История Первой мировой войны - Оськин Максим Викторович
И дело ведь не только в нежелании воевать. Дело обстояло гораздо глубже: в ощущении несправедливости войны. С одной стороны, солдат не знал, во имя чего он должен воевать; почему должны страдать его близкие; за что он сражается не щадя сил и самой жизни. С каждым днем воровство, взяточничество и несправедливость властей предержащих все глубже захлестывали страну. Дошло до того, что военные заказы порой раздавались мелким промышленным предприятиям за взятку: в противном случае предприятие могло оказаться «отцепленным» от государственного заказа даже в том случае, если предлагало более выгодные для казны условия. И руководством к действию для ответственных лиц служила исключительно личная выгода – вне выгоды для казны и обороны.
Единственное оправдание своему участию в войне солдат находил в личности царя, отдавшего приказ о защите Отечества. Но именно этот фактор – личность монарха – осенью 1916 года подвергся особенно ожесточенным нападкам со стороны оппозиционных кругов, не гнушавшихся откровенной клеветой. Антимонархическая пропаганда, яростно развернутая либеральной буржуазией, боявшейся опоздать к перехвату власти, дискредитировала ореол царской власти в глазах народа и тем самым закладывала ростки сомнения и ненависти в солдатских душах.
С другой стороны, солдат отчетливо видел, что постулат «кому война, а кому – и мать родна» очевиден и справедлив. Разве не знал солдат, что, пока армия сражается, в тылу «господа» живут по принципу «пира во время чумы»? Разве не видел солдат, что, в то время как крестьяне и лучшая часть русской интеллигенции сидят в окопах, сынки крупной буржуазии успешно избежали службы в войсках? Разве не понимали солдаты, что пока они умирают, кто-то получает миллиардные барыши, ибо «деньги не пахнут»? Разве не сознавал солдат, что единственной благодарностью за его участие в войне станет абстрактное царское «спасибо – Спаси Бог», в то время как кто-то многократно приумножил свое имущество, наживаясь на крови, слезах и горе миллионов семей? Так было всегда, и потому всегда солдат-крестьянин задумывался над этими вечными проблемами, и потому он всегда был готов исправить «вековую несправедливость» силой. Отсюда и тот самый лозунг из известного стихотворения, посвященного революции 1917 года: «Долой господ! Помещиков – долой!»
Известно, что в буржуазном обществе не принято считаться с тем, каким способом были нажиты капиталы, – достаточно лишь их наличия как несомненного факта. А что стоит за этими деньгами – уже неважно. Мораль традиционного общества, в которой «варилась» Россия начала двадцатого столетия, еще не перешла к абсолютизации «капиталистической морали», замешанной на этике протестантизма. Поэтому массовая и индивидуальная психология основной массы населения, продолжавшей жить постулатами всеобщего «поравнения», «божеской справедливости» и исчислявшей достоинство человека его индивидуальными качествами, исходящими из христианского учения, приходила в противоречие с буржуазной реальностью.
Но теперь в мозолистых руках простых тружеников находилась винтовка. И простой крестьянин, который, быть может, ранее и курице не смог бы отвернуть голову, теперь убивал людей. Оружие придало мощь той психологии, что жаждала вырваться на волю во имя восстановления этой самой справедливости. Так кто же больше виноват в революции 1917 года: «темнота» народа, во многом вызванная низким уровнем жизни и нехваткой школ низшей ступени, или хищническая деятельность тех, кто сколачивал себе громадные проценты на этой самой многократно оболганной «темноте»?
Единственной преградой на пути всенародной революции была царская власть, своим безусловным, освященным многовековой традицией авторитетом ограждавшая социум от крайних проявлений массовой психологии. К 1917 году этот авторитет чрезвычайно пошатнулся, но еще держался, благодаря неистребимости народной памяти как явления социального порядка, освящаемого традициями предшествовавших поколений. Деятельность оппозиционных сил, сваливших монархию, подготовила и свое собственное падение, а расплатой за эту подлость и ложь стала сама Россия.
