Леонид Беляев - Христианские древности: Введение в сравнительное изучение
Работа по исследованию и охране памятников церковного искусства в 1930-40-х гг. была сопряжена с большим персональным риском. В стремлении сохранить древние здания ученым приходилось, как минимум, открыто высказывать свое мнение — что часто означало идти на прямой конфликт с властями. Многие из них подверглись, наряду со священнослужителями, преследованиям и репрессиям (П. Д. Барановский, Н. П. Сычев и др.). Однако сама борьба подчас приносила удивительные открытия церковных древностей. Например, угроза сноса Казанского собора на Красной площади заставила П. Д. Барановского предпринять срочную реставрацию здания — при которой выяснилось, что храм является на редкость хорошо сохранившимся памятником зодчества 1630-х гг. Правда, это не спасло церковь от сноса — но открытие было тщательно документировано с помощью фотосъемки, благодаря чему памятник удалось, после специальных археологических раскопок, в 1990-х гг. восстановить (Беляев, Павлович, 1993).
В 1920-е гг., в условиях сокращения, а затем и прекращения деятельности старых центральных археологических учреждений (ИАК, МАО и др.) основная роль в исследованиях памятников снова временно легла на плечи краеведов и общественных организаций типа общества «Старая Москва». Это был период краткого, но бурного расцвета краеведения (впоследствии разгромленного), приветствовавшегося сначала новой властью как явление, характерное для социалистического социума (Филимонов, 1989; Он же, 1989а; о репрессиях: Формозов, 1998) Последовавшая перегруппировка кадров, создание РАНИОН, а затем ГАИМК (в известной степени наследовавшего ИАК) постепенно не только вернули старую систему, но и усугубили ее централизованность Теперь можно было работать прежде всего в составе новосозданных крупных археологических экспедиций с долговременной программой работ и почти исключительно на базе столичных институтов (Москвы, Ленинграда и других).
Это был, разумеется, новый этап. Для него характерно, во-первых, массовое открытие утраченных памятников церковной архитектуры; во-вторых— необходимость изучать их вне религиозного контекста, почти исключительно как объекты «материальной культуры» (с точки зрения строительного производства, инженерной конструкции, наконец, художественно-эстетической — что делать всерьез без богословско-литургического контекста почти невозможно). Главной «рабочей» фигурой в изучении церковных древностей на много десятилетий становится первооткрыватель, археолог (в живописи — реставратор), а не интерпретатор (архитектор, искусствовед). В то же время необходимо помнить, что именно теперь по-настоящему серьезно ставят и решают вопросы источниковедческого характера (например, проблемы датирования); появляется возможность изучать церковную культуру и искусство как часть общей городской культуры; связать историю храмового строительства с общей историей Руси. На рубеже 1920-30-х гг. появляется ряд работ, особенно ценных для истории церковной архитектуры на Руси: очерки по организации строительного производства, принадлежавшие А. Н. Сперанскому и молодому тогда Н. Н. Воронину, новаторские труды А. И. Некрасова по раннемосковскому искусству, первые работы Н. И. Брунова (Сперанский, 1930; Воронин, 1934; Некрасов, 1929).
Благодаря этому стали очевидны важные достоинства памятников церковного зодчества как исторических источников. Прежде всего, их оказалось гораздо больше, чем могли себе представить ученые XIX в. Например, общее число известных домонгольских памятников быстро достигло сначала сотни, а затем и двухсот (для сравнения — количество иконописных произведений того же периода немногим более трех десятков). Показав массовый характер каменного строительства на Руси, удалось снять представления о его «эпизодичности».
