От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав

Сталин решительно возразил:

– В решениях Крымской конференции было сказано, что главы трех правительств согласились, что восточная граница Польши должна пойти по линии Керзона, таким образом, восточная граница Польши на конференции была установлена. Что касается западной границы, то в решениях конференции было сказано, что Польша должна получить существенные приращения своей территории на севере и на западе. Там дальше сказано, что по вопросу о размерах этих приращений в надлежащее время будет спрошено мнение нового польского правительства национального единства и что вслед за этим окончательное определение западной границы Польши будет отложено до мирной конференции.

– Я тоже так понял, – ответил Трумэн. – Но у нас не было и нет никакого права предоставлять Польше зону оккупации.

– Польское правительство национального единства выразило свое мнение относительно западной границы. Его мнение теперь всем нам известно, – заметил Сталин. – Мы можем теперь условиться относительно западной границы Польши, а окончательно эта западная граница должна быть оформлена на мирной конференции.

– Бирнс только сегодня получил заявление польского правительства, – сказал президент. – Мы с ним еще не успели как следует ознакомиться.

Сталин не торопил:

– Сегодня мы выскажем свое мнение или завтра – это не имеет никакого значения. Что касается вопроса о том, что мы предоставили оккупационную зону полякам, не имея на это согласия союзных правительств, то этот вопрос поставлен неточно. В своих нотах американское правительство и британское правительство нам предлагали несколько раз не допускать польскую администрацию в западные районы, пока не будет окончательно решен вопрос о западной границе Польши. Мы этого не могли сделать, потому что немецкое население ушло вслед за отступающими германскими войсками на запад. Польское же население шло вперед, на запад, и наша армия нуждалась в том, чтобы в ее тылу, на той территории, которую наша армия занимала, существовала местная администрация. Наша армия не может одновременно создавать администрацию в тылу, воевать и очищать территорию от врага. Она не привыкла к этому. Поэтому мы пустили поляков. Я не знаю, какой может быть вред для нашего общего дела, если поляки устраивают свою администрацию на той территории, которая и без того должна остаться у Польши. Я кончил.

Начал Трумэн:

– У меня нет никаких возражений против высказанного мнения относительно будущей границы Польши. Но мы условились, что все части Германии должны находиться в ведении четырех держав. И будет очень трудно согласиться на справедливое решение вопроса о репарациях, если важные части Германии будут находиться под оккупацией державы, не входящей в состав этих четырех держав.

– Что же вас репарации пугают? – удивился Сталин. – Мы можем отказаться от репараций с этих территорий, пожалуйста.

Черчилль пока темнил:

– Я имею довольно много сказать относительно линии западной границы Польши, но, насколько я понимаю, время для этого еще не пришло.

– Определение будущих границ принадлежит мирной конференции, – повторил Трумэн.

– Очень трудно восстановить немецкую администрацию в западной полосе – сбежали все, – повторил Сталин. – Другого выхода не было. Это не значит, конечно, что я сам определяю границы. Если вы не согласитесь с той линией, которую предлагает польское правительство, вопрос останется открытым. Вот и все.

– Но можно ли этот вопрос оставить без решения? – изумился Черчилль.

– Когда-нибудь его надо решить, – ответил Сталин, явно намекая на способность СССР решить вопрос в явочном порядке.

– Мы можем достичь соглашения, – уверил Трумэн. – Я думаю, что существо вопроса, который стоит перед нами и нас волнует, состоит в том, какая будет администрация в этих районах. Нас интересует также вопрос о том, будут ли эти районы являться частью Германии или частью Польши в период оккупации.

– На бумаге это пока немецкие территории, на деле – это польские территории, де-факто, – констатировал Сталин.

Президент поинтересовался:

– Что случилось с местным населением? Его там было, по-видимому, миллиона три. У меня нет никаких возражений против того, чтобы обсудить вопрос о границах Польши, но я думаю, что мы не можем разрешить этого вопроса здесь.

Черчилль заговорил по существу:

– Мы согласились компенсировать Польшу за счет Германии за ту территорию, которая отошла от нее к востоку от линии Керзона. Но одно должно уравновешивать другое. Сейчас Польша требует для себя гораздо больше, чем она отдает на востоке. Я не считаю, что это делается для блага Европы, не говоря уже о союзниках. Если три или четыре миллиона поляков будут перемещены с востока от линии Керзона, то три или четыре миллиона немцев могли бы быть перемещены на западе, чтобы уступить место полякам. Перемещение же сейчас восьми миллионов человек – это я не могу поддерживать. Компенсация должна равняться потерям, иначе это не было бы хорошо и для самой Польши. Мы не желаем, чтобы на наших руках оставалось огромное число немецкого населения без всяких продовольственных ресурсов.

– Все равно Германия без импорта хлеба не обходилась и не обойдется, – заметил Сталин.

– Да, конечно, но она тем более не будет иметь возможности кормить себя, если у нее будут отняты восточные земли, – утверждал Черчилль.

Сталин предложил выход:

– Пусть покупают хлеб у Польши.

В Трумэне заговорил реалист:

– По-видимому, это совершившийся факт, что значительная часть Германии передана Польше для оккупации. Что же тогда остается для взимания репараций? Даже у нас в США не хватает угля. Однако, несмотря на это, мы посылаем в этом году в Европу 6,5 миллиона тонн угля. Я думаю, что эта часть Германии, а именно угольный бассейн, должна считаться остающейся за Германией как в отношении репараций, так и в отношении снабжения продовольствием. Я считаю, что поляки не имеют права взять себе эту часть Германии.

– Кто же будет добывать там уголь? – добавил еще большего реализма Сталин. – У нас, у русских, не хватает рабочих для своих предприятий. У немцев все рабочие ушли в армию – пропаганда Геббельса добилась своей цели. Остается либо остановить всякое производство, либо передать это дело полякам.

Черчилль продолжал настаивать:

– Копи в Силезии разрабатываются, насколько я понимаю, польскими рабочими. Нет возражений против того, чтобы эти копи действовали в качестве агентства советского правительства в советской зоне оккупации, но не польского правительства в зоне, которая не предоставлена Польше для оккупации.

– Это нарушило бы все отношения между двумя дружественными государствами, – парировал Сталин. – Затем я прошу господина Черчилля обратить внимание на тот факт, что немцы сами испытывают недостаток в рабочей силе. Большая часть предприятий, которую мы застали во время своего продвижения, обслуживалась иностранными рабочими – итальянскими, болгарскими, французскими, русскими, украинскими и другими. Все это были рабочие, которые были насильственно угнаны немцами со своей родины. Когда русские войска пришли в эти районы, эти иностранные рабочие стали считать, что они свободны, и уехали на свою родину. Куда же девались германские рабочие? Они оказались в большей своей части мобилизованными в германскую армию и либо перебиты во время войны, либо попали в плен.

В разговор вступил Эттли:

– Я считаю, что ресурсы всей Германии в границах 1937 года должны быть использованы для поддержания и снабжения всего германского населения, и если часть Германии будет отторгнута заранее, то это создаст большие затруднения для оккупирующих держав в западной и южной зонах. Если требуется рабочая сила для восточных районов, то она должна быть найдена из числа населения остальной части Германии среди той части германского населения, которая демобилизована или освобождена от работы в военной промышленности.

Сталину надоело слушать о том, как западные лидеры грудью бросались на защиту Германии от Польши: