История Первой мировой войны - Оськин Максим Викторович
Бесспорно, что «во время Первой мировой войны народ определенно разочаровался в Николае II… то, что Россия во время его царствования терпела поражение во второй войне подряд, не могло быть списано на привходящие факторы. Проигранные русской армией сражения наносили огромный удар по авторитету монарха, ибо миф о его персональной божественной силе и всесилии с каждым поражением разваливался, особенно после того как Николай II лично стал во главе армии. Парадигма всемогущества государя пришла в противоречие с действительностью» [343]. Дело не в поражениях, которых было не меньше, чем у прочих союзников, а в восприятии хода войны широкими народными массами.
В то время как во Франции широко рекламировался героизм французских солдат и офицеров в битве за Верден, утверждался авторитет полководцев и даже проштрафившиеся военачальники тихо отстранялись со своих высоких постов (например, главнокомандующий генерал Ж. Жоффр), то в России неизмеримо преувеличивали масштабы неудач и замалчивали размеры побед. Но главное, либеральные оппозиционеры, которые никогда в жизни не командовали войсками, судили о военных действиях тем безапелляционным тоном, каким штафирка всегда пытается подавить профессионала. Соответственно раз ключевые средства массовой информации находились в руках оппозиции, то именно их интерпретация событий занимала умы граждан Российской империи.
Иными словами, удар по авторитету монарха наносили не сами неудачи, как объективные явления реальности, а их истолкование оппозиционной прессой. Хуже всего, что в войсках, несомненно, разочарованных исходом боев 1916 года, получили распространение такие же настроения. Прежде всего. внутри офицерского корпуса и в среде высшего генералитета. Неудивительно: как-то следовало бы оправдать собственные неудачи.
Например: не мог же генерал Брусилов публично винить самого себя за нелепый и кровавый многомесячный штурм ковельского укрепленного района, проще было разъяснять недостатки снабжения и тяжелой артиллерии. То обстоятельство, что Брусилов был прекрасно осведомлен о количестве тяжелых орудий и вероятных объемах поставки боеприпасов, оставлялся им в стороне. Николай II был виновен в том, что не пытался лично руководить военными действиями, но, вероятнее всего, в таком случае ситуация могла стать лишь хуже. Ведь царь назначал на высшие посты профессионалов – тот же М. В. Алексеев был одним из лучших генералов России данного периода. В чем же здесь вина императора, если за его спиной высший генералитет, не желая взять вину на себя, вступил в союз с оппозицией?
Действительно, оппозиционеры вели и личную переписку с лицами высшего генералитета, в том числе с генералами М. В. Алексеевым и Н. В. Рузским, которым предстояло сыграть ключевую роль в отречении царя. Эти письма также распространялись внутри страны сотнями тысяч копий. Что характерно, генералы не только не прекращали обмена информацией со смутьянами, явно подрывающими основы государственного строя, но даже порой высказывали императору Николаю II свою собственную солидарность с настроениями, царящими в обществе и требующими уступок [344]. Ряд генералов вообще принимал участие в разработке планов дворцового переворота.
В начале 1917 года, незадолго до начала планируемого государственного переворота (насильственное отречение царя, возможно, даже с его убийством, в пользу наследника цесаревича Алексея при регентстве брата императора, великого князя Михаила Александровича), деятели оппозиции посетили ряд видных военных. В их число вошли (как минимум) начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал М. В. Алексеев, главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н. В. Рузский, главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта генерал А. А. Брусилов и наместник на Кавказе великий князь Николай Николаевич.
Как ни странно, ни один из этих генералов (ни один из них, впрочем, не решился открыто поддержать оппозиционеров) не довел до сведения императора Николая II информацию о готовящемся преступлении против главы государства. Это в современной терминологии, даже по минимуму, – преступное бездействие. Если же учесть, что речь шла о судьбе государства, участвовавшего в мировой войне, то преступность замыслов становится еще тяжелее – «измена Родине».
