Валерий Замыслов - Иван Болотников (Часть 2)
Сотник кивнул палачу.
- А ну-ка, Адоня, всыпь ему пару плетей.
Кат тяжело шагнул к Пятунке.
- Сымай кафтан, стрельче.
Пятунка не шелохнулся.
- Стрелец я. Пошто плети?
- Сымай, сымай!
Адоня грубо толкнул стрельца, а затем сорвал с него темно-синий кафтан и белую полотняную рубаху. Пятунка забрыкался, но дюжий кат схватил его в охапку и пригвоздил к скамье, связав руки тонким сыромятным ремешком.
Сотник поднялся с табурета и плюнул на спину Пятунки.
- Худосочен, служилый. У палача же рука тяжелая. Давай-ка миром поладим. Рано тебе на тот свет. Поведай мне о донцах да атамане Федьке Берсене, и я тебя к вдовице отпущу.
- Стрелец я, - упрямо сжал губы Пятунка.
- А Федька кто?
- Такого не ведаю.
- Приступай, Адоня.
Палач взял с лавки кнут, дважды, будто разминаясь, рассек воздух, а затем широко отвел назад руку и с оттяжкой полоснул Пятунку по узкой худой спине.
Пятунка вскрикнул, зашелся от боли.
- То лишь запевочки, - хихикнул Адоня и стегнул Пятунку еще трижды, вырезая на спине кровавые, рваные полосы. Пятунка заскрежетал зубами.
"Щас проболтается. Много ли надо экому сверчку", - усмехнулся сотник и схватил Пятунку за волосы.
- Не люб кнут, стрельче? То-то же. Стоило страдать. Плюнь! Чать, жизнь-то дороже.
Голос Потылицына был елейно мягок.
- Адоня, подай-ка кувшин с вином. Опохмель донца, глядишь и полегчает.
Кат развязал Пятунке руки, налил из кувшина полную медную чару.
- Дуй, паря. Лукьян Фомич милостив.
Пятунка с великим трудом поднялся, глянул злыми глазами на палача и сотника, принял дрожащими руками чару, выпил.
- Ну, а теперь сказывай, милок.
- Стрелец я, Федьки не ведаю, - стоял на своем Пятунка.
Сотник озлился, выхватил у палача кнут и принялся хлестать непокорного донца.
- Не ве-е-даешь! Не ве-е-даешь!
Пятунка упал на холодный пол, а сотник все стегал и стегал, пока не услышал голос палача:
- Сдохнет, кой прок.
Потылицын опомнился, швырнул кнут. Кат прав: мертвый донец никому не нужен.
- Кропи казака, Адоня.
Палач зачерпнул из кадки ковш рассолу и начал плескать на кровавые раны. Пятунка закорчился.
- Лей, Адоня! Лей! - закричал сотник.
Но Пятунка лишь храпел и выплевывал изо рта кровь.
Отчаявшись что-нибудь выведать, сотник приказал палачу подвесить донца на дыбу. Но и на дыбе, с вывернутыми руками, ничего не сказал Пятунка.
- Жги его! Увечь! Ломай ребра! - наливаясь кровью, бешено заорал сотник.
В ход пошли хомуты и раскаленные клещи, тонкие стальные иглы и железные прутья.
Пятунка дергался на дыбе и хрипло выкрикивал:
- Стрелец я! Стрелец, душегубы!
А в потухающем сознании проносилось:
"Не выдам вольный Дон, не выдам Федьку. Атаман отомстит за мою погибель".
Слабея, выдавил:
- Собака ты, сотник. Зверь. Прихвостень боярский!
Потылицын толкнул палача к горну.
- Залей ему глотку!
Кат шагнул к жаратке, где плавился свинец в ковше. Опустив Пятунку на пол, Адоня вставил в его черный изжеванный рот небольшое железное кольцо, а затем вылил в горло дымящуюся, расплавленную жижу.
Пятунка, донской казак из Раздорской станицы, дернулся в последний раз и навеки застыл, унося с собой тайну.
Утром к городу прибыл торговый обоз. Купец, черный, косматый, сошел с подводы и, разминая затекшую спину, ступил к воротам.
- Пропущай, служилые!
Стрельцы и ухом не повели. Один из них молвил, позевывая:
- Больно прыткий... Рожа у тебя разбойная.
- Сам разбойник, - пообиделся купец. - Открывай ворота. Людишки мои чуть живы, да и кони приморились. Впущай!
Стрелец пьяно качнулся, хохотнул:
- Ишь, плутень. На торг поспешает, служилых объегоривать... Издалече ли притащился?
- Издалече. С самой матушки Рязани. Воевода Тимофей Егорыч меня ждет не дождется. Товаров ему везу.
Услышав имя воеводы, стрельцы засуетились и кинулись к воротам.
- Так бы и говорил. А подорожную имеешь?
- При мне, служилые.
Купец вытянул из-за пазухи грамоту, и стрельцы открыли тяжелые, окованные железом ворота. Старшой глянул в подорожную, но кудрявые строчки двоились и прыгали перед мутными глазами. Так и не осилил. Махнул рукой.
- Проезжай, торгуй с богом.