Большие комплексные экспедиции, формировавшиеся в 30-х гг., ориентировались на основные центры домонгольской Руси: 1932 г — начало регулярных раскопок в Новгороде; с 1938 г. в Киеве работает знаменитая экспедиция М. К. Каргера, специально занимавшаяся поиском и раскрытием древних храмов; с 1934 г. начинаются работы Н. Н. Воронина в городах Владимиро-Суздальского княжества.37 Накопление материала к тому же было столь быстрым, что интерпретаторы не сразу смогли осмыслить новую информацию. Все же усиленная наработка новых материалов, хотя и прерванная войной, не замедлила сказаться на уровне знаний о домонгольской архитектуре.38
К 1950-60-м гг. история церковного строительства древней Руси за первые три века была фактически переписана заново. В таком виде она и вошла в двухтомную «Историю культуры Древней Руси» (1948-51), в тома нового издания «Истории русского искусства» (многие главы которых были написаны археологами, и прежде всего Н. Н. Ворониным), в крупные, основополагающие монографии по памятникам Киева и Владимиро-Суздальской земли (Каргер 1958-61; Воронин, 1961-62). После войны, в 1950-е гг., в исследование вновь активно включаются архитекторы-реставраторы, ученые местных музеев и институтов. На Украине приобретают известность Ю. С. Асеев, В. А. Богусевич, Н. В. Холостенко (работы в Киеве, Чернигове, Переяславе-Хмельницком); в городах Северо-Востока — А. Д. Варганов, А. В. Столетов; в Новгороде — Г. М. Штендер. Активную деятельность по охране храмов и их реставрации снова разворачивает П. Д. Барановский (восстановивший, в частности, ц. Пятницы в Чернигове).39 В то же время намечается отход реставраторов от археологических элементов в исследовании храма, не всегда осознается важность археологической методики.40
В предвоенный и послевоенный период археологи проводят ряд эталонных с точки зрения полевого исследования и интерпретации работ на памятниках церковного зодчества в городах.41 История церковной архитектуры становилась неотъемлемой частью любой монографии о русском городе или княжестве. Стало ясно, что накопленный материал требует нового осмысления на теоретическом уровне. В 1954 г. Н. Н. Воронин выступил с программной статьей «Архитектурный памятник как исторический источник (заметки к постановке вопроса)», где прекрасно показал суть подхода к средневековому зданию с целью извлечения максимума сохраненной в нем исторической информации. При этом он предупредил об опасности наметившегося разделения сфер между исследователями «подземной» части и собственно архитектуры и отстаивал уже сложившуюся принадлежность комплексного изучения древнерусского зодчества к сфере археологии; предлагал организовать специальную архитектурную группу внутри центральных археологических учреждений (Воронин, 1954).
С середины 1960-х гг. начался последний, в известной мере продолжающийся и сейчас, этап археологического изучения церковных памятников. На 1960-80-егг. центральной фигурой в нем становится Павел Александрович Раппопорт (1913–1989). Продолжив линию углубленного изучения памятников и дальнейшей разработки полевой методики, он перенес эти принципы в область интерпретации, по-новому увидев и связав воедино все накопленные сведения о домонгольском периоде церковного зодчества Руси. Венцом его трудов стал выход трех работ. Первая — своеобразная «записная книжка» исследователя, превращенная в полный свод археологических источников по домонгольскому каменному зодчеству (в основном церковному); корпус, к которому можно смело обращаться за справками о любом известном к 1980-м гг. памятнике. Затем — монография по организации и технике домонгольского строительства. Наконец — общий курс русской архитектуры, написанный на основе археологических источников (Раппопорт, 1982; Он же, 1993; Он же, 1994).
Подведенный в 1980-х гг. итог археологического изучения только домонгольских церквей за советский период дал ошеломляющую цифру — около 150! Разработка памятников XIV–XVII вв. велась археологами в несравненно меньшем объеме, но за последние 10–15 лет и здесь чувствуется продвижение. В России существует несколько центров археологического изучения архитектуры. Ведущей можно назвать группу ученых в Санкт-Петербурге (группа О. М. Иоаннисяна в ГЭ; В. А. Булкин в Университете, и др.). Ими осуществлены работы в Галиче, Ростове Великом, Новгороде, в последнее время исследуют Владимир и Суздаль (поразительные результаты дали, в частности, раскопки О. М. Иоаннисяна 1997 г. руин собора Рождества Богородицы во Владимире (открывшие часть хорошо сохранившихся галерей XIII–XVII вв. с интереснейшими саркофагами, надгробиями и небольшим приделом, посвященным когда-то погребенному в соборе князю Александру Ярославичу Невскому). Из работающих в крупных строительных центрах древней Руси необходимо упомянуть прежде всего группу, сформированную ныне покойными Г. М. Штендером (Новгород) и В. Д. Белецким (Псков); археологов и архитекторов Твери, Ростова Великого и других городов. Сейчас можно сказать, что почти каждому из ведущих полевые исследования археологов-медиевистов случилось в жизни изучить руины по крайней мере одного храма.
