Алессандро Надзари - MCM
— Хорошо. Свяжись с тем ловкачом, но настаивай: Исадора не сможет выступить у них по причине большой занятости, зато у тебя на примете есть парвеню, что жаждет отведать всё, доступное и покорное молодости. Мартин, успокойтесь и не мечтайте, речь не о вас.
— Селестина, а почему бы нам не проверить «Скиаграфию»? Не сомневаюсь, что за освещение отвечала «Œilcéan».
— Конечно. Только придраться не к чему. Образцовая работа без подозрительных включений. Помните, тогда Сёриз пошла искать минора-служащего? Нашла. И он заверил, что Дворец конгрессов чист, администрация Выставки дозволила только то, что не влияло на инженерные системы здания. Никаких шуточек и сюрпризов, как в Нёйи; ну, кроме виденного нами фокуса с исчезновением. Если говорить прямо, то он из тех, что поджали хвосты и уши, и не хотели бы для себя той же судьбы, а потому пристальнее следят за собой и окружающими, разбегаются каждый в свою норку и щёлку, ограничивают контакты между собой — вот по таким стереотипным минорам я уже соскучилась.
— Будем полагать, он не умолчал о чём-то, что выходило за рамки заданных вопросов.
— Да. Если Сёриз заявится к нему ещё раз, то кругами по воде разбегутся другие, нам такого не надо. Когда нужно выступить?
— После полнолуния.
— Отчего так неаккуратно?
— Не захотели, чтобы выступление совпадало по времени с сессией другого собрания, с представителями которого они конфликтуют, а то и враждуют.
— А они ревнивы.
24
— Ну, как мы вам? — голос Сёриз выплыл из-за угла раньше, чем она сама в обществе Селестины. Михаил бы вряд ли за недолгим знакомством смог это заметить, но вот Мартин был удивлён переменой. Вместо привычных нарядов в привычной гамме на «кузинах» были карминные с медовым оттенком неизвестной ему ткани облегающие — не смог он подобрать наименование в родном языке — le pull à col roulé[57] с подобными цветам вставками бронзовых на вид лепестков-чешуек и свободного кроя — слишком свободного и слишком тонкой ткани — юбки, металлически отливавшие корольковой медью. «Не смотри на ноги. Глаза тут, а не где икры, лодыжки, стопы…» Усилием викторианской воли он удерживал внимание на лицах… На лице… И не сразу заметил, что волосы были убраны под сиявшие латунью шлемы, в которых днём было лучше не прогуливаться по улице, в кабаре-театре или доме модельера на показе — пожалуйста. Вроде бы, ничего совсем уж вычурного, но всё равно эксцентрично.
— Восхитительно. Но что это?
— Тот самый посмертный подарок Алоиза. Бумага истлела, по большей части сохранились ушедшие в ничто признания Алоиза Агнессе. Остальное же, если суммировать, указывает, что это был так и не запущенный в производство прототип костюма для ангерон. Было изготовлено три экземляра. Два, как видите, на нас, а вот третий был на Агнессе. Ещё мы узнали, что изначально ни Игнациус, ни Атанасиус не должны были участвовать в эксперименте, но Блез предпочёл их. Игнациуса — из-за уже существовавшей особой ментальной связи с сестрой, которую надо было лишь подстегнуть эхо-техникой Жервеза. Атанасиус… Ну, действительно способных мужчин, которые годились бы не только в флю-мируисты, в каждом условном поколении всего несколько штук — на десятки ангерон, каждая из которых была на счету: тогда преобладала практика закрепления за каждой какой-то своей территории, не пересекающейся с другими; отозвать одну — оставить брешь и увеличить нагрузку на других в период, когда всё только распалялось и начинало бурлить, и ещё не оформилось в жажду маленькой победоносной войны. Атанасиус был более волен в выборе. Мы не разобрали, какой у него был пост, но он мог приказывать Алоизу, а Игнациус был его протеже. Более того, он настаивал, что из этических соображений не может позволить кому-то другому стать первым подопытным своего же проекта. Да, Фабрис понял, как реализовать задуманное на уровне техники, но саму методику разработал Атанасиус. Алоиз таскал бумажки из архива, Блез — шаманил.
— Но сейчас это не самые важные подробности. Саржа ещё разбирается, но суть в том, что эти костюмы, хоть и кажутся чудаковатыми, акцентируют наши способности и не мешают ими пользоваться. А ещё стройнят. И в них на удивление прохладно, м-м-бр-р, — поддразнивала Селестина одетых по всей форме представителей сильного пола, мужественно переносивших жару. Мартин уже несколько раз пожалел, что когда-то демонстративно отказался от пробкового шлема и тропической формы.
