Анатомия «кремлевского дела» - Красноперов Василий Макарович
Не знаю, мне их так и не показали. Но, судя по вопросам, которые мне задавали на допросах в течение трех месяцев, думаю, что Зоечка задолго до этого планировала любым способом пробраться в Кремль, потому что имела приказ из‐за границы убить Сталина; у нее ничего не вышло, потому что сам Сталин про это узнал [1184].
Позже, летом 1937 года, в Суздальском политизоляторе Елизавета, по ее словам, сидела в одной камере с некоей Натальей Трушиной (кстати, Елизавета пишет о пожаре в складском помещении тюрьмы, в котором сгорели все вещи арестантов. Точно такой же пожар упоминается в тюремном деле Натальи Бураго, правда, там речь идет о Ярославской тюрьме и о 1939 годе). Выяснилось, что после смерти родителей в 1918 году Наталью, тогда студентку университета в Ленинграде, взяли к себе в семью Аллилуевы. Когда Надежда захотела уехать в Москву, родители готовы были отпустить ее только в сопровождении Натальи. Надежда стала работать в Кремле секретарем у Ленина и как‐то по его поручению поехала в Царицын с “секретными директивами”. Там ее заприметил Сталин, который по возвращении из Царицына стал за ней ухаживать. Когда они поженились, Наталья продолжала находиться при Надежде Аллилуевой в роли экономки. После описаний бытовых неурядиц в семье Сталиных Наталья рассказала о зловещей роли Енукидзе в судьбе Зои – он, оказывается, специально готовил комсомолку к совершению теракта над Сталиным. В назначенный день он привез ее в кремлевскую библиотеку и позвал Сталина посмотреть на красавицу. Но Сталин не вышел к девушке, а стал наблюдать за ней через отверстие, специально проделанное в стене. Увидев на Зое накидку, Сталин заподозрил неладное и велел охране обыскать ее. Тут же под накидкой у нее нашли маленький пистолет с отравленными пулями!
Интересно, что все это, если верить рассказу, происходило до того, как Аллилуева умерла. Вдобавок эпизоду с Зоей предшествовал роман Сталина с сестрой Лазаря Кагановича Розой, на которую он якобы положил глаз в 1932 году, будучи в гостях у Кагановичей в Серебряном бору. Подобные случаи подрывали душевное здоровье Надежды. На вечере у Ворошиловых в честь пятнадцатой годовщины Октябрьской революции она поругалась со Сталиным и убежала домой. Там, в ванной, по рассказу Натальи, Надежда упала в обморок. Когда Сталин, которому Наталья сообщила о произошедшем по телефону, примчался домой, Надежда очнулась, и ссора между супругами продолжилась. Закончилась она тем, что Сталин прямо в ванной комнате собственноручно задушил Надежду [1185].
На первый взгляд кажется, что Елизавета Лермоло гораздо меньше знала о “кремлевском деле”, чем Боярчиков, и питалась лишь слухами, передаваемыми из уст в уста. Но при этом Елизавета, например, утверждала, что 2 февраля 1935 года вместе с ней по этапу в Челябинский политизолятор из Ленинграда прибыли Каменев, Зиновьев, Бакаев и даже Мрачковский (который в реальности не мог появиться там раньше 26 марта). Несмотря на прокол с Мрачковским, следует отметить, что факт этапирования Каменева и Зиновьева в Челябинскую тюрьму особого назначения не вызывает сомнений и вряд ли Елизавета Лермоло могла узнать об этом из открытых источников в 1955 году.
