом министров собрались за столом, накрытым зеленым сукном, в резиденции премьер-министра. Десять из них были гражданскими. Судзуки, сохраняя спокойствие, попросил Того доложить о положении дел. Глава МИД поведал о разногласиях в Высшем совете по руководству войной и предложил обсудить вопрос о принятии Потсдамской декларации. Министр флота адмирал Ёнаи сказал:

– Для победы нет никаких шансов. Я согласен с министром иностранных дел, что Потсдамскую декларацию надо принимать немедленно, но только с одним условием – сохранением власти императора.