История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

В продолжение нескольких дней об армии графа Эссекса не поступало никаких достоверных сведений; одни утверждали, что она по-прежнему стоит в Вустере, другие же — что она выступила оттуда и теперь движется прямо на Лондон. Но тут из Лондона донесли, что многие из именитых особ, принявших высокие командные посты в армии Парламента, пошли ему служить с твердым намерением при первой же возможности перейти на сторону короля; и теперь Его Величество просили направить манифест самой парламентской армии, с обещанием амнистии для каждого, кто вернется к исполнению своего верноподданнического долга. Соответствующая прокламация была составлена, все подробности согласованы — посланный королем герольд должен был обнародовать ее перед армией графа, едва лишь та построится для битвы. Однако ни этот, ни многие другие задуманные и подготовленные планы в назначенное время так и не были осуществлены (либо о них попросту забыли), поскольку обстоятельства уже не допускали подобных формальностей и церемоний.

Когда вся армия собралась вместе, мгновенно обнаружились злосчастные несогласия и соперничество между высшими начальниками, вскоре превратившиеся в настоящую вражду между пехотой и кавалерией. Главнокомандующим всей армией был назначен граф Линдси, и никто не сомневался, что задача эта ему по плечу. Но когда принц Руперт прибыл к королю (а было это после поднятия королевского штандарта в Ноттингеме) и получил должность командующего кавалерией — как все понимали, специально для него и придуманную — в его патент внесли особый пункт о том, что приказы он может получать лишь от самого короля и ни от кого больше. Это не только изъяло кавалерию из всякого подчинения главнокомандующему, но и повлекло за собой дурные последствия иного рода. Однажды ночью, когда король, будучи уже в постели, получил известие о передвижениях неприятеля и велел лорду Фолкленду, своему государственному секретарю, передать надлежащие распоряжения принцу Руперту, принц жестоко оскорбился и стал сердито выговаривать лорду Фолкленду за то, что он смеет отдавать ему какие-то приказы. Едва ли, однако, он мог бы излить свой гнев на человека, который был бы менее склонен предаваться гневу сам или обращать внимание на гнев других людей. Лорд Фолкленд спокойно ответил, что извещать о воле короля есть его прямая обязанность, каковую он должен всегда безукоризненно выполнять; и что принц, пренебрегая этой волей, выказывает неуважение к королю (который оказал весьма скверную услугу принцу и отнюдь не помог собственному делу, когда не пожелал с самого начала обуздать племянника, грубостью своего нрава вызывавшего всеобщую неприязнь). Напротив, он был к принцу настолько снисходителен, что следовал его советам во всем, касавшемся до армии, и когда по рассмотрении плана похода и перспектив возможного сражения решено было дать неприятелю бой, король полностью согласился с суждениями принца Руперта и совершенно не принял в расчет мнение главнокомандующего, который предпочитал боевой порядок, усвоенный им в армии принцев Морица и Генриха Оранских, где он когда-то командовал полком — кстати говоря, в одно время с графом Эссексом. Из-за своей неловкости и по недостатку светского воспитания принц не умел завязать дружеских отношений с лордами, те, со своей стороны, также не чувствовали охоты обращаться к нему; между тем некоторые кавалерийские офицеры радовались подобной отчужденности и всячески ее поддерживали, полагая, что это лишь увеличит их собственный авторитет в глазах принца; и не желали, чтобы кто-то еще, кроме их командира, имел какое-либо влияние на короля. В общем, едва началась война, как в армии возникли раздоры и интриги — в чем люди мудрые усмотрели дурное предзнаменование, а проистекавшие отсюда неудобства уже в скором времени доставили королю множество затруднений и хлопот.

Через два дня после того, как король выступил из Шрузбери, граф Эссекс вышел ему наперехват из Вустера с армией гораздо более многочисленной, чем королевская; причем и пехота, и кавалерия его были отлично вооружены, солдаты превосходно обучены, а всякого рода войсковое снаряжение (взятое с королевских складов) вполне соответствовало потребностям армии, выставленной на средства целого королевства. Графа Бедфорда поставили начальстовать над кавалерией, хотя в действительности ею командовал сэр Уильям Бал фур. Из знатных особ при графе Эссексе находились лорды Кимболтон, Сент-Джон, Уортон и Робартс, а также лорды Рочфорд и Филдинг (чьи отцы, граф Дувр и граф Денби, служили волонтерами в конной гвардии короля), а с ними множество родовитых джентльменов. Однако обоз его оказался столь громоздким, что граф принужден был двигаться медленными переходами, так что обе армии — хотя вначале их разделяло каких-нибудь двадцать миль и шли они в одном направлении — за десять дней похода так ничем друг друга и не побеспокоили. Впоследствии выяснилось, что ни одна из них попросту не имела ни малейшего понятия о местонахождении другой.

