От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав
Для советского правительства был неожиданным также тон ультиматума в том заявлении, с которым англо-американские представители обратились к Югославскому Правительству 2 июня».
Черчилль был возмущен посланием Сталина. Как утверждал в мемуарах сам премьер-министр, он направил советскому лидеру такой ответ: «Наша общая идея, как мы договорились в октябре в Кремле, состояла в том, что югославские дела будут решаться на основе соотношения русских и британских интересов пятьдесят на пятьдесят. На деле же это скорее девяносто на десять, но даже и в этих десяти мы подвергаемся жесткому давлению маршала Тито – настолько жесткому, что Соединенные Штаты и Правительство Его Величества были вынуждены привести в движение сотни тысяч войск. Югославы чинят – особенно в Триесте – большие жестокости в отношении итальянцев, и вообще они проявили склонность захватывать любую территорию, на которую проникли их легкие силы… Я не понимаю, почему повсюду мы должны терпеть пинки, особенно со стороны людей, которым мы помогали еще до того, как вы вошли с ними в контакт». Вот только Сталин никогда этой телеграммы не получал. Этот гневный набросок Черчилль оставил себе (для мемуаров).
В Москву же он написал следующее: «Весьма благодарен за Ваше послание от 21 июня. Я надеюсь, что теперь, после того как дело было счастливо улажено в Белграде, мы сможем в Берлине совместно обсудить положение. Хотя я не видел заявления фельдмаршала Александера до его опубликования, я могу заверить Вас, что очень хорошо отношусь как к России, так и к маршалу Тито».
По сути, триестский кризис был дипломатическим поражением Тито. Еще несколько лет будет обсуждаться статус Триеста, и город станет тем местом, где начинавшаяся холодная война в любой момент могла превратиться в «горячую». Не удастся югославам получить и населенные в основном словенцами австрийские провинции Штирия и Каринтия.
Трения, которые в это время возникали между Сталиным и Тито, не оказывали еще ощутимого влияния на состояние советско-югославских отношений. 29 июня, поздравляя Сталина с присвоением ему звания генералиссимуса, Тито уверял: «Народы Югославии никогда не забудут проявленной Вами отеческой заботы и оказанной благотворительной помощи в наиболее трудное время борьбы за свободу своего отечества». Сталин, в свою очередь, направил в Югославию тридцать сотрудников 6-го управления НКГБ СССР во главе с комиссаром госбезопасности Шадриным для усиления охраны Тито. 9 сентября югославский лидер получит высшую советскую военную награду – орден «Победа» под номером 19. Из всех своих наград Тито особо ценил именно эту и демонстративно носил орден, когда в советской прессе его называли «кровавым палачом».
Шестого июля Сталин ответил и Трумэну, и Черчиллю, что не возражает против обсуждения триестского вопроса на предстоявшей встрече в Германии.
Как мы помним, 2 июня Трумэн направил Сталину послание, где говорил о готовности США признать Финляндию, но не Венгрию, Болгарию и Румынию, где американцев не устраивали правительства. Тогда Гопкинс решил не вручать послание Сталину, чтобы не сорвать их переговоры. Гарриман отправил текст в Кремль 7 июня, как только самолет Гопкинса взлетел.
Сталин возмущенно отвечал Трумэну в послании от 9 июня: «Я не вижу оснований отдавать в этом деле какое-либо предпочтение Финляндии, которая, в отличие от Румынии и Болгарии, не принимала участия на стороне союзников в войне против гитлеровской Германии своими вооруженными силами. Общественному мнению Советского Союза и всему советскому командному составу было бы непонятно, если бы Румыния и Болгария, вооруженные силы которых принимали активное участие в разгроме гитлеровской Германии, были бы поставлены в худшее положение по сравнению с Финляндией.
Что касается вопроса о политическом режиме, то в Румынии и Болгарии имеются не меньшие возможности для демократических элементов, чем, например, в Италии, с которой Правительства Соединенных Штатов Америки и Советского Союза уже восстановили дипломатические отношения. С другой стороны, нельзя не заметить, что за последнее время политическое развитие Румынии и Болгарии вошло в спокойное русло, и я не вижу таких фактов, которые могли бы порождать беспокойство в отношении дальнейшего развития демократических начал в этих странах».
