Константин Романенко - Борьба и победы Иосифа Сталина
То, что детство вождя прошло в атмосфере борьбы его родителей за выживание, в столкновении житейских, по существу мировоззренческих, противоречий, безусловно, наложило отпечаток на его сознание. Однако утверждения биографов о формировании в его характере жестокости — шаблонны и бездоказательны.
«Кто смеется, как ребенок, тот любит детей... — сказал французский писатель Анри Барбюс. — Сталин усыновил Артема Сергеева, отец которого стал жертвой несчастного случая в 1921 году». Артем Сергеев (отец) был «российским Че Геварой», или, наоборот, Че Гевара стал «кубинским Артемом». Шахтер, грузчик, политзаключенный, революционер, он объездил чуть не полмира, поднимая рабочих других стран на борьбу за свои права. Его называли Большой Том, и австралийские коммунисты считали его создателем своей партии. Уезжая на подавление кронштадтского мятежа, он попросил Сталина: «Если со мной что случится, присмотри за моими...»; но погиб он позже, при крушении аэровагона в июле 1921 года. Сталин не забыл семью погибшего товарища, и сын Артема рос вместе с его сыном Василием.
Наблюдавший Сталина близко, в непарадной обстановке, Артем Федорович пишет «Он шел от земли, не витая в облаках. Сын сапожника, он знал, как ходить по земле, на каких подошвах... Он не был всесилен, как многие думают, — во всяком случае сам он себя таковым не считал. По сути, он был мягкий и добрый человек... Я был у Василия Сталина на даче в Горках-4. По-моему, это 1949 год. Только началось освоение бомбардировщика Ил-28, и произошла катастрофа. Экипаж погиб. Василий позвонил отцу. Сталин ответил: «То, что произошла катастрофа, вы не забудете, но не забудем, что там был экипаж, а у экипажа остались семьи. Вот это не забудьте!»
В последний год учебы Сосо в училище в России произошло важное событие — на 50-м году жизни скончался Александр III. «Его не задушили, не взорвали, не отравили — он умер сам (уникальный случай в династии Романовых!). Телеграфы уже отстукивали по редакциям мира сногсшибательное сообщение: «Это был первый русский император, который умер естественной смертью — от алкоголизма...»
Нужно было присягать Николаю Второму, но Мария Федоровна, вдовствующая царица, неожиданно заявила: «Мой сын не способен править Россией! Он слаб! И умом, и духом Еще вчера, когда умирал его отец, он залез на крышу и кидался шишками в прохожих на улице... И это царь? Нет, это не царь! Мы все погибнем с таким императором... Вы хотите иметь на престоле тряпичную куклу?»... «Я не стану присягать тебе. Не стану», — заявила она сыну.
В царской семье разразился конфликт. Мать упорствовала, но «ей пришлось умолкнуть перед батальоном лейб-гвардии полка Преображенского», вошедшего под сень храма, «где грызлись «помазанники божьи». Батальон первым присягнул Николаю, а следом пошли целовать иконы остальные, «но даже в кольце штыков Мария Федоровна не присягнула сыну!». Она переживет три русские революции, гибель династии, утрату «детей и внуков и умрет на родине, в тихом Копенгагене, не уступив...».
Александр III умер в Ливадии. «Перед смертью он вызвал сына. «Ники, — сказал он ему, — ты сам знаешь, что неспособен управлять страной. Обереги же Россию от врагов и революций хотя бы до того времени, когда Мишке исполнится двадцать один год. Клятвенно обещай уступить престол брату... сдай корону Мишке». После кончины царь «быстро разлагался, а лицо от бальзамирования приобрело звероподобный вид».
Гроб поставили на шканцах броненосца «Память «Меркурия», и черноморская эскадра, густо дымя корабельными трубами, отплыла в Севастополь; оттуда траурный экспресс проследовал через многострадальную страну, «живущую надеждами на будущее». Императора «похоронили в Петропавловской крепости, где мертвые цари издревле привыкли разделять общество с живыми врагами царизма, — уродливейший парадокс самодержавной власти!».
Конечно, скандалы в царской фамилии никоим образом не могли повлиять на судьбу мальчика из Гори. В мае Сосо успешно окончил училище и был рекомендован к поступлению в духовную семинарию. В списке учеников Горийского духовного училища, окончивших выпускной класс «по первому разряду», опубликованном 15 июля 1894 года в «Духовном вестнике Грузинского экзархата», фамилия Иосифа Джугашвили стояла первой. Помимо аттестата с круглыми пятерками, ему выдали похвальный лист. И, поскольку его отец не принадлежал к духовному званию, то это являлось из ряда вон выходящим событием.
