История Первой мировой войны - Оськин Максим Викторович
С другой стороны, подобные настроения в среде рядового офицерства стали следствием неумения генералитета воевать. Сплошь и рядом в русской армии периода Первой мировой войны распространилось такое явление, как достижение малой цели большой кровью. Причем, как правило, в наиболее бессмысленных ситуациях, когда обстановка и не требовала проведения боевых действий на данном участке фронта.
Дело доходило до того, что войсковые начальники для того, чтобы прибывший в войска штабной чин (или адъютант какого-либо вышестоящего начальника) получил боевую награду, организовывали атаки, которые не могли не быть отраженными противником. Разумеется, все это делалось большой кровью. Хотя все-таки глупости и непрофессионализма было гораздо больше.
Что говорить, если именно так была погублена в июле 1916 года на ковельском направлении даже гвардия – элита русских вооруженных сил и опора императорского трона. Высшие начальники не постеснялись за две недели боев совершенно напрасно вывести из строя почти пятьдесят тысяч гвардейцев, которые были с громадным трудом воспитаны уцелевшими после неудачной кампании 1915 года кадровыми офицерами гвардии. Все это было известно на самых верхах Действующей армии, но переломить сложившуюся тенденцию не удалось.
В результате слухи о том, что начальство нарочно проливает кровь, захлестнули армейскую массу уже после 1915 года. Так, в письме от 3 мая 1916 года, со ссылкой на мнения рядового армейского офицерства, начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал М. В. Алексеев сообщал главнокомандующему армиями Юго-Западного фронта генералу А. А. Брусилову: «Безвредные в начале войны, не имевшие теперешней силы и столь повсеместного распространения толки, ныне приобрели такую силу и значение, что с ними приходится серьезно считаться, иначе они могут привести к страшному бедствию… В своей среде, в обществе – в вагоне среди случайной публики, открыто и громко заявляют офицеры, что начальники не любят своих войск, не жалеют их, смотрят на пехоту лишь как на пушечное мясо, думают не о деле, а только о своей карьере, выгодах собственной безопасности. Обвиняют начальников уже не только в неспособности, в непродуманности операций, неумении, а много хуже всего этого: в злой воле, недобросовестности, небрежности, преступности, отсутствии всякой заботливости о людской крови» [351]. Отметим, что это письмо было написано еще до Брусиловского прорыва. К концу 1916 года, как показано выше, недовольство армии и, в частности, офицерского корпуса своим начальством примет гораздо более решительные формы.
Царь в свою очередь недооценил фактор возможности и решимости лидеров оппозиции внушить офицерской элите свои политические идеи и получить взамен поддержку армии в проведении либеральных реформ. На деле монархия лишалась своей единственной защиты против революции. Император даже в глазах военных стал противопоставляться Отечеству, чьи интересы перестали связываться с именем монарха.
Зная реальное положение дел, боеспособность армии и флота, оборонительные способности страны в начале 1917 года, высшие военные круги тем не менее поверили в невозможность власти выиграть войну. Более того, даже члены императорской фамилии призывали Николая II дать «правительство доверия», слепо полагая, что того же желает вся страна. Этот шаг подразумевался как необходимое условие на пути достижения непременной победы [352].
Безусловно, главным виновником революции и итогового поражения в войне была верховная власть Российской империи. В начале двадцатого столетия Россия несла на себе тяжелейший груз самых разнообразных проблем социального, экономического, политического, культурного и проч. характера. То ведение современной войны, что на деле продемонстрировала государственная машина страны, лишь усугубило эти проблемы. Гибель опоры монархии – кадрового офицерства и наиболее надежного солдатского кадра – устроенная «мясниками» в генеральских мундирах, взращенных государственной системой Российской империи, выбила из-под царизма последнюю опору. Отказ от суворовских принципов в воинском искусстве чрезвычайно способствовал перерастанию сражений в «мясорубки», где солдат как таковой расценивался ниже человеческой жизни в принципе.
