От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав

Примечательно, что Оппенгеймер и другие участники Манхэттенского проекта узнали о взрыве бомбы в Хиросиме тоже из выступления Трумэна. А ведь еще накануне Оппенгеймер отправил своего помощника Джона Мэнли в Вашингтоне, чтобы тот информировал его о ходе операции. «Энола Гэй» вышла на связь с пятичасовой задержкой, и Мэнли получил сообщение с ее борта от капитана Парсонса: «Видимый эффект сильнее, чем на испытаниях в Нью-Мексико». Мэнли хотел было позвонить Оппенгеймеру в Лос-Аламос, но генерал Гровс его остановил: никто не должен обнародовать сведения о бомбардировке, пока президент о ней не объявит. Мэнли осталось в досаде бродить по ночному парку Лафайет рядом с Белым домом.

Утром ему сказали, что Трумэн выступит с заявлением в 11.00 по вашингтонскому времени. Только когда президент начал речь, Мэнли смог позвонить Оппенгеймеру, чтобы услышать резкое:

– Для чего я, черт возьми, отправил вас в Вашингтон?!

В два часа дня Оппенгеймеру позвонил в хорошем настроении генерал Гровс.

– Я горжусь вами и вашими людьми.

Новость объявили и в Лос-Аламосе по внутренней системе оповещения:

– Внимание, внимание! Одно из наших изделий было успешно сброшено на Японию.

Фрэнк Оппенгеймер услышал новость у дверей кабинета брата. Первым делом у него вырвалось:

– Слава Богу, не отказала.

Прошло несколько секунд, и до него дошел «весь ужас убийства массы людей».

Рядовой Эд Доти описал настроение в Лос Аламосе: «Последние 24 часа выдались очень волнующими. Все взбудоражены до крайности – я такого никогда прежде не видел… Люди выходили в коридор и бродили кругами, как толпы на Таймс-сквер в Нью-Йорке. Все искали радиоприемник».

Вечером сотрудники набились в лекционный зал. Криками и топотом они звали на сцену Оппенгеймера. Тот появился, картинно пройдя по центру зала. На сцене он сцепил руки и, как спортивный чемпион, победно тряс ими над головой. И произнес:

– Пока еще рано судить о результатах, но я уверен, что японцам они пришлись не по вкусу.

Толпа отозвалась восторженными криками.

– Я горжусь нашим общим успехом. Жалею только, что бомбу не получилось сделать вовремя и сбросить ее на немцев.

Эти слова были встречены таким ревом, что зашатались стены.

Впрочем, среди ученых были и другие настроения. Так, Роберта Уилсона новость о Хиросиме повергла в ужас. «Когда бомбу взорвали над Японией безо всякого обсуждения или мирной демонстрации ее мощи японцам, – напишет Уилсон в 1958 году, – я почувствовал себя обманутым».

Атомная бомбардировка Хиросимы заметно подняла настроение Черчиллю. Он считал себя прямым участником этой операции как человек, запускавший англо-американский проект создания ядерной бомбы и одобривший идею ее использования против Японии. Черчилль 7 августа сказал одному другу:

– Если бы я остался премьер-министром, то наверняка смог бы убедить американцев использовать свое новое оружие для сдерживания русских. Я не побоялся бы выяснения отношений со Сталиным и сказал бы ему, что в Европе нужно вести себя разумно и прилично. При необходимости я мог бы стать грубым и злым. Трумэн же и его советники продемонстрировали слабость своей политики.

Через год Черчилль скажет лорду Маунтбеттену (адмиралу флота и Первому морскому лорду, дяде будущего супруга королевы Елизаветы II – принца Филиппа, герцога Эдинбургского):

– Решение применить атомную бомбу, возможно, единственное, к чему у истории будут серьезные вопросы. Возможно, Создатель спросит, зачем я это сделал, но я буду яростно защищаться и спрошу его: «А зачем ты дал нам это знание, когда человечество погрязло в ожесточенных битвах?»

