Константин Романенко - Борьба и победы Иосифа Сталина
Он поспешил объяснить сестре Ленина: «Я обещал, чтобы его успокоить, но если он в самом деле истолкует мои слова в том смысле, что надежды больше нет? И выйдет как бы подтверждение его безнадежности?»
«Обсудив это, — пишет М. Ульянова, — мы решили, что надо Сталину еще раз зайти к Владимиру Ильичу и сказать, что он переговорил с врачами и последние заверили его, что положение Владимира Ильича совсем не так безнадежно, болезнь его не неизлечима и что надо с исполнением просьбы Владимира Ильича подождать. Так и было сделано».
Сталин вернулся к больному. Он «пробыл у Ленина еще меньше, чем в первый раз, и, выйдя, сказал нам с Бухариным, что Владимир Ильич согласился подождать и что сообщение Сталина о его состоянии со слов врачей Владимира Ильича, видимо, обрадовало». Успокоило его то, что Сталин обещал ему помочь с ядом, если «надежды действительно не будет». «Хотя, — отмечает М.И. Ульянова, — он (Ленин) не совсем поверил: «дипломатничаете, мол».
Так обыденно изложила события сестра Ленина. И казалось, что ситуация разрядилась. До начала осени глава правительства находился на отдыхе в Горках. Сталин навещал больного. Свои впечатления он описал в статье «Ленин на отдыхе», опубликованной 24 сентября 1922 года в «Правде».
В ней он пишет: «...Тов. Ленин, во время моего первого свидания с ним в июле, после полуторамесячного перерыва, произвел на меня именно такое впечатление старого бойца, успевшего отдохнуть после изнурительных непрерывных боев и посвежевшего после отдыха. Свежий и обновленный, но со следами усталости и переутомления».
Рассказ Сталина воспринимался оптимистично. Но мог ли он писать иначе о человеке, который был для него непререкаемым авторитетом? «Мне нельзя читать газеты, — иронически замечает тов. Ленин, — мне нельзя говорить о политике, я старательно обхожу каждый клочок бумаги, валяющийся на столе, боясь, как бы он не оказался газетой и как бы не вышло из этого нарушения дисциплины».
Я хохочу и превозношу до небес дисциплинированность тов. Ленина. Тут же смеемся над врачами, которые не могут понять, что профессиональным политикам, получившим свидание, нельзя не говорить о политике. Поражает в тов. Ленине жадность к вопросам и рвение, непреодолимое рвение к работе...
Совершенно другую картину застал я спустя месяц. На этот раз тов. Ленин окружен грудой книг и газет (ему разрешили читать и говорить о политике без ограничения). Нет больше следов усталости и переутомления. Нет признаков нервного рвения к работе — прошел голод. Спокойствие и уверенность вернулись к нему полностью. Наш старый Ленин, хитро глядящий на собеседника, прищурив глаз...
Зато и беседа наша на этот раз носит более оживленный характер. XII Всероссийская конференция РКП(б) прошла в Москве с 4 по 7 августа 1922 года. В отсутствие Ленина. И у многих делегатов возникло недоумение, «почему Сталин, в ту пору уже Генеральный секретарь ЦК партии, держался на этой конференции подчеркнуто в тени?»
Действительно, кроме краткого сообщения с информацией о посещении Ленина, Сталин не выступил ни по одному из обсуждавшихся вопросов. На конференции царили Зиновьев (настоящие имя и фамилия: Овсей-Герш Аронович Радомысльский) и Каменев (настоящая фамилия — Розенфельд). Каменев открыл конференцию, а для ее закрытия председательствовавший на последнем заседании Зиновьев предоставил слово Ярославскому (настоящие имя и фамилия — Миней Израилевич Губельман).
Словообильный Зиновьев выступил с двумя докладами: об антисоветских партиях и о предстоявшем IV конгрессе Коминтерна. По мнению Микояна, «Зиновьев вообще держался на конференции чрезмерно активно, изображая из себя в отсутствие Ленина как бы руководителя партии».
Такое обилие на конференции людей с еврейскими корнями не случайно. К XI съезду партии из 375 901 человека, составлявших ее ряды, евреев было — 19 546. То есть немногим более 5 процентов (один из 20). Однако в составе избранного на съезде ЦК представителей этой национальности насчитывалось уже более четверти, а из семи его членов Политбюро евреями были трое. Именно эта тройка и составила впоследствии непримиримую оппозицию Сталину.
В том, что и в текущей работе Политбюро, и на конференции Сталин держался в скромной позиции Генерального секретаря, историки антисталинисты усмотрели «коварный» ход. Стремление притупить бдительность соратников при далеко идущих намерениях.
