Путешествие в окружающие миры животных и людей. Теория значения - фон Икскюль Якоб

Жизненная задача животного и растения состоит в том, чтобы усваивать носители или факторы значения в согласии со своим субъективным планом.

Нам часто приходится говорить об усвоении пищи. Однако, как правило, мы вкладываем в это понятие слишком узкий смысл. Усвоение пищи — это не только ее измельчение при помощи зубов и химическая переработка в желудке и кишечнике, но также ее распознавание при помощи глаз, носа и нёба.

Нельзя забывать, что в окружающем мире животных всякий носитель значения усваивается посредством восприятия и действия. И в каждом функциональном круге повторяется один и тот же процесс, состоящий из восприятия и действия. Допустимо даже называть функциональные круги кругами значений, поскольку их задача заключается в усвоении носителей значений.

В случае с растениями не может быть и речи о функциональных кругах, и всё же значение их органов, выстроенных из живых клеток, состоит в усвоении факторов значения, наполняющих их жилую оболочку. С этой задачей они справляются благодаря своей форме, приспособленной для таких целей, а также тонко слаженному строению своих тканей.

Когда мы наблюдаем, как ветер играет с облаками, мы приписываем меняющимся формам облаков меняющееся значение. Но это лишь игра нашей фантазии, ибо многообразие форм облаков — лишь порождение смены направления ветра, и оно строго подчинено закону причины и следствия.

Совершенно иная картина открывается перед нами, когда мы следим за грациозным полетом семени одуванчика по ветру или наблюдаем за вращением крыльев, несущих семена клена или легкие плоды липы.

Ветер не является здесь причиной формообразования, как это было в случае с облаками, вместе с тем формы настроены на ветер как на фактор значения, который они различным способом используют для распространения семени.

И всё же есть такие люди, которые склонны приписывать ветру роль первопричины возникновения форм, объясняя это тем, что он воздействовал на растение как на объект на протяжении миллионов лет. Однако, хотя влияние ветра на облака продолжается гораздо дольше, за это время им не было выработано никаких устойчивых форм.

Устойчивая форма, наделенная значением, всегда является продуктом субъекта и никогда не может быть продуктом объекта, каким бы длительным ни было бесцельное воздействие на него.

То, что было сказано о ветре, можно также отнести на счет прочих факторов значения растений. По желобкам на листьях дождевые капли стекают на землю, и вода подходит к тонким кончикам корней растения. Клетки растений, содержащие хлорофилл, удерживают солнечный свет, который необходим для поддержания сложных химических процессов. Хлорофилл настолько же мало является созданием солнца, насколько желобки на листьях — созданием дождя.

Распределение живых тканей и форма у всех органов, как растений, так и животных, обусловлены их значением, то есть усвоением поступающих к ним извне факторов значения.

Таким образом, вопрос значения является первостепенным для всех живых существ. Лишь после его разрешения обретают смысл исследования причинно обусловленных процессов, которые всегда очень ограничены, ибо деятельностью живых клеток руководят их звуки-субъекты.

Правомочно говорить о мелодии роста или же побуждении к росту, которыми управляют звуки-субъекты зародышевых клеток. Это побуждение к росту, как было показано в фильме Арндта, является в первую очередь призывом к образованию форм, организующему зоны, но также призывом к созданию в каждой из этих зон центральных технических пунктов, к которым устремляются все клетки. Дальнейшая судьба отдельных клеток зависит лишь от места, которое они займут в образующейся форме.

Изначальная равнозначность отдельных зародышевых клеток, которая ясно следует из фильма Арндта, была установлена уже Хансом Дришем [58] в ходе его знаменитых опытов с зародышами морского ежа.

Эмбриональные клетки большинства животных имеют форму, вначале напоминающую ягоду шелковицы, затем — полую сферу, которая постепенно становится трехслойной и вдавленной с одной стороны. Так возникает гаструла с тремя ее зародышевыми листками, представляющая собой первоначальную форму почти всех животных. С этой простой последовательности звуков начинается жизнь любого высшего животного.

Существуют такие животные, например пресноводные полипы, которые всю свою жизнь сохраняют простую форму гаструлы. Как и в случае со слизевиком, создается впечатление, что для построения связей, основанных на значении, им достаточно лишь выполнить императив формообразования.

До настоящего момента у нас не было повода наряду с императивом формообразования включить в поле нашего зрения также и императив значения.

Многое открылось нам благодаря опытам Ханса Шпемана [59] и его учеников. В основе экспериментов лежал разработанный Шпеманом метод трансплантации, состоящий в том, что на стадии гаструлы у зародыша отнимается частичка ткани и на это место пересаживается такая же по величине частичка ткани другого зародыша.

Этот эксперимент показал, что развитие пересаженной ткани определяется не ее происхождением, а местонахождением. Так ткань имплантата, перемещенная в область мозга, которая в обычных условиях должна была превратиться в эпидермис, становится мозгом и наоборот.

Императив формообразования регулируется директивами базовой схемы, которая различима уже на стадии гаструлы. На этой стадии возможна пересадка частей ткани зародышей другой расы. Этот необычный эксперимент удается и в том случае, если для пересадки использовать частицы ткани зародышей иного вида.

Особенно нам интересны примеры, когда трансплантация производилась в ротовой области головастиков и личинок тритона.

Шпеман так пишет об этом: «Известно, что во рту личинки тритона имеются настоящие зубки, не отличающиеся ни происхождением, ни строением от зубов всех позвоночных, рот же головастика снабжен роговой челюстью и роговыми зубчиками, возникновение и строение которых совсем иное в сравнении с настоящими зубами».

Итак, часть ткани головастика была трансплантирована в область рта личинки тритона.

«В том случае, — продолжает Х. Шпеман, — когда имплантат покрыл всю ротовую область, на подобающем месте образовался характерный для головастика рот с роговыми челюстями и окружающими их роговыми зубчиками. В другом и, вероятно, более интересном случае половина рта осталась свободной от имплантата и развилась в рот тритона с настоящими зубками».

На основании этих наблюдений Х. Шпеман заключает: «Не вдаваясь в детали, теперь мы с уверенностью можем говорить, что индуцированное раздражение, рассматриваемое с точки зрения результата формообразования, очевидно, имеет совершенно особую природу, и, напротив, — если мы будем рассматривать его с точки зрения того, как рождается эта форма, его природа покажется нам обыкновенной. Всё происходит так, как будто, выражаясь образно, общей задачей было оснастить ротовую полость, и эктодерма обеспечивала это оснащение в соответствии с имеющимися у нее средствами».

Конечно, было бы большой неожиданностью, если бы в театре во время представления «Вильгельма Телля» в величественной сцене в ущелье на дороге в Кюснахт главный герой был бы замещен Гамлетом, который бы начал свой монолог не со слов «И здесь я всё свершу… благоприятен случай», а с фразы «Быть или не быть, вот в чем вопрос».

Такой же большой неожиданностью для плотоядного животного было бы, если вместо острых зубов, предназначенных для того, чтобы впиваться в плоть бьющейся добычи, у него оказалась пасть травоядного животного c роговидным нёбом, способным лишь на то, чтобы отщипывать части растений.

Как возможна такая подмена? Не будем забывать, что имплантированная клеточная ткань представляет собой живой колокольный звон, отдельные звуки-субъекты которого тотчас настроились на мелодию «плотоядной пасти», как только они получили императив значения «пасть».