Константин Романенко - Борьба и победы Иосифа Сталина
И все-таки, какие мысли зрели в сознании сына горийского сапожника в первые годы учебы? Какие черты характера формировал в нем окружавший его мир?
Не следует искать в психологии Сосо этого периода приписываемые ему биографами хитрость, черствость или ненависть и... даже враждебность царизму. Программа обучения незначительно отличалась от других школ первой ступени. Кроме «специальных» дисциплин — Ветхого и Нового Заветов, православного катехизиса, дети учились русскому, греческому и грузинскому языкам, арифметике, географии, истории.
Мальчику, совсем недавно обучившемуся русскому языку, еще не с чем было сравнивать свое мироощущение, и он жадно впитывает новые знания, демонстрируя образцы прилежания, старательности и незаурядности своих способностей. Его соученики свидетельствовали, что, обычно живой и подвижный, в учебе Сосо был «тверд и энергичен, он всегда готовил уроки, всегда ждал, когда его вызовут. Он был всегда исключительно хорошо подготовлен и дотошным образом выполнял домашние задания. Он считался лучшим учеником не только в своем классе, но и во всей школе. Во время занятий в классе он напряженно следил, чтобы не упустить ни одного слова, ни одной мысли. Он сосредотачивал все свое внимание на уроке».
Иначе быть не могло. В его примерном поведении и отличной учебе не было подловатой хитрости, присущей ограниченным, но тщеславным и приспосабливающимся натурам; он никогда не старался расположить к себе преподавателей заискиванием и угодничанием. Более того, мальчик был с характером и уже складывающимися понятиями о честности и справедливости.
Известен эпизод, когда, вызвав Иосифа к доске, учитель Илуридзе спросил: «Сколько верст от Петербурга до Петергофа?» И хотя ученик ответил правильно, преподаватель не согласился с ним. Сосо настаивал на своем и не уступал. Его неуступчивость возмутила Илуридзе. Он стал угрожать и требовать извинений, но, снова повторив сказанное, Иосиф заявил, что он прав. То, что Сосо поддержало несколько учеников, еще более разозлило преподавателя: «Он стал кричать и ругаться. Иосиф стоял неподвижно, глаза его так и расширились от гнева... он не уступил».
Пожалуй, для будущего агитатора и политика это был один из первых уроков полемики. В его поведении есть что-то от отчаянной смелости Галилея, утверждавшего, что «и все-таки она вертится!», но уже проявляется и гордое рыцарское — «Иду на вы...».
Конечно, родители Сосо не могли дать ему до школы гувернантку и учителя иностранного языка, но они воспитали у него любовь к книге. На стене комнаты горийского сапожника висел портрет Шота Руставели, работающего над рукописью. По свидетельству друга детства Сосо П. Капанадзе, мальчик сам нарисовал портрет Руставели, а затем портреты других грузинских писателей.
Но решающим в формировании интеллекта мальчика стало то, что у него появилась страсть к чтению. Он брал книги в частной библиотеке и «вероятно, первой художественной книгой, взятой им там, являлась повесть Даниэля Чонкадзе «Сумская крепость». Написанная в духе американского романа «Хижина дяди Тома», она бичевала крепостничество и была пронизана сочувствием к страданиям грузинских крестьян».
Содержание многих книг, попавших в руки Сосо, перекликалось с рассказами отца о своих предках и деде Заза Джугашвили, восставших на князя Цинцишвили и против русских властей. Эта семейная сага, сливаясь с образами героев грузинских писателей И. Чавчавадзе, А. Церетели, Р. Эристави, выкристаллизовывала в его детском сознании мораль благородства борца за народ — сострадание обиженным.
Однако нерастраченная детская доверчивость, наивная искренняя вера во всесилие знаний как источник будущего преуспевания и первые прочитанные книги дали ему лишь примитивные понятия о социальной справедливости и собственном предназначении в будущем. И первоначальные устремления Сосо отличались невероятной скромностью. Он мечтал лишь о том, что, выучившись, станет писарем и будет помогать обиженным людям в составлении прошений и жалоб. Ему казалось, что несправедливость существует потому, что о ней не знают чиновники, начальники и власть.
Несколько позже он решил, что станет не писарем, а волостным старшиной и наведет порядок в своей волости. Видимо, ростки понятий об общественной справедливости заронил в его сознании отец. «Еще в раннем детстве, — вспоминал Г. Елисабешвили, — маленький Сосо наслушался от отца много рассказов о похождениях народного героя Арсена Одзелашвили. Арсен воевал против богатых, притеснявших бедных тружеников, нападал на поместья князей, грабил их и все добытое добро раздавал крестьянам, себе ничего не оставлял. Стать защитником угнетенных — было мечтой Сосо еще в детстве».