Совершая быстрые марши и редко где останавливаясь более чем на сутки, король в субботу 22 октября прибыл в Эджкот, деревню в Нортгемптоншире, находившуюся в четырех милях от Бенбери, занятого гарнизоном мятежников. Там он немедля созвал военный совет, а поскольку о близости графа Эссекса не знали, совет решил, что весь следующий день король и армия будут отдыхать на новых квартирах, и только сэр Николас Байрон выступит со своей бригадой и попытается взять Бенбери. На том совет был распущен, и все возвратились к своим частям, располагавшимся на большом удалении одна от другой, ведь приближения неприятеля никто не ждал. Однако в ту же ночь, около 12 часов, принц Руперт донес королю, что в семи-восьми милях от него замечены главные силы неприятельской армии, что ставка ее находится в Кайнтоне, на границе Уорвикшира, и что уже на следующий день Его Величество, если сочтет нужным, сможет дать противнику сражение. Обрадованный этим известием, король немедленно отменил атаку Бенбери и приказал, чтобы вся его армия сосредоточилась на вершине Эджхилла, довольно высокого холма в двух милях от Кайнтона (где располагался штаб графа), с которого ясно просматривалась вся долина.

На другое утро (в воскресенье 23 октября), когда мятежники, не подозревавшие о близости королевских войск, возобновили движение, они заметили на вершине названного холма крупный кавалерийский отряд, из чего без труда заключили, что долго маршировать им уже не придется. Для них, вне всякого сомнения, это явилось величайшей неожиданностью, ведь боевой дух мятежников поддерживался единственно лишь уверенностью в том, что между их армией и силами короля по-прежнему существует громадное неравенство. Теперь же их постигло жестокое разочарование, ибо два сильнейших и отборнейших полка их пехоты, один полк кавалерии, а также вся амуниция отстали на целый суточный переход, так что хотя мятежники и сохраняли превосходство в численности, перевес этот оказался не столь значительным, как они надеялись. Нельзя, впрочем, отрицать, что граф, выказав отменное искусство, сделал все, чего можно было ожидать от мудрого полководца. Он выбрал позицию, которую нашел наиболее выгодной. Между Эджхиллом и городом Кайнтон лежала обширная равнина; ближе к городу она несколько сужалась, а справа поле пересекали живые изгороди и заборы. Там, то есть в самом узком месте, граф расположил мушкетеров и не более двух полков кавалерии, а на левом фланге поставил кавалерийский отряд из 1000 человек под началом шотландца Рамси. Конным резервом, довольно многочисленным, начальствовал граф Бедфорд, командующий парламентской кавалерией, а при нем находился сэр Уильям Балфур. Сам же главнокомандующий остался при пехоте, построенной им чрезвычайно удачно. В таком положении армия мятежников находилась с восьми часов утра.

В противном же лагере, хотя принц Руперт с большей частью кавалерии появился на вершине холма еще рано утром, что и послужило для неприятеля предупреждением о неизбежности битвы, однако пехота короля стояла так далеко, что многим полкам пришлось идти к месту общего сбора еще семь-восемь миль, а потому лишь во втором часу пополудни войска Его Величества спустились с холма. Сам главнокомандующий шел в бой во главе собственного пехотного полка; его сын, лорд Уиллогби, был совсем рядом, с полком гвардии, где находился королевский штандарт, доверенный знаменосцу Его Величества сэру Эдмунду Верни. Правое крыло королевской конницы возглавлял принц Руперт, левое — м-р Уилмот, помощник командующего кавалерией; а при нем был сэр Артур Астон с большей частью драгун, так как левому крылу королевской армии противостояло неприятельское правое крыло, где расположились укрывшиеся за живыми изгородями мушкетеры. Резерв был отдан под начало сэра Джона Байрона и состоял в сущности лишь из его собственного полка. Как только армия вышла на равнину, кавалеристы эскадрона личной охраны короля — то ли задетые какими-то неуместными шутками солдат, то ли движимые жаждой славы, то ли по обеим причинам — стали умолять короля позволить им в этот день оставить его особу, дабы атаковать неприятеля вместе с кавалерией, на что Его Величество дал согласие. Затем они потребовали, чтобы принц Руперт оказал им ту честь, которая им подобает, — что он и сделал, назначив им место в первых рядах. Такое решение (хотя они исполнили свой долг с изумительной храбростью) можно отнести к числу совершенных в тот день ошибок.