Алессандро Надзари - MCM
— Жуткие, небывалые штормы на северном побережье ранней весной, да. Если не понимаешь, то оставь. Без новой информации ты только ещё больше разваришь кашу у себя в голове.
— Пожалуй. Честно говоря, меня больше угнетает, что Директорат не может выработать позицию, соответствующую ситуации, неверно к ней относится. Какие-то данные из массива нужно отбраковать, какие-то сгруппировать…
— А чем-то подобным в эту минуту разве не занят папá Блез?
— Ты про его экзерсисы с топографией? Просто он из тех, кто до сей поры считает, что причина техническая и со временем исправимая. Что полное затмение выжгло, ослепило все основные коммуникации линии урбматерия — штаб — тело-скриптор. Что подтверждает эту гипотезу: необычайно гладкая поверхность флю-мируа в первые постэкслипсические сутки и постепенно увеличивающееся число сообщений и регистрируемой активности в последующие, а также, пожалуй, и то, что от самого тела-то мы получаем сведения в ожидаемом объёме. Стало быть, наводнение умбрэнергии встало поперёк всех каналов, сбило направления. Иными словами, то, что и так работало «по вертикали», так и продолжило исправно работать, а вот «горизонтальное» уже не выдержало прилива. Что работает против гипотезы: принятие предпосылки, согласно которой мы получаем от тела весь массив регистраций, что этот массив верен, что ожидаемое тождественно действительному.
— Как я понимаю, есть те, кто как раз недовольны этим ограничением?
— Да. Любопытно, что её высказывают как раз те, кто сидит за штабными флю-мируа или отстукивает на клавиатуре в такт приходящей ленте. По их мнению, мы утратили контроль. Мы чего-то не поняли. А вернее, мы кое-что забыли: мы работаем на будущее, на будущую реальность, мы машинерией отмечаем и делаем срезы, мы работаем на реализацию желаемого и производству новых желаний отчасти потакаем; но машинерия, каковой являются установленные нами каналы коммуникации и каковой являются существовавшие ещё до нас потоки, постоянно ломается на ходу, постоянно что-то случается с течением, она работает только в таком поломанном, готовом к поломке, ожидающем поломку состоянии — всегда часть производства прививается к продукту, групповой фантазм всегда оседает на урбматерии, а детали машин являются их же топливом, как потоки питаются умбрэнергией. Поломка — это тоже функция, причём функция воспроизводства самой структуры. И со всей этой бесконечной установкой нового оборудования мы, выходит, идём на поводу, только не понимаем, чему и зачем это нужно. И миноров мы подавляем, потому что того требует производство урбматерии с учётом нас. Возможно, от нас попросту устали. И это уже неисправимо. Или исправимо с помощью deus ex machina[29], который ещё не явился к нам: из-под сцены ли, за-над ней ли… — Селестина вздрогнула от упоминания сцены. — А может быть и так, что не нужно выбирать из вариантов. Это обычная нестрогая дизъюнкция: или то, или это, или оба сразу. Как видишь, ограничение первой концепции ведёт ко второй, вполне включающей элементы первой, хоть и по иным основаниям. От нас требуется новая модель управления, но нас же и сотрут в порошок, если она окажется не той; точнее, мы сами разожжём топку и приведём в движение жернова, течение развеет остатки.
— И к какому лагерю примыкаешь ты?
— В том и суть, что ни к какому, — отвёл взгляд Саржа в сторону, будто бы к третьему частнику разговора, тихо и кратко выдохнул: — La patrie… La partie[30]… — и решительным поворотом головы вернулся к Селестине. — Меж ними предпочитаю первое.
— Игра слов от тебя? Браво!
— Тебе всё равно никто не поверит. К-хм. Я верен Директорату, а не условиям, в которые он поставлен. Разбиение на спорящие партии — о, а они будут спорить, ведь ресурсы ограничены, — шаг к саморазрушению. Честно говоря, есть и третий вариант, принятие которого предотвратит подобную междоусобицу.
— И кто придерживается его?
— Только я. Возможно, ещё кто-то, но вслух никто больше не высказался.
— Если «больше никто не высказался», то значит ли это, что ты своими соображениями поделился?
— Да. Но, кажется, они не поняли. Или же не хотят принимать такой поворот.