Но, во-первых, в этот период ничто еще не свидетельствовало о скорой смерти Ленина. Во-вторых, даже при всем своем прагматизме Сталин не мог навязать своим коллегам по Политбюро манеры, когда они — при живом руководителе партии — почти демонстративно занялись дележкой «шкуры неубитого медведя» власти.
Впрочем, при любой оценке поведения Сталина следует признать, что его действия были абсолютно корректны. И какими бы ни были его намерения в этот период, с точки зрения классической политики его действия совершенно безупречны.
Да и нужна ли вообще была в этот момент ему какая-то «особая» власть? И если он вынашивал какие-то планы, то для чего?
В его поступках не усматривались пороки раздутых амбиций.
Никто из современников не усмотрел в его линии симптомов к саморекламе и попыток расталкивать других локтями. Логичнее допустить другое: Сталин не вел никакой закулисной игры. Наоборот, его поведение естественно. Оно чуждо суеты, легкомысленного паясничания и экстравагантной рисовки. В этом и выражался его государственный ум.
Ленин действительно вернулся, но, пройдя через отчаяние болезни, он задумался о судьбе созданной им системы. Приступив в сентябре к своим обязанностям, он вторично предложил Троцкому занять пост зампреда СНК. Тот снова «категорично и довольно надменно отверг предложение». Это выглядело почти как вызов. И 14 сентября по настоянию Ленина Сталин вынес вопрос о поведении Троцкого на Политбюро, но последний не изменил своей позиции.
И все-таки, чем объясняется настойчивость Ленина в попытках приблизить Троцкого к обязанностям главы «министерского» кабинета? Видимо, несмотря на очевидные провалы Троцкого в годы Гражданской войны, Ленин не утратил уверенности в его организаторской потенции; кроме того, он рассчитывал на его международные связи как фактор, способный содействовать внешней поддержке страны. В то же время это был и очередной жест в желании пойти на компромисс в отношениях с Троцким
Тем временем положение власти в стране упрочивалось. В результате разгрома белогвардейских войск в октябре в Приамурье произошло свержение правительства генерала М.К. Дитерихса; Советская власть установилась и на Дальнем Востоке. Прошедшая в конце октября сессия ВЦИК приняла первый советский Земельный кодекс и первый Гражданский кодекс РСФСР.
Требовали решений и другие насущные жизненные проблемы государства, но мнения и позиции членов ЦК часто не совпадали. Одной из тем, остро дискутировавшихся в период болезни Ленина, стал вопрос о монополии внешней торговли.
По настоянию Бухарина, Пятакова, Сокольникова на заседании 6 октября Пленум ЦК принял постановление о некотором послаблении государственной политики в этой области. Не присутствовавший на заседании Ленин счел это решение крупной ошибкой. 12 октября, после беседы со Сталиным, он передал через него письмо членам Политбюро, потребовав отложить на два месяца решение этого вопроса. Однако в записке на имя Сталина от 15 октября Бухарин настаивал на своем мнении, категорически возражал против пересмотра решения и Зиновьев. Общая позиция была определена путем опроса.
В эти дни Сталин тоже пишет членам ЦК: «Письмо т. Ленина не разубедило меня в правильности решения Пленума ЦК от 6.Х. о внешней торговле... Тем не менее, ввиду настоятельного предложения т. Ленина об отсрочке решения Пленума Цека исполнением, я голосую за отсрочку с тем, чтобы вопрос был вновь поставлен на обсуждение следующего Пленума с участием т. Ленина».
Настоятельное требование Ленина было удовлетворено. Но улучшение состояния его здоровья оказалось временным 25 ноября он упал в коридоре своей квартиры, а через день на несколько минут у него отнялись нога и рука.
Как вспоминала М.И. Ульянова, он «легко утомлялся, был нервен, чувствовал тяжесть в голове, бывали и небольшие параличи. Но, несмотря на это, работу не оставлял. По настоянию врачей его отправили в Горки на отдых, где он провел пять дней. В Москву он вернулся 12 декабря, но уже на следующий день у него случилось два паралича, продолжавшиеся несколько минут. Ленин согласился после этого на продолжительное лечение».
По воспоминаниям личного секретаря Ленина Фотиевой, в это время он «начал ликвидировать свои дела перед длительным отдыхом и готовиться к отъезду... В течение 2—3 дней он у себя на квартире диктовал письма, давал поручения и принял 2—3 товарищей (между прочим, Сталина)».
