Леонид Беляев - Христианские древности: Введение в сравнительное изучение
Особенно много работ Суслов провел по поручению Археологической комиссии. Самая известная — обследование Софии Новгородской. В XIX в. неумение понять структуру древнего памятника часто оправдывали ссылками на полное или почти полное искажение его. Думали, что и от подлинной Софии мало что осталось. В. В. Стасов считал поздними все приделы, притворы, «все до единого окна во всем соборе», кровлю, покрытие глав — и сравнивал храм с человеком, «который после войны останется без руки и без ноги, с отрубленным ухом, выколотым глазом» (Стасов, 1861, 35–36). Но Суслов показал, что здание не только не погибло — напротив, его архитектурная часть сохранилась удивительно полно. Им были открыты следы полусферического черепичного покрытия глав и полукружий барабанов; чередование полукруглых и щипцовых завершений основного объема; остатки сводов южной галереи, а также множество проемов, остатки колонн в средок-рестии, три уровня ранних полов. Затем им было доказано посводовое покрытие у Нередицкого храма (ранее считавшееся восьмискатным) и Мирожского собора (вместо пофронтонного). Отреставрированные им памятники сразу вошли в «золотой фонд» наследия.
Все же эти интереснейшие исследования нельзя назвать идеальными с точки зрения собственно археологической. Огромный проект изучения Софии Новгородской включал массу зондажей, обмеров и раскопок. Суслов «предпринял окопку внутренних и наружных стен собора для выяснения их прочности и для более яркого представления сохранившихся форм нижней части здания» (Суслов, 1894, 96). В результате все сооружение оказалось отрезанным от окружающего слоя, не была зафиксирована археология вскрытых уровней полов и деталей конструкций. Чувствуется, что памятник все еще воспринимается Сусловым исключительно как явление искусства и архитектуры, а не истории.27
В качестве типичного примера «архитектурно-художественного» подхода к исследованию руин церковного здания можно назвать широкие работы Адриана Викторовича Прахова, известного коллекционера и историка искусства, в 1886 г. во Владимире-Волынском. Тщательное раскрытие остатков здания Успенского собора обеспечило реставрацию нужными материалами, — но проводилось оно без разрешения Археологической комиссии, представленный отчет говорил не об исследовании, но о восстановлении, а опубликованы лишь самые краткие информации о раскопках руин в урочище Старая Кафедра над р. Лугой и описание архитектурных деталей (переписка об этом: Дверницкий, 1899; Он же, 1887).
Альтернативой «художественного» подхода был подход «церковный». Предполагавший интерес к древним памятникам как к святыням, он подчас давал неожиданные возможности для археологического исследования. Так было, например, при неожиданном обнаружении в приделе св. Леонтия (Ростов, Успенский собор) фрагментов храма, принадлежавших XIII в.2
В большинстве случаев, однако, древний храм воспринимался только как произведение искусства и потому его изучают практики-архитекторы или художники, которых мало привлекает историческая проблематика. Это создает крен в сторону художественного и инженерного исследования церквей, что в ранний период деятельности Археологической комиссии явно ощущается. В известной мере даже авторы церковно-статистических описаний XIX в., работавшие в стиле «комплексных монографий» по отдельным памятникам, опережали архитек-торов-реставраторов в подходе к храму как сложному историческому источнику, который необходимо исследовать целиком, включая и поздние наслоения. Отметим, что среди ведущих натурные исследования специалистов по-прежнему нет профессиональных археологов, которые имели бы соответствующую подготовку или практические знания.
4. Архитекторы на раскопках: конец XIX— начало XX в.
Уже первые пятнадцать лет XX в. коренным образом изменили это положение, во многом определив весь ход исследований нового столетия. Это связано с деятельностью молодых членов Археологической комиссии — П. П. Покрышкина, Д. В. Милеева, К. К. Романова и других.