Критическая масса социального взрыва в сознании каждого отдельно взятого человека превысила допустимые нормы, усугублявшиеся неверием командного состава армии и общества в победу под руководством правящего режима. И это в то время, когда столь осведомленный враг, как Э. Людендорф, писал, что положение Германии к началу 1917 года было «почти безвыходным… Наше поражение казалось неизбежным в случае, если война затянется» [378]. О наступлении немцев на востоке больше не приходилось и думать!
Но что было до грядущей победы тем, кто рвался к власти, с одной стороны, и кто отмалчивался своей ответственностью за обладание этой самой властью, с другой. Череда все новых призывов представлялась бессмысленной и неоправданной на фоне затягивания войны, и потому значительная часть солдат в начале 1917 года уже не верила в победу под руководством именно этого монарха и существующей власти. Именно, не верила, так как осознать неотвратимость победоносного исхода войны для России, массы не могли. В связи с этим представляется справедливым тезис, что «Россию потрясла не война, а поражения в ней русских армий». Ведь война как психологическое явление формирует особенности сознания, создавая особый психологический тип человека, когда в условиях экстремальной обстановки и особенных форм быта, формируются отличные от довоенных особенности психологии людей [379].
И все-таки армия еще являлась довольно здоровым организмом, в отличие от постепенно разваливающегося тыла, не умевшего терпеть и, стиснув зубы, работать на оборону, руководствуясь лозунгом «Все – для фронта, все – для победы!». Невзирая на те действия «верхов», что неотвратимо расшатывали обороноспособность страны, нации и армии, войска еще держались и более или менее, но были готовы перенести еще год войны, еще одно широкомасштабное наступление на Восточном фронте, еще один жертвенный порыв во имя достижения победы в затянувшейся войне. Генерал Виноградский уже в эмиграции характеризовал солдатский состав Действующей армии в зиму 1916/17 года следующим образом: «Они… обладали некоторыми свойствами милиции, утомились к концу летней кампании, реагировали на политические настроения в глубоком тылу… Наступательная сила армии прогрессивно ослабевала, но в зиму 1917 года армия была еще в общем безусловно здорова» [380].
Тем не менее зимой, с окончанием боевых действий, поглощавших внимание и заботы войск, на Восточном фронте все-таки стали распространяться апатия и пассивность, подогреваемые известиями из тыла о деятельности оппозиции, готовящейся к решительной схватке с царизмом за власть. Причем недовольство стало выражаться уже не только в пассивном своем выражении (дезертирство и уклонение от военной службы), но и активно – с оружием в руках, как бы предвосхищая солдатские мятежи революционного 1917 года.
Так, после нескольких открытых мятежей в армиях Северного фронта (в ходе Митавской наступательной операции 12-й армии) смертные приговоры были вынесены шестидесяти шести солдатам: тридцать семь человек 55-го Сибирского стрелкового полка, двадцать четыре человека 17-го Сибирского стрелкового полка, пять человек 223-го пехотного Одоевского полка. Масса других солдат была приговорена к каторжным работам, арестам, переводу в штрафные части и т.д. Существенным моментом является тот факт, что неповиновение боевому приказу проявилось под влиянием агитации – письменных прокламаций, разносимых агитаторами [381].
Впрочем, верховная власть страны продолжала верить в свою счастливую звезду. Армии союзников по Антанте наконец-то вырывали инициативу из рук противника, в 1917 году намечалась решительная кампания, долженствовавшая завершить войну безусловными победами на фронтах войны. Если еще и не окончательной победой, то – не подлежавшей никакому сомнению в самой скорой перспективе. Российская империя сравнительно благополучно преодолела кризис в развитии военных действий и теперь могла с оптимизмом заглядывать в будущее. В то же время правительство не желало и не умело вести рекламную пропаганду: как отмечает С. С. Ольденбург, «огромное большинство населения совершенно не отдавало себе отчета в гигантских достижениях этого года».