Все эти лица в той или иной форме, разумеется, вероятнее всего, отказались от подготовки переворота, но несомненен факт, что они психологически были готовы к нему. Косвенным подтверждением этому выводу может служить поведение высших генералов в конце февраля, когда деятели Государственной думы во главе с ее председателем М. В. Родзянко вели переговоры со Ставкой и штабом Северного фронта, где находился царь. Исследователь совершенно верно характеризует создавшуюся ситуацию следующим образом: «Высшее командование армии во главе с Алексеевым предпочло пойти на сговор с Родзянко, который сам не имел никакой власти и, зная об этом, убеждал недостойных генералов пойти на измену. Но на то они и были недостойные, чтобы можно было с ними об этом говорить» [345]. Настойчивые запросы генерала Алексеева, подталкивавшие к выводу о том, что отречение неизбежно, побудили высший генералитет выступить против императора, при этом даже не попытавшись спросить мнения своих подчиненных – хотя бы командующих армиями.
Главное, именно эти люди – великий князь Николай Николаевич, генерал Н. В. Рузский и генерал А. А. Брусилов, – не колеблясь особенно, встали на сторону мысли о необходимости отречения. Между тем известно, что главнокомандующий армиями Западного фронта генерал А. Е. Эверт пытался, насколько возможно, уклониться от ответа на вопрос Ставки (то есть лично генерала М. В. Алексеева) относительно отречения императора. А помощник главнокомандующего армиями Румынского фронта генерал В. В. Сахаров лавировал до последнего момента, узнав уже мнения всех прочих главнокомандующих и только тогда вынужденно присоединившись к общему мнению высших генералов. А. И. Деникин признает, что «Западный фронт долго задерживал ответ. Румынский также долго уклонялся от прямого ответа и все добивался по аппарату у соседних штабов, какой ответ дали другие».
Безусловно, все это отнюдь не оправдывает генералов Эверта и Сахарова, по сути дела, нарушивших присягу своему сюзерену и Верховному Главнокомандующему, но их колебания и нерешительность подтверждают точку зрения, что, вероятнее всего, эти два главнокомандующих не обладали точной информацией о готовящемся перевороте (слухами питались все). А главное, в условиях, когда Ставка (М. В. Алексеев) и герой прошлогодней кампании (главкоюз А.А. Брусилов) твердо поддержали идею отречения, главкозап и помглавкорум не решились на противостояние в поддержку императора, находившегося к тому же в руках сторонника отречения (главкосев Н. В. Рузский).
Одним из главнейших положений дезинформационной кампании, предпринятой оппозицией против государственной власти, стало обвинение в подготовке сепаратного мира. В качестве «доказательств» говорилось о «миссии княгини Васильчиковой» (отправленной под домашний арест в имение), о назначении Штюрмера (обычного серого чиновника, выступавшего проводником замыслов императора Николая II), о деятельности императрицы Александры Федоровны (напомним, той самой императрицы, что, будучи больна, лично ухаживала за ранеными в качестве сестры милосердия).
Такой подход должен был, разумеется, ударить прежде всего по тому управленческому слою, что являлся наиболее опасным для заговорщиков – высокопоставленному генералитету и офицерскому корпусу в целом. Ни один офицер не желал сепаратного мира, и потому убеждение в том, что правительство готовит его, должно было настроить офицерскую массу против царского правительства и самого императора.
Это обвинение заведомо являлось несостоятельным, что было очевидно уже современникам (лучше прочих – лгавшим оппозиционерам) и подтверждено в наше время поколениями ученых. Несостоятельным уже хотя бы потому, что кампания 1916 года отчетливо показала, что блок Центральных держав держится из последних сил. Какой же резон в том, чтобы заключать непременно невыгодный мир с врагом, которого осталось только добить, отказываясь при этом от всех приобретений, что должны были достаться России после победы, согласно союзным договоренностям? Подводя итоги дискуссии по проблеме якобы проводившейся подготовки царским правительством сепаратного мира, В. С. Васюков пишет: «Готовность продолжать войну диктовалась необходимостью сохранения союза с державами антантовского блока, в котором по-прежнему видели наилучшую комбинацию для отстаивания интересов русской внешней политики… Обнадеживали итоги кампании 1916 года, вселяли надежду виды на 1917 год» [346].