— Да, стоит полагать, что экзоскелеты эхоматов производятся в кустарных условиях, и потому могут соответствовать только основным требованиям в ущерб остальным. Вы думаете, нам это сегодня понадобится?
— Возможно. Вы и сами, Михаил, позвали друзей, — кивнула Селестина на мичманов Победоносцева и Деспина, возвратившихся из патруля и доложивших, что всё тихо.
— Друзей для вас, данайцев для иных. Один момент осталось прояснить, раз уж мы без поддержки с воздуха…
— О, да. Вам Луна вредит, нам же — благоволит. Селестина едет с булланистом, со мной держит связь по ис-диспозитифу. Узнаём, куда её привозят, осматриваемся, ну а дальше уже вы, ребята, по обстоятельствам пользуетесь, хм, этими вашими штуками. Мартин, вы сегодня без саквояжа?
— В этот раз предпочту короткую дистанцию и, для большей убедительности при возможном допросе, что-то злое на вид, — и вынул подарок апашей.
— К слову о вашем арбалете…
— Вам нравится?
— Он неконвенционален. Точнее, его снаряды. Гаагская…
— Ха, чушь! Признаю, что сие орудие в своей совокупности неэтично и неэстетично в степени не меньшей, чем его поражающие компоненты, однако, уж простите, вынужден прервать вас, дабы избавить от ошибочных доводов и рекомендаций касательно его применения. Я догадываюсь, на какой документ вы собираетесь сослаться, но даже если отбросить вопрос о характере конфликта и определении статуса его участников как комбатантов и некомбатантов, — а у нас здесь всё же не война, но нечто другое, что сложно артикулировать и потому, пожалуй, хотя бы на этом основании лучше не афишировать, — то позвольте напомнить вам содержание декларации: она гласит о неупотреблении снарядов, единственное назначение коих — распространение удушающих или вредоносных газов. Образование же паров белого фосфора и аэрозоли сероуглерода из жидкости, представляющей собой в раствор первого во втором, — процесс, технически говоря, попутный, в чём вы не столь и давно имели возможность убедиться воочию.
— А-а-ар-р-р, — уткнулась Селестина в плечо Сёриз.
— И раз уж вы вспомнили о конференции, то не сочтите за труд разрешить одну временами одолевающую меня логическую проблему, связанную с другой декларацией, подписанной тогда же — впрочем, не моей родиной, туманной и погодой, и политикой. К чему по своей — нет, даже Высочайшей — воле созывать подобное мероприятие и принимать на нём декларации, ведущие к ограничению собственного же, инициатора мероприятия, военного потенциала? Что же это — подготавливающий почву, в крайней степени прозорливый миротворческий шаг? Или, предложив пятилетнее ограничение на метание снарядов и взрывчатых веществ с воздушных шаров или при помощи иных новых подобных способов, вы не подозревали, что в следующем году создадите целый флот тех самых «иных новых подобных способов»? Или, может, ваше правительство больше верило в успехи команды графа Цеппелина, а также, как из этого следует, скорое начало войны с рейхом?
— Ваше благородие, дамы, сударь, пора по кустам, — обратил внимание мичман Деспин на шум мотора и, с большой долей вероятности, предотвратил нелицеприятное и немногословное развитие ситуации.
Селестину пригласили взойти на борт автомобиля — новенького и, что называется, спортивного, — и повезли, как оказалось, не так уж и далеко: по рю дю Коммерс к дому под боком у Сен-Жан-Баптист-де-Гренель, практически на пересечении авеню Феликса Фора и рю де ль’Эглис. «Любопытно, в этом городе вообще кто-нибудь следит, названия каких улиц встречаются?» Но и булланисты, конечно, не отставали: на стыке двух церковных топонимов основали свою лавочку. Нет, даже трёх: Сёриз что-то обронила насчёт переименования обрамлявших церковь улочек в честь какого-то церковного деятеля.
— Буллан, — всё ещё тихо откашливался после своего первого перемещения Михаил, не пропустивший вперёд остальных «по тактическим соображениям». — Откуда мне известна эта фамилия?
— Учтите, — нестойко поднял палец опиравшийся о стену Мартин, — что собрание называет себя «Дело Буллана». Может, было смежным с «делом Чинского»?
— Ох, разумеется. Только оно не было уголовным, да и самого дела как такового не было. Это была, эм-к-хм, начавшаяся ещё за десять лет до процесса Чинского «магическая война» между Булланом, ранее низложенным и обвинённым в сатанизме католическим священником, и ещё одним сподвижником Папюса — Гуайтой, нанёсшим Буллану как-то профессиональный визит, но ушедшим, будучи шокированным и разгневанным содержанием познанных им ритуалов и практик. Это было не здесь, в Лионе.