Петр Петрович Покрышкин был увлеченным реставратором в не меньшей, чем Суслов, степени, но постепенно выработал и вполне профессиональный археологический навык. Имея дело в основном с сохранившимися, хотя и искаженными храмами, он начал решать архитектурные вопросы методами археологии, «прочитывая» историю сооружения не только в летописях и архитектурных деталях, но и в их связи с культурными слоями. К сожалению, большая часть его фиксаций утеряна. Регулярного дневника Покрышкин не вел, а отчет, как правило, не успевал написать, отдавая все время реставрационной деятельности (эти недостатки свойственны реставраторам-практикам и по сей день) К счастью, фотография с конца XIX в. уже существенно вовлечена в фиксацию, что позволяет восстановить процесс исследований. Снимки работ на ц. Василия (Овруч) и ц. Спаса на Берестове (Киев) показали прекрасно расчищенные остатки архитектуры, связанные с хорошо зачищенными бровками, стенками и поверхностью раскопов. В известной мере они могут даже заменить стратиграфическое описание.29
Резкое повышение качества методики архитектурных полевых работ определялось завершением выработки общих для всех вообще археологических исследований принципов. Начатое в конце XIX в. обобщение практического опыта, который накопили археологи на памятниках всех типов, от каменного века до позднего средневековья, вызвали к жизни первые серьезные руководства к проведению раскопок. Соединившись с особой скрупулезностью и тщательностью, присущими профессионалам-архитекторам в работе по реставрации шедевров зодчества и с опытом историко-искусствоведческого осмысления русской церковной архитектуры, этот прогресс привел к настоящему перевороту в формировании «банка данных» по церковной археологии Руси.
Заслуги архитекторов-реставраторов в становлении методики исследований отметил в своем руководстве к раскопкам великий археолог
А. А. Спицын: «Исследованием остатков сооружений у нас мало занимались как вследствие дороговизны работ, так и по сложности их. В последнее время, однако, дело получило правильную постановку, перейдя в руки специалистов-архитекторов. Архитектор обращает внимание на план сооружения, материал его, способы кладки, устройство фундамента. Работа сопровождается точнейшими обмерами, чертежами. Главное, что вносит специалист — детальность и точность» (Спицын, 1910, 81). Действительно, обмеры Покрышкина заслуженно характеризовались специалистами как лучшие в Европе; его научная четкость, техническая находчивость, требовательность к научной обоснованности реставраций получили общее признание. «В археологических кругах Европы мало таких фанатиков науки, каким был Покрышкин, мало таких глубоких серьезных исследователей», — писал после его трагической кончины в 1922 г. И. Э. Грабарь (Грабарь, 1922).
Покрышкин одним из первых осознавал необходимость комплексного подхода к исследованиям церковных памятников и высоко оценивал роль археологии. В специальной работе, посвященной методике, говоря о предварительном исследовании, он писал: «При этом обычно опускается из виду изучение почвы с археологической точки зрения; между тем именно беспощаднее всего уничтожаются подземные памятники старины. Здесь техник соприкасается с археологией и обязан иметь в ней познания или обращаться к знатокам».30 Покрышкин прекрасно понял суть археологических исследований как изучения стратиграфии и постоянно подчеркивал, что «должно не только расчищать от засыпей остатки зданий, но следует попутно «читать» землю» (Покрышкин, 1915). Этот ранний русский «манифест» против бесцельной растраты информации, отложившейся в культурном слое, появился в то время, когда во Франции, Англии и Германии процветал еще «деблайяж».
Младший сотрудник Покрышкина, инженер-архитектор Дмитрий Васильевич Милеев (1878–1914), достиг в церковной археологии совершенно замечательных для своего времени успехов. Бескорыстный подвижник (чтобы не сказать аскет), единственной страстью которого было исследование русской архитектуры, художник, архитектор и археолог, он стал постоянным сотрудником Археологической комиссии в 1908 г. — в год, примечательный для русской археологии. В 1907-8 гг.
В. В. Хвойка открыл в Киеве остатки княжеских дворцов и производственных комплексов, что вызвало широкий отклик ученых всей страны. Участники XIV Археологического съезда в Чернигове склонны были рассматривать это открытие как начало новой эры в русской археологии (заговорили даже о находке «киевского форума») — но при условии передачи дальнейших работ в руки центральных научных учреждений. Можно сказать, что открытие В. В. Хвойкой монументальных сооружений в Белгородке и Киеве было последним подарком уходящего века дилетантов вновь родившейся области науки — архитектурной археологии.