ГЛАВА 2. В ТИШИ ЦЕРКОВНОГО ЛИЦЕЯ
Меня сделало марксистом мое социальное положение... но прежде всего жесткая нетерпимость и иезуитская дисциплина, так беспощадно давившая меня в семинарии.
Из интервью Сталина Э. ЛюдвигуЗнойным августовским днем 1894 года, когда суета на улицах замерла и даже нахальные воробьи укрылись в тени, к перрону тифлисского вокзала подошел поезд. Черный от копоти паровозик, словно отдуваясь, шумно выбросил струю пара, и из вагонов потянулись вереницы пассажиров. В оживленной толпе, обремененной мешками и баулами, никто не обратил внимания на уже немолодую рыжеватую женщину в длинном платье и национальном головном уборе. Она была худощава, с выступавшими скулами, вздернутыми бровями и решительным взглядом. Женщину сопровождал стройный подросток в белой парусиновой рубахе, подпоясанной ремнем, и таких же брюках. На привокзальной площади приехавшие столковались с кучером фаэтона, и разморенная жарой лошадь мелкой трусцой засеменила по тряской булыжной мостовой. Приезжие были мать и сын Джугашвили.
Тифлис конца девятнадцатого века был не только губернским центром, но и столицей Кавказа. Здесь размещалась резиденция главноначальствующего гражданской части и одновременно командующего войсками Кавказского военного округа князя Голицына. Здесь перекрещивались торговые пути и предпринимательские интересы, переплеталась ветви чиновничьей, военной и полицейской властей; сюда затягивал из деревень безземельных крестьян начавший крепнуть промышленный капитал.
Но, хотя город и олицетворял грузинскую территорию империи, из 160 тысяч его жителей больше половины составляли русские и армяне; грузины представляли лишь 26 процентов населения. Немцы, татары и евреи образовали незначительные общины, в отдельности не превышавшие по численности трехпроцентный барьер. Национальный состав горожан определял своеобразные нормы, каноны и традиции сословного деления. Если русские формировали значительную часть слоев чиновничества и армии, то армяне представляли промышленный капитал, торговлю и ремесленничество.
Впрочем, сама промышленность Тифлиса находилась в эту пору еще в зачаточном состоянии. На 110 промышленных предприятиях города количество рабочих не превышало 2600 человек, большая часть которых была занята в железнодорожных мастерских. В числе других производств значились предприятия легкой промышленности: бумагопрядильные, обувные и табачные фабрики, коньячный и пивоваренный заводы. Правда, в городе работали также машиностроительный и чугунолитейный заводы, но все же Тифлис был не столько промышленным, сколько торговым центром Кавказа.
Финансовой правительницей Тифлиса, олицетворявшей существо частных интересов, являлась торговля. В городе имелись три тысячи торговых заведений, 80 купцов первой гильдии, 600 — второй и 6000 лиц с торговыми свидетельствами. Сюда, на окраину России, уже предприимчиво протянул свои щупальца иностранный рынок. И на центральных улицах города ярко пестрели вывески фирм: братьев «Гольдюст», «Карла Стукена», «Сименса и Гальске», американского страхового общества «Эквитебл» и компании швейных машинок «Зингер», а на Сионской улице можно было приобрести билет для пароходной поездки из Батуми в Европу.
Хотя поступающим в семинарию необходимо было быть в Тифлисе только 15 августа, Сосо Джугашвили и Вано Хаханошвили приехали из Гори на несколько дней раньше. В городе мать и сын Джугашвили остановились во Введенском переулке на квартире брата Кеке Сандала. Владелец дома, в котором Сандал Геладзе снимал жилье, Георгий Чагунава занимал в семинарии должность эконома, и Кеке обратилась к его жене с просьбой о содействии по устройству дел сына.
Екатерина Джугашвили настойчиво и целеустремленно стремилась обеспечить будущее своего единственного ребенка, но его судьба могла направиться по совершенно иному пути. Еще накануне окончания Иосифом училища преподаватель духовного пения Гоглачидзе получил место в Тифлисском учительском институте. Он предложил матери мальчика забрать ее сына с собой и устроить его в институт на казенный счет. Но она отказалась...
Чем руководствовалась Кеке, не имевшая средств для оплаты обучения сына? Не ошибалась ли мать, строившая свои планы? На что рассчитывала она, отклоняя такое заманчивое предложение?