К тому времени, когда Сосо пошел в первый класс, его родители, сменив в очередной раз жилье, поселились против собора, рядом с магазином Абуева. Виссарион Джугашвили работал выше собора на углу возле лестницы, ведущей в закрытый рынок.
6 января 1890 года на Иордань, в день празднования Крещения, множество людей пришло к мосту через Куру, на главной улице были выстроены войска; а после церемонии духовенство стало возвращаться к своим церквам. Горожане фланировали по городу, стекаясь к храмам, где сосредоточивались центры празднования. Было пасмурно, но тепло. От ощущения разнообразия в текучке повседневного быта народ пребывал в приподнятом настроении, и мальчишки, возбужденные общей атмосферой, сновали в толпе, жадно впитывая свежие впечатления. Сосо находился почти в центре торжества, он принимал участие в выступлении церковного хора.
Слушатели собрались большой толпой в узкой улочке возле Оконской церкви, и никто не заметил, как сверху улицы стал спускаться бешено мчавшийся фаэтон с пассажиром. Он врезался в толпу, как раз в том месте, где стоял хор певчих. Удар дышлом сшиб Сосо, и колеса фаэтона переехали по ногам мальчика. Место происшествия окрркила толпа. Подоспевшие полицейские задержали бесшабашного кучера, а потерявшего сознание ребенка люди доставили домой.
Повреждение ноги мальчика было настолько серьезным, что его пришлось везти в тифлисскую лечебницу. В больнице он пробыл долго, и его учеба прервалась. Хотя виновника происшествия наказали — кучер был оштрафован и приговорен к месячному заключению, — несчастье с сыном стало последней каплей, переполнившей чашу терпения Бесо. Весь скопившийся гнев, недовольство жизнью, горечь семейных конфликтов он выплеснул на жену. В нем были и обида за неудавшуюся попытку разбогатеть, и неудовлетворенность отупляющей, с утра до ночи работой, не приносящей достаточного заработка, и беспокойство за судьбу сына, но более всего его раздражало богомольство жены.
— Женщина помешалась на Боге и сбила с толку сына. Мужчина должен обучиться делу и честным трудом зарабатывать свой хлеб, а не учиться на попа, чтобы потом тянуть с бедняков последние медяки, — решил Бесо. — Не таскайся он с этими длиннорясы-ми — не было бы и несчастья! Куда твой Бог смотрел?
— Не греши, Бесо, не гневи Бога. Он знает, что творит, — не давала в обиду Всевышнего Кеке, — за грехи несчастья наши.
Бесо увез сына в Тифлис, в лечебницу; и мать отправилась за ними. Решив больше не возвращаться в Гори, Бесо устроился на фабрику Адельханова, а после выздоровления мальчика он привел на предприятие и его. Сосо «помогал рабочим, мотал нитки и прислуживал старшим». Семен Гогличидзе отмечал, что «некоторые из преподавателей знали о судьбе Сосо и советовали оставить его в Тифлисе. Служители экзарха Грузии (высшее лицо духовенства в те годы) предлагали то же самое, обещали, что Сосо будет зачислен в хор экзарха, но она и слышать об этом не хотела».
Кеке проявила настойчивость. Ее не устраивала перспектива, при которой сын будет тянуть рабскую лямку без каких-либо надежд на достойное будущее. Она забрала сына и к началу учебного года вернулась в Гори. В сентябре 1890 года Сосо вновь сел за парту. Среди новых одноклассников он познакомится с Дормидонтом Гогхия. Дядя Дормидонта Виссарион служил в уездном управлении и жил в доме свояка Андро Кипшидзе. После возвращения из Тифлиса Джугашвили поселились рядом с этим домом; Сосо и Дормидонт сблизились и стали дружить.
Крещенское несчастье не прошло без следа. Мальчик не мог наравне со сверстниками участвовать в беззаботных играх; он начинает замыкаться в себе, у него появляются особая походка бочком и новое прозвище Геза (Кривоходящий). В это время он уже острее воспринимает разницу между своими родителями и отцами одноклассников, кроме того, он чувствует себя уже серьезнее этих детей провинциальных священников, не разделяя их «бездумные забавы».
Он с прежним рвением занимается учебой и с еще большим увлечением погружается в чтение. «Я заметил, что он очень наблюдателен, вечно носится с книгами, никогда с ними не разлучается... — пишет сын полкового священника Петр Адамишвили. — Сосо не мог быть мне товарищем, ибо на переменах никакого участия не принимал в шалостях и играх. Отдых он проводил за чтением книг. Кушал хлеб или яблоки. Он не говорил с нами. А если заговаривали с ним, отвечал кратко, лаконично: «да», «нет», «не знаю». Более этого от него нельзя было добиться»; «Сосо вообще не любил выходить во двор»; «не было случая, чтобы он пропустил урок или опоздал».
