Алессандро Надзари - MCM
— Направление вашего взгляда намекает, что понимаете, с помощью чего. Я далеко не лучший объясняльщик, но попробую. Устройство у меня на руке, что мы именуем ис-диспозитиф и что привлекло внимание того офицера — впрочем, об этом я расскажу вам как-нибудь позже, — действительно связано с перемещениями в пространстве. Вот только то пространство не ограничено сетью улиц, хотя отчасти и повторяет её. Городское пространство пронизывает сеть искусственных каналов и естественно оформившихся, а в дальнейшем подкорректированных потоков, существующих благодаря особой субстанции, что мы называем умбрэнергией, в том или ином количестве присущей, обволакивающей и пропитывающей любую подлунную материю. Упоминание ночного светила неслучайно, ведь объём и содержание умбрэнергии в веществах на определённой местности увеличиваются всякий раз, когда над ней повисает Луна. Подобно тому, как она ответственна за морские приливы, также вызывает приливы и умбрэнергии, заставляет её выплеснуться из резервуаров и пластов в земной коре — обобщённо мы называем этот процесс течением. Течение при каждом лунном проходе насыщает те каналы и потоки в разграфлённом и разрифлённом, как никакое другое, перекроенном городском пространстве, и в определённый момент накапливается критическая масса умбрэнергии, активирующая её удивительные свойства. Некоторые люди, рождённые с определённой наследственностью — биологические носители умбрэнергии — и обученные некоторым эмпирически выведенным техникам, способны воздействовать на напитанную умбрэнергией городскую материю. В предельном случае — атом за атомом пересобирать её.
— А чаще, полагаю, — получать доступ к невидимым дверям, проходам и механизмам.
— Правильно. Но невидимы они лишь для невооружённого глаза. Мы создали особое устройство — флю-мируа. Те, что у меня на ис-диспозитифе — пара пти-флю-мируа. Обманчиво простая зеркальная гладь безлунной ночью и при свете дня, пригодная лишь поправить макияж да посмотреть, что сзади или за углом, а на деле — многослойный прибор с тонкой прослойкой конденсата умбрэнергии в центре. Флю-мируа реагирует на течение и показывает его промасштабированную рельефную карту в установленном радиусе. Но этим его применение не ограничивается. Наши светлые головы открыли, что умбрэнергия обладает особыми коммуникационными свойствами, в определённом смысле даже обладает «памятью», и привязали каждый экземпляр пти-флю-мируа к штабным, стационарным аппаратам Директората, что позволяет носителям ис-диспозитифов обмениваться сообщениями. О принципе работы догадаетесь?
— В смысле распространения сигнала он наверняка сходен с типичной беспроводной радиопередачей, но весьма чуток к среде. Расхождение, как мне представляется, в том, что в обычном телеграфе происходит замыкание электрической цепи, а здесь, что-то мне подсказывает, процесс напоминает нечто среднее между выстукиванием ритма на барабане и помещением препарата меж двух микроскопных стёкол.
— Продолжайте.
— Коль скоро, как вы их называете, флю-мируа динамически отображают рельеф, могу предположить, что они обладают и свойствами мембраны, немного поддающейся нажиму и продавливанию. Серия таких прикосновений, из-за которых от центральной части к краям отливает конденсат, — набор знаков. Вот только как они отображаются? Должны же последовательно, один за другим, а это усложняет процесс. Но вы обмолвились об эрзац-памяти…
— Нет, на выходе получается привычный текст. В целом вы правы. Однако о способе кодирования-раскодировании и «запоминании» приказов, или команд, равно как об их содержании, я вам сообщить ничего не могу, сейчас это излишне. Важно, что вся система завязана на центральный узел — штаб. Директорат проложил несметное количество — впрочем, нет, уверена, что Саржа, разбуди его, назовёт точное число, — линий коммуникации, которые сходятся в ганглии, расположенные здесь. Какие-то линии передают информацию о состоянии почв и проседании грунта, какие-то сообщают о загруженности дорог, ещё какие-то помогают наблюдать за функционированием продолженных муниципалитетом сетей: водной, газовой, электрической — и всё такое. Часть из них продублирована технологиями, не требующими участия умбрэнергии, хотя на Выставку они вряд ли когда-нибудь попадут. Но не суть. Есть и такие линии, что дают видение целых комплексов и ансамблей, архитектосферы и социосферы города. Мы можем отслеживать не только состояние зданий как таковых, но и пользующихся ими людей, узнавать о них. Мы способны соткать психическое полотно целого квартала или улицы с отображением всех изменений на протяжении какого-то периода времени, сделать срез, сопоставить данные о происходящей или отсутствующей активности, о дисгармонии, несоответствии и неэффективности форм и процессов. Мы можем конфигурировать и конструировать социальное пространство, — хоть чаще от этих возможностей в мэриях и отказываются, — линии работают в обе стороны, но не ими одними, конечно, дело обходится… А теперь представьте, что последние предложения я составила в прошедшем времени. Уже месяц мы не получаем достоверные сведения от значительной доли наших линий. Месяц… Это только установленный период, а сколько это длится в действительности?