Черчилль поспешил 10 июня немного успокоить Сталина: «Мы сами рассматриваем вопрос о наших будущих отношениях с этими государствами, и мы надеемся представить Вам и Правительству Соединенных Штатов в весьма скором времени исчерпывающие предложения. Я надеюсь, что мы смогли бы обсудить их при нашей предстоящей встрече».
Сталин предпочел истолковать послание Черчилля в позитивном ключе и отвечал премьеру 14 июня: «Принимаю к сведению, что Вы в ближайшее время пришлете свои предложения по этому вопросу. Я все же думаю, что дальше не следует откладывать возобновление дипломатических отношений с Румынией и Болгарией, которые вместе с советскими войсками помогли разгрому гитлеровской Германии. Нет также оснований откладывать возобновление дипломатических отношений с Финляндией, выполняющей условия перемирия. С Венгрией это можно было бы сделать несколько позже». Реакция британской стороны на это письмо была спокойной. «Послание Сталина показывает, что он вполне может пойти на восстановление дипломатических отношений, не дожидаясь нас. Нам вряд ли стоит против этого возражать», – писал Кадоган Черчиллю 19 июня.
Трумэн отреагировал только 18 июня и в том же ключе, что и британский премьер: «Я полностью согласен с тем, что установление дипломатических отношений с Румынией, Болгарией, Венгрией и Финляндией… было бы конструктивным шагом. Обмен посланиями между нами по этому вопросу показывает, что, возможно, наши правительства подходят к нему не совсем одинаково, поскольку состояние наших соответственных взаимоотношений с этими различными государствами не одинаково. Например, ничто не помешало бы немедленному восстановлению дипломатических отношений между Соединенными Штатами и Финляндией, а что касается Румынии, Венгрии и Болгарии, то, хотя наши общие интересы во всех отношениях одни и те же, мы считаем, что нынешнее состояние в каждой из этих стран имеет свои особые черты.
Я продолжаю изучать этот вопрос. Поэтому я считаю, что наиболее целесообразным способом достичь соглашения было бы обсуждение нами этого вопроса при нашей предстоящей встрече».
Сталин продолжал настаивать и 23 июня писал Трумэну: «Я все же придерживаюсь своей прежней точки зрения, что дальнейшее откладывание возобновления дипломатических отношений с Румынией и Болгарией ничем не может быть оправдано».
С советской стороны наиболее важным решением в отношении Венгрии было постановление ГКО СССР «О снабжении продовольствием населения г. Будапешта».
Объем помощи устанавливался «для создания двухмесячных запасов… исходя ориентировочно из наличия 1 200 тыс. человек» из ресурсов Управления заготовок Красной армии в Венгрии, не затрагивая ресурсов фронтов. Кроме того, по докладной записке Ворошилова от 28 июня Молотову было принято постановление Политбюро: «1. Удовлетворить просьбу ЦК Компартии Венгрии о выдаче в его распоряжение из трофейных сумм 500 миллионов пенго в венгерской валюте».
На румынском направлении один из самых сильных и загадочных шагов был сделан 6 июля. Указ Президиума Верховного Совета СССР гласил: «За мужественный акт решительного поворота политики Румынии в сторону разрыва с гитлеровской Германией и союза с Объединенными Нациями в момент, когда еще не определилось ясно поражение Германии, наградить Его Величество МИХАЯ I, короля Румынии, орденом „Победа“». Думаю, король не ожидал такого подарка от Сталина, который уже думал об упразднении монархии.
В Болгарии летом вспыхнул правительственный кризис, в ходе которого у болгарских коммунистов созрела мысль избавиться от Петкова и его Болгарского Земледельческого Народного Союза (БЗНС). В начале июля Георгий Димитров доказывал Молотову, что его дальнейшее пребывание в правительстве «становится невозможным». Но уже на следующий день, узнав от Молотова о позиции Сталина, Димитров телеграфировал Костову в Софию, что «наш „большой друг“ относится отрицательно к реконструкции кабинета в настоящий момент» и «настойчиво советует нашей партии проявить большую осторожность и терпимость». Правительственный кризис был отсрочен.
