История Первой мировой войны - Оськин Максим Викторович
Одним из ярких образчиков является выступление А. И. Коновалова 16 декабря, всего через четыре дня после твердого приказа императора по армии и флоту о доведении войны до победного конца. В частности, Коновалов говорил: «Страну с необыкновенной силой охватило сознание опасности, грозящей ей не извне, а изнутри… Вся страна, весь народ должны сознавать, что в стране нет власти, нет Вождей (Рукоплескания слева), которым страна верит, которые могли бы страну вдохновить. Власть находится в руках недостойных лиц… Власть, ведущая борьбу со страной и доводящая эту борьбу до наивысшего напряжения, вызывает тем угрозу возможности осуществления самых непоправимых катастроф… Власть отчуждена от народа… враждебна этому народу… страна не может поступить иначе, как повести борьбу с властью» [340]. Ну что тут скажешь?
Клан Коноваловых являлся владельцем крупных текстильных фабрик в России. Воспитанный в европейском стиле, А. И. Коновалов был готов идти на значительные уступки своим рабочим. Одним из первых российских предпринимателей, еще в 1900 году, он установил на своих предприятиях 9-часовой рабочий день, строил школы, больницы, училища для подготовки профессиональных кадров. Однако выступления олигархов от имени народа против существующей власти – дело обычное. На что не готов пойти крупный капитал, лишь бы сохранить свои позиции, а в случае успеха – и приумножить.
Очевидно, что если «власть враждебна этому народу», то олигархические структуры, несомненно, «дружелюбны». Пример такого «дружелюбия» прекрасно подали девяностые годы двадцатого столетия. Имел ли г-н Коновалов право выступать от имени эксплуатировавшегося им народа? По крайней мере, сам он полагал, что имел.
Впрочем, нельзя удивляться тому, что с подмостков парламента раздаются, по сути, открытые призывы к мятежу против властей (удивляться надо бездействию царя). В этом вопросе думцы опирались на мощную поддержку оппозиционно настроенной крупной буржуазии. Впрочем, зачастую это было одно и то же. Так, например, 11 декабря совещание представителей общественных организаций приняло обращение к Государственной думе с призывом довести борьбу с существующим политическим режимом до конца: «Отечество в опасности! Призрак голода грозит армии и народу… Правительство, давшее Сухомлиновых, Мясоедовых и Штюрмеров, с самого начала войны мешало армии выполнить ее трудную задачу. Миллионами жизней и пятнадцатью занятыми губерниями заплатила страна за ошибки и преступления власти, которая… продолжала и продолжает вести в тылу предательскую борьбу с обществом и народом… Ни компромиссов, ниуступок!… Пусть знает армия, что правительство, разрушая и распыляя живые силы страны, наносит непоправимый удар общему делу» [341].
В любом случае, оппозиция могла торжествовать первую тактическую победу. Под давлением либеральной буржуазии, поддержанной высшим генералитетом и великокняжеской оппозицией, император Николай II был вынужден 9 ноября отправить Б. В. Штюрмера в отставку. Его преемником стал враг Штюрмера, но такой же правый деятель – А. Ф. Трепов. Император никак не желал «понимать», что дело вовсе не в фигуре Б. В. Штюрмера, а в том, что требования оппозиционных кругов, лживо утверждавших, что за ними стоит «вся Россия», распространялись на создание правительства, ответственного не перед царем, а перед Государственной думой. Следовательно на передачу основных властных полномочий буржуазному парламенту, за которым стоял крупный олигархический капитал.
Указывая на мнимый союз «общества и народа» и на якобы «предательские» действия правительства, буржуазные круги закрыли глаза на собственный отказ от присяги и даже на сам факт войны, во время которой внутренние смуты особенно опасны, примером чему стал 1905 год. Однако возможность получения власти стала обретать реальные черты: жажда власти заслонила прочую мелочь вроде чести, совести, патриотизма и тому подобных символов, давно отброшенных оппозицией в мусорную яму партийных интересов и корпоративного сплочения. Притом уже после революции главным виновником разрухи, безвластия и беспредела в народной среде признавались император и его семья: «романовская династия, еще совсем недавно воплощавшая в себе единение народа и власти, воспринималась крестьянством как главная виновница этого противоестественного состояния… Здесь проявились последствия агитации радикалов: крестьяне настолько были поражены тем, что, согласно желтой прессе, творили самодержец, его окружение и особенно “императрица-немка”, что оправданий для династии не находили» [342].
