От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав
Маршал Жуков был среди встречавших советского лидера. «16 июля специальным поездом должны были прибыть И. В. Сталин, В. М. Молотов и сопровождающие их лица. Накануне мне позвонил И. В. Сталин и сказал:
– Вы не вздумайте для встречи строить всякие там почетные караулы с оркестрами. Приезжайте на вокзал сами и захватите с собой тех, кого считаете нужным. Об охране на вокзале позаботится генерал Власик».
На перроне был и адмирал Кузнецов: «За полчаса до прибытия поезда на перроне собрались Г. К. Жуков, А. И. Антонов, А. Я. Вышинский и автор этих строк. Тщательно охраняемый вокзал был пуст. На фоне разрушенных зданий выделялся только что отремонтированный перрон. Мы сидели за небольшим столиком с телефонами, беседовали. Время от времени разговор прерывался: комендант докладывал о движении поезда.
Точно в назначенное время паровоз с несколькими вагонами подошел к платформе. Мы направились к тому вагону, в котором находился И. В. Сталин. Он вышел из вагона. Одет он был в свой обычный серый китель (хотя уже имел звание генералиссимуса), тепло поздоровался с нами».
Жуков тоже встречал Сталина около вагона. «Он был в хорошем расположении духа и, поздоровавшись, сказал:
– Чувствуется, наши войска со вкусом поработали над Берлином. Проездом я видел лишь десяток уцелевших домов.
А затем добавил:
– Так будет и впредь со всеми любителями военных авантюр.
Затем Сталин подошел к группе встречавших и поздоровался коротким поднятием руки, как он всегда это делал, здороваясь с теми, кому не подавал руки. Окинув взглядом привокзальную площадь, медленно сел в машину, а затем, вновь открыв дверцу, пригласил меня сесть рядом».
Сталина и Молотова привезли в отведенный им особняк. «И. В. Сталин обошел отведенную ему виллу и спросил, кому она принадлежала раньше. Ему ответили, что это вилла генерала Людендорфа. И. В. Сталин не любил излишеств в обстановке. После обхода помещений он попросил убрать ковры, лишнюю мебель», – замечал Жуков.
Дэвис хлопотал о встрече Сталина и Трумэна уже вечером 16-го. Советский лидер согласился, но заупрямился президент. Когда поздно вечером Трумэн поменял свое мнение, не захотел встречаться уже Сталин.
Предварительный проговор повестки конференции произошел в ходе встречи Молотова с Иденом в 18.00. Иден был настроен оптимистически.
– Консерваторы, наверное, надеются получить большинство в две трети голосов, – поинтересовался Молотов.
– Консерваторы были бы довольны получить перевес в сто голосов.
Собеседники явно не годились в Кассандры британской внутренней политики.
– Разрушения в Берлине колоссальные, никто до войны не мог себе представить, что так может быть разрушен большой город, – сказал нарком. – Однако немцы это заслужили.
– Согласен, – произнес Иден. – В начале войны Геринг любил посмеиваться над разрушениями английских городов.
– Геринг вел себя в начале войны очень хвастливо, но потом замолчал, не унимался лишь Геббельс, – заметил Молотов.
Договорились провести первое заседание на следующий день в пять вечера и взять за основу тот порядок, который был принят в Ялте. Молотов предложил советский список вопросов, который не вызвал возражений, Иден – английский. Молотов пожаловался на активность в Лондоне эмигрантского польского правительства Арцишевского уже после того, как Лондон признал правительство в Варшаве. Иден в ответ обрушился на Тито, который не выполнял соглашение о создании коалиционного правительства. Затем британский министр заговорил о жалобах турок, заставив Молотова пуститься в пространные объяснения:
– В 1921 году турки воспользовались слабостью советского государства и отняли у него часть Советской Армении. Армяне в Советском Союзе чувствуют себя обиженными. В силу этих причин мы и подняли вопрос о возвращении законно принадлежащих СССР территорий. Что касается вопроса о проливах, то советское правительство давно уже говорит о том, что Конвенция Монтре его не устраивает.
Идена эти аргументы не убедили.