— И ваши беды вы связываете с деятельностью «Сочувствующих»? Постойте, неужели вашу систему порушили какими-то серебряными нитями? Мне казалось, это банальная метка лояльности.
— Верно казалось. Нас отсекли как-то иначе, но мы до сих пор не знаем, как. Прозвучит жестоко, но, возможно, ваше деяние уберегло нас от больших бед. Скажите, что успели хоть что-то подслушать, прежде чем…
— Отчасти. Для начала отмечу такой момент: столь любопытное время сборища выбрали, дабы проверить готовность прибыть, куда и когда будет угодно, чтобы «воссиять».
— В этом есть и второе дно, но продолжайте.
— В некотором смысле сожжение в фосфорном пламени можно назвать симметричным ответом: в речах ораторов — той четвёрки — опасно участилось упоминание огня, пламени и пожаров, даже не двусмысленного «очага». И это занятно связали с выходом в свет, чему, помимо прочего, должен поспособствовать, на свою голову, Анри, уже записанный в авторизованные биографы. Руководство сочло, что жителей города следует подготовить к своему появлению. Как я уловил, не обойдётся без эпатирующих элементов, что вполне в духе времени. Важно, что приготовления на тот момент уже велись, и занималась ими иная ячейка — и это единственное, что о ней известно. Дальнейшая речь была прервана появлением — увы, занятая мной позиция не позволяла видеть, только слышать, — неких гостей, заставивших всех в зале умолкнуть. Одним, не сомневаюсь, был Бэзи, а вот второй… Его походка была тяжёлой, и я только сейчас понял, что по отзвуку — металлической. Будто он носил ортопедический аппарат, применяемый при вялом параличе, только этот был массивнее и на обе ноги. При этом он отнюдь не шаркал и не волочился. Но не это меня обеспокоило — само его появление и исчезновение. Они были внезапны и подобны, — простите, если ошибаюсь, — вашим, только без предваряющих телодвижений. Причём исчез он буквально за пару шагов от места, где я установил заряд. То ли он что-то заподозрил, то ли вовсе почувствовал меня, — но вот я слышу его шаг, а вот уже не слышу следующего. Зато «сочувствующие» отреагировали панически. Я не знал, прихватил стальной гость Бэзи с собой или нет, но решил действовать.
— Интересно. Очень интересно. Видите ли, беспроблемная транспортировка по каналам и потокам возможна лишь по достижении определённого уровня их насыщения умбрэнергией, а в тот час он был гораздо ниже критического.
— И всё же таково моё свидетельство. Вероятно, у кого-то имеется технология совершеннее вашей. Не хотел поддеть, вывод напрашивается сам.
— Скажу так. Конкретно в этом случае существует ограничение, которое обойти нельзя: оно завязано на Луну. Пока она не поднимется до двадцати — ну хорошо, пятнадцати в предельном случае — азимутальных градусов, хоть ты приложи все силы, но дальше семи — ну, максимум десяти метров не скакнёшь, вдобавок между прыжками придётся делать паузы, а ис-дис тут не помощник. Так, теперь придётся сделать отступление, а то и три.
— Я весь внимание. Они мне пригодятся, если мы объединим силы в совместном расследовании.
— Д-да.
— Селестина, только не говорите, что я отныне пленник и не более того, а рассказываете вы это всё…
— Было приказано рано или поздно задержать вас и доставить сюда. Я надеялась, что часть этого разговора пройдёт на свежем воздухе, отталкиваться мы будем от иных оснований, а кое-что деликатно обойдём. Но тот русский не оставил вариантов. Можете это считать укрытием от его посягательств. Хотя всю прошедшую неделю он более нигде замечен не был. И, Мартин, знайте: я буду просить о перемене вашего статуса.
