История Первой мировой войны - Оськин Максим Викторович
Все это чувствовал император Николай II, отчаянно ждавший весны 1917 года, чтобы победным наступлением снять все вопросы, и наконец-то дать стране победу. Итоги кампании 1916 года позволяли надеяться на то, что в 1917 году немцы, перешедшие к стратегической обороне на всех фронтах (и победившие Румынию последним напряжением сил), будут опрокинуты сразу же, как только удастся прорвать их оборонительный фронт. Ведь точно так же решительно были настроены и союзники, готовившиеся к широкомасштабному наступлению под началом нового главнокомандующего, сменившего в декабре самого маршала Жоффра – генерала Р.– Ж. Нивеля.
Но было уже слишком поздно. Поздно для правящего режима вообще и самого правящего царя лично. Слишком далеко зашли внутренние противоречия, чтобы выйти из кризиса «малой кровью». Как верно отметил В. И. Старцев, к февралю 1917 года «кризис в отношениях между двумя господствующими классами достиг небывалой остроты. Слепое, неумное сопротивление Николая II и его окружения, отказ от всякого компромисса с буржуазией, заставляли политических вождей этого класса становиться на путь подготовки заговоров и дворцового переворота» [374].
Нельзя не сказать и о той «министерской чехарде», что охватила высшие сферы управления зимой 1916/17 года. Помимо смены ряда членов правительства, включая самого премьер-министра, произошли замены и в военной машине. Причем кадровые назначения (кроме Действующей армии) производились уже по желанию императрицы Александры Федоровны, совершенно не разбиравшейся в людях и действовавшей согласно принципу «личной преданности» (правда, все эти «преданные» первыми разбегутся с началом революции), а не профессионализма. Но если в 1916 году императрица, получившая карт-бланш от императора, меняла только «штатских» министров, то накануне революции дорвалась и до военного ведомства. В конце 1916 года по инициативе императрицы был сменен военный министр генерал Д. С. Шуваев, так как ей не нравилась самостоятельность Шуваева.
Правда, выдвиженец царицы был выдвинут еще самим царем. С началом войны начальником Генерального штаба был назначен генерал М. А. Беляев, о котором никто из современников не сказал ни единого доброго слова как о военном профессионале. Тот самый генерал от инфантерии Беляев, который в преддверии решительной кампании 1917 года был назначен на пост военного министра только потому, что явился продуктом распутинской клики и сумел понравиться императрице Александре Федоровне. Именно этот генерал был прозван в военных кругах Мертвой головой вследствие своей потрясающей глупости, выдающегося бюрократизма и лакейского карьеризма.
Этот человек на протяжении почти всей войны (с 10 августа 1916 по 3 января 1917 г. – представитель русского командования при румынской Главной квартире, затем – военный министр) мог возглавлять высшие сферы военного управления – Генеральный штаб (на этом посту Беляева сменил генерал П. И. Аверьянов), а затем и все военное ведомство. Представляется, что на его фоне даже легкомысленный генерал В. А. Сухомлинов выглядел средоточием интеллекта и профессионализма. Это не говоря о неплохих военных министрах генерале А. А. Поливанове (очень и очень неглупый и весьма способный приспособленец) и генерале Д. С. Шуваеве (честнейший и негибкий интендант). Квинтэссенцией характеристики генерала М.А. Беляева можно привести мнение П. И. Залесского: «…просто – кретин, какие редко встречаются на свете» [375]. Можно ли было готовить победу в 1917 году, выдвигая на высшие посты таких людей?
Помимо оппозиции, уставшей ждать уступок от правящего режима, усталость от войны охватила и всю страну. Народные массы, в годы войны получившие бесценный жизненный опыт и объединенные общностью судьбы в масштабах всей страны, также становятся силой – той силой, что так легкомысленно не замечалась ни правительством, ни оппозицией.
Конечно, новой народной революции по образцу 1905 года боялись все, но мало кто верил, что она вообще осуществима без сигнала со стороны высших слоев. Неразличимость внешнего и внутреннего врага в смысле их «вредоносности» для крестьянства и солдатства приводит к стремлению насильственного достижения своих, солдатско-крестьянских целей в войне, то есть заключения мира и получения земли в первую голову. Недоверие к власти, нежелание воевать были обусловлены нерешенностью земельного вопроса. В такой обстановке даже многие события в «верхах» оцениваются с данной точки зрения: «Правда ли, что Распутина убили господа за то, что он войну хотел кончить?» [376].
В условиях отсутствия ясного осознания целей, причин и задач войны широкими народными массами на первый план выходило значение военной организации, долженствовавшей парировать эти недостатки совершенством ведения военных действий. Довоенное законодательство предусматривало, что Верховным Главнокомандующим должен быть сам император. Но эти функции с июля 1914 по август 1915 года выполнял великий князь Николай Николаевич. Страна была искусственно разделена на «фронт» и «тыл», что вызвало к жизни явление двоевластия военного и гражданского руководства, не умевших, а часто и не желавших искать компромисс между собой. Противоречия и противостояние между Ставкой Верховного Главнокомандования и Советом министров, усугубляясь по мере развертывания сражений на фронтах, постепенно приобрели политическую окраску, что позволило цензовой оппозиции использовать это обстоятельство в своих далеко идущих целях. Оппозиционные настроения тыла передавались командному составу армии и далее – по всему театру военных действий, что только ослабляло моральную силу вооруженных сил.
В последний раз цели войны были представлены царским режимом в приказе по армии и флоту от 12 декабря 1916 года. Прежде всего, этот приказ стал ответом на якобы «мирные» инициативы со стороны немцев, предложивших Антанте мир на германских условиях. Также в преддверии решающей кампании 1917 года Верховный Главнокомандующий должен был объяснить армии, по своей сути представлявшей к этому времени вооруженное ополчение, в чем заключается смысл еще как минимум одного года военной страды.
Император сам назвал цели мировой бойни для России: освобождение захваченной противником территории, необходимость обладания Царьградом (Константинополем – Стамбулом) и Черноморскими проливами, образование свободной Польши из трех частей России, Германии и Австро-Венгрии, отмщение за павших. При Временном правительстве целеполагание участия страны в войне для каждого отдельно взятого солдата усугубилось в сторону бессмысленности и глупости. «Общенациональные усилия», «Свободная Россия» и тому подобные благоглупости могли быть понятны только начетникам от социализма. Для солдата был понятен лишь лозунг «Мир без аннексий и контрибуций!» в своем самом что ни на есть простецком толковании.
Единственное, что смог придумать новый революционный режим в смысле стратегическом, это провозгласить борьбу с извечным врагом немцем, да поднять на щит идею общеславянского единства. Но в условиях революционного развала более применимой становилась цель тактическая – наступление как самоцель. И в любом случае эти цели должны были быть подкреплены немедленным разрешением аграрного вопроса.
Каждый день без государственного решения по земельной проблеме заколачивал новый гвоздь в гроб агонизировавшей власти. Кризис вооруженных сил из следствия общего кризиса страны постепенно превращался в причину дальнейшего развития общегосударственного кризиса. Как то и бывает в критические моменты истории, причины и следствия перепутываются, меняются местами, еще более усугубляя положение вещей. В. Г. Сухов пишет: «Расширение рамок системы “вооруженного народа” уже в процессе затяжной войны привело к наполнению армии массами, не подготовленными ни в военном, ни, тем более, в политическом отношении, что при общем кризисе страны обусловило и более раннее, чем в других государствах крушение самой системы “вооруженного народа”, как военной опоры господствующих классов» [377].