Главным «именинником» в тот вечер был Трумэн. Он дождался того, ради чего откладывал открытие конференции союзников на середину июля. Произошло событие, изменившее мир, пожалуй, сильнее, чем сама Потсдамская конференция. В пустыне Аламогордо в штате Нью-Мексико утром по местному времени Соединенные Штаты взрывали ядерную бомбу.
Место для первого ядерного испытания Оппенгеймер подбирал еще весной 1944 года. Тогда он трое суток проболтался в военном грузовике по пустынным просторам на юге штата Нью-Мексико в компании гарвардского физика-экспериментатора Кеннета Бейнбриджа и нескольких армейских офицеров во главе с начальником службы безопасности Лос-Аламоса капитаном Пиром де Сильва. Ночью спали в кузове, опасаясь гремучих змей. Окончательное слово осталось за Бейнбриджем, который и выбрал участок в 96 км северо-западнее Аламогордо. Мексиканцы называли эту пустыню «Хорнада дель муэрто» – «Смертельный маршрут». Военные разметили квадрат 29 на 38 км и изгнали из него всех фермеров, благо их было немного. И начали строить полевую лабораторию и бункеры для наблюдения за испытанием.
За два дня до испытания Оппенгеймер, Буш, Конант и другие официальные лица прилетели в Альбукерке, где поселились в отеле «Хилтон».
Ближе к вечеру 15 июля начали наползать грозовые облака. Оппенгеймер подъехал к башне, на которой был установлен утыканный детонаторами металлический шар с ядерным зарядом. Башню эту со свойственным американцам цинизмом назвали «Тринити», то есть «Троица». Убедившись, что все было в порядке, ученый сел в машину и отправился на расположенное по соседству ранчо.
В напряженном ожидании его коллеги организовали тотализатор, поставив по доллару на свое предсказание относительно мощности взрыва. Теллер играл на повышение, предсказав 45 килотонн в тротиловом эквиваленте. Оппенгеймер поставил на скромные 3 килотонны. Ферми напугал военных, поставив на то, что взрыв подожжет атмосферу.
В ту ночь, когда и так никто не мог заснуть, сосем уж спать не дали… лягушки. Оппенгеймер напишет, что «все окрестные лягушки собрались в одном маленьком пруду рядом с лагерем, спаривались и квакали всю ночь». Сам он сидел в столовой, поглощая одну чашку кофе за другой и часто выкуривая сигареты. В какой-то момент достал томик Бодлера и попытался читать стихи.
Между тем по железной крыше застучал страшнейший ливень, за окном вспыхивали молнии. Ферми, опасаясь, что сильный ветер и дождь далеко разнесут радиоактивные осадки, предложил вообще отложить испытание.
Генерал Гровс поделится впечатлениями о самых запоминающихся моментах той ночи: «Прогноз погоды на утро 16 июля был не столь определенным, он был верен процентов на восемьдесят. В ночи разразились грозы, постоянно били молнии по всему району. Испытание должно было начаться в 04.00 часов, и на протяжении всей ночи поступали обращения от ученых отложить его из-за плохой погоды. Такая отсрочка могла привести к искажению данных испытания вследствие сложности повторной настройки механического оборудования. К счастью, мы отвергли предупреждения. Мы сохраняли спокойствие и бодрствовали всю ночь, надеясь на благоприятную погоду…
Проспав около часа, я встал в 01.00, и с этого времени был неотступно вместе с доктором Оппенгеймером до пяти часов утра. Естественно, он был очень нервным, хотя мысль его работала, как всегда, эффективно».
Старший метеоролог Хаббард заверял, что буря к рассвету утихнет. Он предложил сдвинуть время взрыва с четырех на пять часов утра. Гровс нервно мерил шагами столовую. Он ни за что не хотел откладывать испытания и перечислял доводы Оппенгеймера в пользу его проведения. А потом, опасаясь, что коллеги уговорят Оппенгеймера перенести испытание, Гровс увез его в центр управления, расположенный в Южном укрытии – в 9 км от «Тринити».
В 2.30 ночи обрушился ураганный ветер скоростью 50 километров в час, несший грозовые потоки воды. Хаббард продолжал предсказывать, что буря ненадолго.
