Михаил Бахтин - Том 2. «Проблемы творчества Достоевского», 1929. Статьи о Л.Толстом, 1929. Записи курса лекций по истории русской литературы, 1922–1927
39
60*. Характерная для философского стиля М.М.Б. телесная метафора для выражения духовного состояния. Метафора отсылает к главе «Пространственная форма героя» в АГ, где поставлена «проблема тела как ценности» (ЭСТ, 44). Описанная там пространственно-телесная ситуация служит здесь, в ПТД, объяснению духовной ситуации соотношения автора и героя в мире Достоевского.
40
61*. Характерный тоже мгновенный выход за рамки социологических обоснований-ограничений — один из ритмически возникающих по ходу текста книги подобных прорывов.
41
62*. Наряду с радикальным преобразованием четвертой главы в результате введения обширного нового материала, самым значительным композиционным изменением во второй редакции книги 1963 г. стала ликвидация ее деления на две части; суверенная часть вторая — «Слово у Достоевского» — превратилась в очередную главу пятую ППД. Тема «Слово у Достоевского» встала тем самым в последовательный ряд «проблем поэтики Достоевского», после героя, идеи и жанра, что было внешним знаком включения темы слова в единство концепции — вопреки тому противопоставлению «ценной» второй, «философско-лингвистической» и конкретно-стилистической части ошибочной общей концепции, которое (противопоставление) было типичной критической реакцией на ПТД (наиболее открыто в самой первой рецензии Н. Я. Берковского). Но, изменив положение темы в плане книги и как бы тем самым понизив ее внешним образом в статусе, М.М.Б. значительно укрепил ее теоретически введенными в ППД «предварительными методологическими замечаниями». Он открыл их расшифровкой заглавия темы: «Мы озаглавили нашу главу "Слово у Достоевского", так как мы имеем в виду с л о в о, то есть язык в его конкретной и живой целокупности, а не язык как специфический предмет лингвистики, полученный путем совершенно правомерного и необходимого отвлечения от некоторых сторон конкретной жизни слова. Но как раз эти стороны жизни слова, от которых отвлекается лингвистика, имеют для наших целей первостепенное значение» (ППД, 242). Тут же вводится для определения провозглашаемого нового направления изучения «этих сторон жизни слова», еще не оформившегося в самостоятельную дисциплину, термин — металингвистика, термин этот впервые возник у М.М.Б. в рукописной «Проблеме текста» (1959–1960; см. га. 5, 321–322), но она была опубликована много позднее, и первая публикация термина состоялась в 1963 г. в ППД. Н. И. Николаев назвал этот термин условным обозначением бахтинской герменевтики — и в самом деле подобное расширение термина отвечает тому расширению «области слова», какое провозглашается на вступительных страницах пятой главы ППД. Слово, как оно живет и работает по ту сторону лингвистики, и есть предмет герменевтического понимания. Слово это получает здесь у М.М.Б. такую характеристику: оно должно воплотиться (ППД, 245–246); тем самым эта тенденция слова сближается с тенденцией героя Достоевского, который в конце концов и определяется не как образ, а как слово (с. 50, 54); и эта тенденция героя и слова соотносится с христологической тенденцией книги, приоткрытой на тех страницах главы об идее, где говорится о Христе у Достоевского как «последнем пределе его художественных замыслов»: это открытый образ-слово, воплощенное слово (см. выше примеч. 46*).
42
63*. В ППД в этой фразе: «… уже давно привлекает…» — и добавление к ней: «По своей природе явления эти выходят за пределы лингвистики, то есть являются металингвистическими» (ППД, 247).
43
64*. К «диалогу» в ППД уточнение в скобках: «(композиционно выраженный, распадающийся на реплики)» (247). Именно во второй редакции книги развернута дифференцированная теория диалога: отмеченный «внешний композиционно выраженный», «микродиалог» и, наконец, «объемлющий их большой диалог романа в его целом» (ППД, 57, 357).
44
65*. В ППД: «предметно направленных слов» (249). Именно в этом разделе книги замена феноменологических терминов «интенция» и «интенциональность», как и разнообразие найденных эквивалентов, в ППД особенно интенсивны. Об этом подробнее — в комментарии к ППД в т. 6 Собрания.
45
66*. В ППД здесь вставлен эпитет, отвечающий новой (относительно) металингвистической концепции воплощенного слова: «Два воплощенных смысла..» (ППД, 252).
46
67*. Две последние фразы, соответствующие социологическому анализу этого кризиса на последней странице МФЯ (МФЯ, 157; см. об этом анализе выше, с. 456), сняты в ППД.
47
68*. О возражениях В. В. Виноградова на бахтинскую идею сказа см. выше, с. 467. О солидаризации Л. В. Пумпянского с этой идеей — примеч. 139 и 140 к тексту преамбулы.