Пропаганда тезиса, что при царе Российскую империю ждет неизбежная революция, а при «ответственном министерстве» дело сразу пойдет на лад, не только активизировала всех противников монархии, но и дезориентировала ее сторонников. Последнее обстоятельство, в условиях отсутствия какой-либо контрпропаганды, приводило к тому, что в кризисный момент у монархии могло не остаться защитников. Так, 26 ноября Государственный совет и 30-го числа съезд объединенного дворянства присоединились к требованию оппозиции о создании правительства, которое опиралось бы на большинство в обеих палатах российского парламента. Иначе говоря – было бы ответственно перед гг. милюковыми, гучковыми, керенскими и прочими.
В ответ агонизировавшая монархия пыталась выправить крен тонущего под ударами пассажиров государственного корабля кадровыми перестановками. 1 января 1917 года пост премьер-министра занял последний царский выдвиженец – князь Н. Д. Голицын, который до того занимал пост помощника императрицы Александры Федоровны в Комитете помощи военнопленным.
Следует отметить еще такой интересный вопрос, как «монархичность» известных оппозиционеров. Постоянные заверения лидеров оппозиции Милюкова и Гучкова в приверженности монархическому строю, их псевдоусилия по поводу воцарения цесаревича Алексея Николаевича или царского брата великого князя Михаила Александровича в мартовские дни, болтовня о дворцовом перевороте во имя спасения династии почему-то позволили впоследствии причислить этих людей к «монархистам» в широком спектре российской революционности 1917 года. П. Н. Милюков и А. И. Гучков, вне сомнения, были людьми умнейшими, а потому их «усилия» по сохранению в Российской империи монархического конституционного режима по английскому образцу представляются не то донельзя наивными, не то лицемерно наигранными. При этом следует напомнить, что в данный момент борьба велась в условиях тяжелейшей внешней угрозы, когда, казалось бы, все силы должны сплотиться вокруг центральной власти, во имя достижения победы. Вне сомнения, эти люди сознавали опасность революционного переворота во время войны и не могли не знать о действительных, а не надуманных чаяниях народов нашей страны в смутные дни: опыт революции 1905-1907 годов еще стоял перед глазами.
Неужели политическая убежденность таких деятелей равняется «наивному монархизму» простого мужика, который в трактире клянется перебить всех за батюшку-царя, но как только дело доходит до земельного вопроса, готов перегрызть горло любому царю? Вряд ли это так. Поэтому вопрос о местонахождении таких деятелей, как Милюков и Гучков, в политическом спектре образца 1917 года еще требует своего исследования. Одно дело – Гучков перед войной, и совсем другое – к 1917 году.
Но тот же Милюков, чья партия еще в Выборгском воззвании 1905 года фактически призывала к восстанию против существующего строя, вообще не может быть причислен к сторонникам монархии. В противном случае, с известными оговорками если его и можно назвать монархистом, то только монархистом английским. Но ведь Милюков жил и творил в России.
Пропаганда и армия
Деятельность либералов в отношении армии и флота стала решающим ударом по режиму. В войсках свободно распространялись листовки и копии писем и речей членов Государственной думы (А. И. Гучкова и П. Н. Милюкова как лидеров своих партий), являвшейся самой по себе властной государственной структурой, что придавало должный авторитет ее заключениям. Таким образом, под сомнение ставилась сама возможность победы при таком руководстве. Исход кампании 1916 года, разгромом Румынии показавший, что враг еще силен, понуждал слабых духом на пессимистический лад, особенно когда появился «удобный стрелочник» в лице императора.