Оппозиционная пропаганда тех слоев, для которых жажда власти была гораздо сильнее патриотизма, обрабатывала миросозерцание людей, уже надломленных тяжелой войной, «министерской чехардой», безответственным поведением правящей элиты. Императорская фамилия, члены правительства и думы, высший командный состав армии, деловые круги, за редким исключением, не показывали примера для масс. Примера того, как нужно работать во время мировой войны.
В свою очередь, смыкание аристократии с либеральной буржуазией в отношении к царствующему монарху и его режиму стало мощным ударом по воюющему государству: «Важным элементом расстановки политических сил летом – осенью 1916 года стали контакты между великосветско-великокняжескими кругами и либеральной оппозицией. Боясь обращаться к массам, либералы все больше возлагали надежды на тех, кто мог оказать закулисное влияние на власть, а власть своим фаталистическим упрямством сама навязывала дворянской верхушке роль “оппозиции”. Страх, что политика Николая II и Александры Федоровны приведет к краху режима, тревога за собственное будущее, толкали “большой свет” к действиям, хотя там плохо представляли себе, что происходит на деле. Поскольку Прогрессивный блок и Земский и Городской союзы заверяли, будто говорят от имени России, в “свете” надеялись, что успокоить цензовую оппозицию – значит успокоить страну» [353].
Выйти из войны сепаратным маневром Российская империя не могла, что в решающей степени зависело от позиции, занятой самим Верховным Главнокомандующим и императором. Идти на какие-либо кардинальные политические реформы во время войны царь также не желал, справедливо полагая, что в таком случае реформы неизбежно примут характер вынужденного капитулянтства. Но и заявления оппозиционных кругов о грядущем военном крахе при условии сохранения существующего политического режима были абсолютно беспочвенны. Даже если откинуть в сторону ту громадную работу по укреплению обороноспособности, что была проделана страной в 1916 году, то ведь Российская империя воевала в союзе с сильнейшими державами Запада, и уже только одно это с неизбежностью предполагало, что Россия так или иначе, мощной либо ослабленной, но окажется в стане победителей.
В свою очередь верхи не пожелали сплотиться вокруг императорского престола: неужели же эти действительно умные люди могли на полном серьезе относиться к «влиянию Распутина» и мифических «темных сил»? Имея перед глазами плоды интеллектуальной деятельности оппозиционеров, приходится ответить на этот вопрос отрицательно. Хотя, конечно, влияние Г. Е. Распутина в отношении назначения ряда должностных лиц в агонизировавшем Петрограде, несомненно, существовало. Недаром даже правые деятели разделились на «распутинцев» и их антагонистов.
Апогеем непонимания ситуации стало убийство Г. Е. Распутина лидером правых кругов В. М. Пуришкевичем и аристократами – князем Ф. Ф. Юсуповым-Сумароковым-Эльстон и двоюродным братом царя великим князем Дмитрием Павловичем. Характерно, что люди, называвшие себя монархистами, отрицательно, а то и с иронией относились к личности императора Николая II, не понимая, что монархизм заключается в повиновении любому монарху не как человеку тех или иных качеств, но именно как Помазаннику Божьему. Вернее, не то чтобы не понимая, а не желая понимать.
Поиск «сильной личности» во имя спасения монархии стал жупелом сил, называвших себя монархическими, хотя для спасения монархии было бы достаточно сплотить усилия и не подыгрывать антигосударственным силам и тенденциям. Ведь даже убийство Г. Е. Распутина было не импульсивным, сиюминутным решением одного из депутатов Государственной думы В. М. Пуришкевича. Об этом знали многие, например В. В. Шульгин, который сам же упоминает о том, что знал данную информацию, в собственных мемуарах «Дни». Убийство было одобрено председателем парламента М. В. Родзянко и лидером кадетской партии П. Н. Милюковым, который накануне убийства в своей думской речи не преминул намекнуть на то, что должно было свершиться [354]. Разве это удивительно в принципе? Еще в период Первой русской революции на официальных собраниях кадетской партии известия об убийстве царских министров и других высокопоставленных лиц террористами-эсерами встречались аплодисментами.