Пять подвод в сопровождении оружных людей с самопалами въехали в город. У стрелецкой избы пришлось остановиться: купца позвал к себе сотник Потылицын, которого уже известили о торговом обозе.
- Из Рязани пожаловал? Так-так... А что везешь? - пытливо вопросил сотник.
- Да всего помаленьку, - уклончиво ответил купец и замолчал, упершись тяжелыми руками о колени.
- И воеводу нашего ведаешь?
- Да как же не ведать, мил человек. В Рязани наши дворы обок, - с гординкой произнес купец.
- А чего в эку даль пустился? Нас купцы не шибко жалуют.
- Вестимо. Плохо до вас добираться, лиходейство кругом. Но прытко Тимофей Егорыч просил. Новому городу-де без товаров худо. Вот и потащился. Да и воеводу-старика охота потешить.
- Старика? - еще более сузив глаза, протянул сотник. - Околесицу несешь, купец. Нашему воеводе и сорока нет.
- Да ты что, служилый! Грешно над воеводой смеяться. У него сыны твоих лет.
- Моих лет? - Потылицын и вовсе оторопел. Голову его осенила страшная догадка, и от этого он разом взопрел, будто сунулся в жаркую баню.
- Моих лет, речешь?.. А кой из себя, воевода?
Купец недоуменно глянул на сотника, пожал плечами.
- Волосом рыжеват, плешив, борода клином...
Купец не успел досказать, как Потылицын сорвался с лавки и пнул ногой дверь в пристенок.
- Степка! Кличь ко мне десяцких!
Ступил к купцу, жарко задышал в лицо.
- В самую пору явился, в самую пору! То-то, мекаю, воевода на ухарца схож. Никакой в нем знатности. Вот топерича он у меня где, самозванец!
Сотник стиснул тяжелый кулачище, а купец, ничего не понимая, захлопал на Потылицына глазами.
- Энто как же, батюшка?.. Ведь то поклеп на Тимофея Егорыча. Вельми он родовит. Дед его у Ивана Грозкого в стольниках ходил... Кой самозванец? Воевода при мне из Рязани выступил.
- Выступил да сгинул. Воровской атаман Федька Берсень ему башку смахнул и сам воеводой объявился. Уразумел?
Купец ошарашенно попятился от сотника, перекрестился в испуге.
- Экое злодейство... Четвертовать надлежит лиходея.
- В Москву повезем. Пущай сам государь Федьку четвертует, - злорадно молвил сотник.
Воровского атамана надумали схватить ночью. Днем же Федьку сотник брать не решался: с атаманом была большая ватага повольников-донцов.
- Федьку в железа закуем, а гулебщиков живота лишим. Они нонче все пьяные, управимся, - сказал "собинным людям" Потылицын.
- А с дружками Федькиными как? - вопросил один из десяцких.
- И дружков в железа. То Федькины есаулы. Ивашку и Ваську повезем вкупе с атаманом.
Потылицын ликовал: завтра он отправит закованных бунтовщиков в стольный град. И сам поедет. Царь щедро вознаградит. И не только деньгами, а, возможно, за радение и в дворяне пожалует. Может так случиться, что возвернется он в крепость самим воеводой.
А Берсень тем временем сидел в Воеводской избе. Распахнув бархатный кафтан, мрачно взирал на конопатого длинногривого подьячего, который монотонно доносил:
- Торг обезлюдел. Купцы и приказчики лавчонки закрыли и по домам упрятались. А все оттого, что стрельцы на торгу озоруют, денег не платят и многи лавки разбоем берут. Гиль в городе, батюшка... Служилые бражничают, караульной службы не ведают. И всюду блуд зело великий. Стрельцы твои по ночам девок силят. Врываются в избы благочестивых людей, кои достаток имеют, и волокут девок в кабак. Ропот идет, батюшка...
"Кабы один ропот, - разгневанно думал Федька. - Тут и вовсе худое замышляют. Купцы и приказчики, чу, грамоту царю отписали. Вот то беда!"
Другой день Федька невесел: Болотников доставил черную весть. Может статься, что грамота попадет самому Годунову. Тот пришлет в крепость своих людей да приставов, и тогда прощай воеводство. Но то будет еще не скоро. Месяц, а то и более не прибудут Борискины люди. Надо выставить на дороге заставу. Самому же пока сидеть в крепости и потихоньку готовить казаков к походу. Потребуются деньги, оружие и кони...
А подьячий все заунывно бубнил и бубнил:
- Бронных дел мастера намедни просились. Железа им надобно, мечи и копья не из чего ладить. Недовольствуют. Надо бы за железом людишек снарядить.
Скрипнула дверь, на пороге показался Викешка.
- Прости, воевода. Десяцкий Свирька Козлов по спешному делу.
- Что ему?
- Не ведаю. Одному тебе хочет молвить. Спешно, грит.
- Впусти.
Десяцкий, длинный черноусый стрелец в красном суконном кафтане, низко поклонился воеводе и покосился на подьячего.
- Выйди-ка, Назар Еремыч, - приказал тому Федька.
Подьячий недовольно поджал губы и удалился. Свирька же торопливо шагнул к Берсеню.
- Из стрелецкой избы я, воевода. Сотник Потылицын нас собирал.