Воспоминания о “деле Енукидзе” оставили не только узники тюрем и лагерей, но и бывший чекист, сотрудник ИНО ГУГБ и невозвращенец Александр Орлов (Л. Л. Фельдбин), прославившийся книгой “Тайная история сталинских преступлений”. Орлов был лично знаком с Енукидзе, но это не сделало его повествование более правдивым. Знакомство произошло во время поездки Енукидзе в венскую клинику доктора Ноордена весной 1933 года (именно оттуда Авель Сафронович отправил открытку М. Я. Презенту). Орлов в то время “работал” в Европе, а его больная ревматизмом дочь находилась в той же клинике под присмотром матери [1186]. Не упоминая об этом, Орлов пишет, будто случайно встретил Енукидзе близ советского полпредства в Вене. Орлов характеризует Енукидзе как в общем‐то незлого и даже добродушного человека, всегда готового прийти на помощь тому, кто в ней нуждается. Рассказывает бывший чекист и о ссоре Авеля Сафроновича со Сталиным и последующей его опале в начале 1935 года, упоминая при этом скандал с брошюрой о подпольных типографиях и снятие Енукидзе с поста секретаря Президиума ЦИК. Разумеется, обстоятельства назначения Енукидзе на пост одного из председателей ЦИК Закавказской Федерации и последующей отмены этого назначения в мемуарах Орлова изложены совершенно неверно, хотя автор явно старался, чтобы его повествование выглядело как можно более убедительно и правдоподобно. Сообщает Орлов, что Сталин настолько осерчал на своего бывшего приятеля, что всеми силами стремился унизить его и тем причинить как можно больше страданий. А поняв, что Енукидзе каяться перед ним не собирается, приказал Ягоде отыскать на него компромат.
Грехи Енукидзе были известны всем. Енукидзе и его приятель Карахан из наркомата иностранных дел имели репутацию своеобразных покровителей искусства – они покровительствовали молодым балеринам из московского Большого театра… Другой грех Енукидзе… сводился к щедрой помощи женам и детям арестованных партийцев, с которыми он когда‐то был дружен. Сталину все это было известно и раньше, но теперь он требовал представить эти факты в новом свете. Если бы Ягода копнул глубже, то в архивах НКВД он обнаружил бы сведения еще об одном прегрешении Енукидзе. В один прекрасный день, пресытясь обществом двух прелестных девушек из секретариата ЦИКа, Енукидзе выдал им превосходные характеристики за своей подписью и президентской печатью, снабдил их приличной суммой в иностранной валюте и пристроил обеих в советские торговые делегации, отравляющиеся за границу. В дальнейшем обе девушки не пожелали вернуться в СССР [1187].
Приведя эту смесь из фантазий и реальных “прегрешений” Енукидзе, Орлов переходит к основной части рассказа:
Главное обвинение, состряпанное Ягодой по наущению Сталина, состояло в том, что Енукидзе засорил аппарат ЦИКа и Кремля в целом нелояльными элементами. В этом не было и зерна правды. Проверка лояльности кремлевского персонала была обязанностью вовсе не Енукидзе, а НКВД. Но чтобы придать этому обвинению хоть какой‐то вес, НКВД срочно объявил десятка два служащих из аппарата Енукидзе политически ненадежными и уволил их. В числе кремлевских служащих была очень интеллигентная пожилая дама, работавшая здесь еще с дореволюционных времен. Это была совершенно аполитичная и безобидная особа, сведущая в вопросах хранения произведений искусства, все еще остававшихся в бывшем царском дворце на территории Кремля. Эта дама была единственным в Кремле человеком, помнившим, как должен быть сервирован стол для правительственных банкетов и официальных приемов. Она же преподавала простоватым супругам кремлевских тузов правила поведения в обществе, посвящала их в тайны светского этикета. Все, начиная от Сталина, знали о присутствии в Кремле этой дамы и не считали ее чуждым элементом. Но теперь, когда потребовалось напасть на Енукидзе, Сталин подал Ягоде мысль произвести скромную пожилую женщину в княгини и придумать целую историю, как она пробралась в Кремль при благосклонном содействии Енукидзе. Княгиня в сталинском Кремле! Сталин был мастером выдумывать такие маленькие сенсации [1188].
Так под пером бывшего чекиста почти неузнаваемо преобразился облик Н. А. Розенфельд.
Далее Орлов пишет, что “на основе донесения, написанного Ягодой, комиссия партийного контроля исключила Енукидзе из партии”. Эти слова означают, что Орлов, будучи сотрудником НКВД в звании майора, тем не менее понятия не имел о существовании “кремлевского дела” и знать не знал, что “скромную пожилую женщину” его коллеги обвинили в попытке убийства вождя. Первопричиной конфликта Енукидзе со Сталиным Орлов считал попытку Авеля Сафроновича после убийства Кирова вступиться перед вождем за Зиновьева и Каменева и предотвратить их казнь.