В августе 1946 года он напишет Бернарду Шоу: «Не кажется ли вам, что архитектор вселенной устал писать свой бесконечный сценарий? Применение этой бомбы, видимо, его очередной поворот».

А что же Япония? Страна пребывала в почти полном неведении о происшедшем.

В Токио в 8.16 оператор Японской радиокорпорации обнаружил, что из эфира исчезли позывные радиостанции Хиросимы. Спустя 20 минут в Телеграфном центре железной дороги не смогли соединиться с телеграфной станцией, расположенной к северу от Хиросимы. Тогда же с нескольких железнодорожных станций, расположенных недалеко от Хиросимы, пришли первые путаные сообщения о страшном взрыве в городе.

Сотрудники Генштаба пытались связаться с гарнизоном в Хиросиме, но ответом была гробовая тишина. Они знали, что не было массированного налета на город, и там не было крупных военных складов, которые могли бы, взорвавшись, произвести такой эффект.

Того требовал от армейского командования представить реальную картину. Если информация об атомном оружии верна, Того собирался по дипломатической линии обвинить США в нарушении международных норм ведения войны.

В полдень сообщение о бомбардировке пришло от корреспондента агентства Домэй из окрестностей Хиросимы, но из него невозможно было определить масштабы ущерба. От агента армейской военной полиции пришла информация о том, что всего несколько бомбардировщиков превратили Хиросиму в море пламени.

Многие в Японии просто не верили или не желали признавать, что Хиросима подверглась именно ядерному нападению. Так, армейское командование настаивало на проведении специального расследования, чтобы определить характер сброшенной бомбы. В верховном командовании флота сразу догадались, с чем имели дело. Министр флота Ёнаи в секретной записке главе правительства в тот же день утверждал: «Хиросиму разрушило атомное оружие. Эта война проиграна».

Верховный совет по руководству войной в тот день даже не собирался: военные докладывали из Хиросимы, что хотя городу нанесен крупный ущерб, он сопоставим с теми разрушениями, которые многие японские города претерпели в результате массированных бомбардировок американской авиацией. Никаких сообщений в японских средствах массовой информации о трагедии Хиросимы ни в тот день, ни в последующие не появилось.

Император Хирохито узнал о Хиросиме от хранителя печати Кидо (с его слов), который знал только то, что по городу был нанесен удар новым типом оружия, которое уничтожило десятки тысяч людей и оставило после себя пустыню.

– В этих обстоятельствах, – передавал Кидо слова императора, – мы должны принять неизбежное решение. Не важно, что случится с моей безопасностью, мы должны положить конец этой войне и сделать это как можно быстрее.

7 августа

На рассвете 7 августа заместитель начальника штаба японской армии генерал Кавабэ направил офицера к ведущему японскому физику-ядерщику Ёсио Нисине. Офицер сообщил профессору о появившихся слухах, что это была атомная бомба, и передал Нисине просьбу-приказ отправиться в Хиросиму вместе с командой армейских экспертов. Флотское руководство тоже послало команду экспертов для расследования бомбардировки.

Американцы продолжали передавать по радио сообщения об атомной бомбе, но правители Японии не были до конца убеждены, что это не было вражеской пропагандой. Армейское руководство по-прежнему отказывалось верить, что это было атомное оружие, и доказывало, что урон не столь серьезен, как сообщали разные непроверенные источники.

В Генштаб информацию о ядерной атаке доставил фельдмаршал Хата (не путать с начальником штаба Квантунской армии генерал-лейтенантом Хата – В.Н.) – командующий 2-й Объединенной армией, штаб которой находился в Хиросиме. Он доложил, что здания его штаба были разрушены мало, число жертв среди военнослужащих незначительно. Действительно, мирное население составляло подавляющее большинство погибших. Хиросиме нанесен крупный ущерб, но не больший, чем многим другим городам от массированных налетов. О радиоактивном заражении местности генерал тогда не догадывался. Окраины города, где располагались военные предприятия, уцелели, а железнодорожное сообщение через город было восстановлено через 48 часов. Фельдмаршал Хата считал, что удар по Хиросиме не должен влиять на готовность продолжать войну.