48
69*. Отражение общего разграничения композиционных и архитектонических форм в эстетике М.М.Б.; архитектоническая форма здесь — «тип слова». См. в настоящем комментарии выше, с. 464.
49
70*. Эта фраза, актуальная в конце 20-х гг., также снята в ППД.
50
72*. Эта плоскость рассмотрения слова — одно из крупнейших открытий в филологии М.М.Б.: почти колумбово открытие «чужого слова» как новой земли на карте гуманитарной мысли. Одновременно открытие совершалось в части третьей МФЯ — «К истории форм высказывания в конструкциях языка» (гл. II — «Экспозиция проблемы "чужой речи"»). Предпринятая там классификация стилистических модификаций грамматических шаблонов прямой и косвенной речи — параллельна как бы по принципу дополнительности классификации типов прозаического слова в ПТД. Классификация в МФЯ предпринята как бы со стороны лингвистики, на наших глазах переходящей в металингвистику (термин еще отсутствует), когда, например, несобственная прямая речь характеризуется как уже «явление вне-лингвистическое» (МФЯ, 142), — и систематически иллюстрируется примерами из Достоевского, не использованными в ПТД; особенно выразителен стилистический анализ «Скверного анекдота», полностью соответствующий теоретическим анализам «слова у Достоевского» в ПТД: «Каждый из этих пошлых, бледных, ничего не говорящих эпитетов является ареной встречи и борьбы двух интонаций, двух точек зрения, двух речей! <.. > почти каждое слово этого рассказа… входит одновременно в два пересекающиеся контекста, в две речи… <…> Перед нами классический случай почти совершенно не изученного лингвистического явления — речевой интерференции» (МФЯ, 133–134). Диализ этого явления — интероференции — в ПТД — на примерах внутреннего монолога-диалога человека из подполья и диалогов Ивана Карамазова со Смердяковым: «Они <явления в речи Ивана — Комм.> — результат перебоя, интероференции двух голосов в одном голосе, двух реплик — в одной реплике» (с. 165).
51
73*. Этот анализ в начале 30-х гг. получит развитие в СВР, где проблема будет сформулирована как «Слово в поэзии и слово в романе» (заглавие второй главы работы) и где будет поставлена как новая задача — изучение «особой прозаической художественности» (ВЛЭ, 88-113).
52
74*. Наблюдения над подобного типа лирикой («прозаической» или «реалистической»), с называнием тех же имен, проходят через ряд работ 20-х гг., начиная с АГ (ЭСТ, 149–150), затем в статье «Слово в жизни и слово в поэзии» (Звезда, 1926, № 6, с. 263–264), наконец, здесь, в ПТД. В ППД к этой фразе прибавлено историческое уточнение: «(только в XX веке происходит резкая "прозаизация" лирики)» (ППД, 267).
53
75*. Как и в том месте выше, где речь зашла о Расине, здесь в ППД (267): «в поэтику классицизма». Как будто беглое сопоставление с Расином на этих теоретических страницах книги приобретает новую глубину: стилистика Достоевского рассматривается на фоне и в вызывающей конфронтации с «современной стилистикой», как оказывается, по-прежнему уходящей своими корнями в поэтику неоклассицизма и далеко не адекватной «даже романтизму».
54
76*. Эту сильную фразу можно рассматривать как концентрированный вывод из той полемики с принципом лингвистической стилистики (персонифицированным в работах В. В. Виноградова), какой целиком является статья В. Н. Волошинова «О границах поэтики и лингвистики»; ее заключительные слова: «Столь блестящее reductio ad absurdum лингвистического метода в поэтике может заставить нас требовать только одного: самого точного и резкого разграничения лингвистических и поэтических явлений» («В борьбе за марксизм в литературной науке», сборник статей, «Прибой», Л., 1930, с. 240). В ППД, однако, этому абзацу придано специальное дипломатически-смягчающее примечание о резко выделяющихся «из всей современной лингвистической стилистики… замечательных трудах В. В. Виноградова», хотя и «несколько недооценивающих значение диалогических отношений между речевыми стилями» (ППД, 270). Надо заметить при этом, что имя Виноградова в абзаце, к которому сделано это позднейшее примечание, не называется, но, несомненно, подразумевается, что сообщает пышному примечанию двусмысленное звучание, поскольку посредством этого примечания имя Виноградова связывается таким окольным путем и с критическим содержанием абзаца, — что подтверждается на дальнейших страницах ПТД в связи с виноградовским анализом «Двойника» (с. 126). О Виноградове как постоянном (и по преимуществе скрытом) объекте теоретической полемики М.М.Б. и об особой тактике по отношению к его трудам см. комментарий Л. А. Гоготишвили в т. 5, особенное. 619–620, 638.