— Итак, ты считаешь, что это всё…
— Диверсия. Или акт террора. В зависимости от состава участников. Дело рук людских. Потому и отмахиваются. Не затмение выжгло наши каналы, а чей-то умысел, апробированный в апреле. Трагедия «Самопровозглашение конкурента».
— Склонна тебя поддержать, — растягивала Селестина буквы.
— Ты что-то знаешь? Я надеялся, ты успела узнать что-то новое, подкрепить догадки. Что там выведала Корнелия, удалось найти связь?
— Нет, те ребята не по нашей части и не по нашу честь, в этом папá прав.
— Ясно. Ну, уже что-то можно исключить.
— Угу. Слу-ушай, — внезапно вспомнила Селестина, сама не ведая, почему, — насчёт нового. Сейчас, конечно, улицы будут полниться различными ересями в хорошем и плохом смыслах слова, но что, если я тебе скажу: «паутина пирамиды»? За точность не ручаюсь, но смысл в том, что некая пирамида производит некую паутину, и эту паутину, м-м, намерены смахнуть?
— За-анятно, — в чём-то его тон был передразнивающим. Похоже, он успокоился и выговорился на беззащитной Селестине, и теперь был больше похож на себя официального. — Наверняка, подслушали у пьяной компашки миноров?
— Ты специально уточняющий вопрос паузой отделил от ответа? Ну, хорошо, да, это подслушано в компании миноров. Честное слово.
— Я плохо читаю по лицам, но, похоже, что говоришь правду. Я не наседаю. Пожалуйста, пойми, что нам сейчас нельзя дробиться на фракции, если есть, чем обменяться, этим нужно обменяться, иначе мы никогда полной картины не увидим.
— Выходит какой-то бартер отложенного действия, если у второй стороны ничего нет на обмен.
— Для этого люди и придумали более совершенные — товарно-денежные отношения.
— И что же выступит валютой?
— Боны будущего Директората. Участие в этом будущем, его определение.
— Амбициозно.
— Как я уже говорил, от нас в любом случае требуется новая модель. Из следствий это предполагает административные изменения.
— А так хорошо говорил про единство и опасность деления…
— Я никого свергать не собираюсь, это вопрос лояльности, а не карьеры. Но при переменах, естественно, кто-то пойдёт вверх, кто-то пойдёт вниз, от кого-то, возможно, избавятся. Это вопрос адаптации. И что касается ответа на твой… Скажи ты не «паутина», «нить», более общее понятие, я бы ещё колебался, указывать ли на кабинет папá Блеза. — «Нить? Ох, ну неужели…»
— То есть речь о том аквариуме? Вернее, сиренариуме?
— Да. Как понимаешь, о нём известно немногим вне цеха. Так что продолжить исследование вопроса определённо стоит. Не знаю, куда отправилась Сёриз, но если сверяться с библиотеками и архивами извне, то может не тратить время снова, речь не о каких-то пирамидах-надгробиях на городских кладбищах, в частных садах или о площади и улице Пирамид, имеется в виду кабинет с медными дверями.
— А что с паутиной или нитями?
— Одно время ходил миф, будто та пирамида — самое окончание опистосомы, то есть брюшка паука, который зарылся глубоко под городом и впился хелицерами в сочный кокон, разжижая его своим ядом, и который оставил на поверхности один прядильный аппарат, рассеивающий над городом, подобно заводской трубе, то, что ныне мы именуем регистрациями, ловящий в эту паутину всё, что пытается воспарить над ней, а остальное — зажать между новым горизонтом и старой землёй. И здесь я должен указать на определённые проблемы с аллегоричностью, которой требуется ещё несколько промежуточных сращений: где анатомия пауков, а где анатомия фабрик. Если примитивно, то к трубам последних ближе, не знаю, каракатицы. — «Каракатицы?! О-о, моя голова!»
— Получается, они готовятся устранить папá, нам стоит проверять все входящие посылки?
— Вряд ли снизойдут до бомбы, речь именно о тех изменениях, что я говорил. Для кого-то он — олицетворение нынешней модели, поэтому избавление от нитей пирамиды или смахивание её паутины — это аллегория банального политического лозунга.
Несколько минут они промолчали бок о бок, как когда-то в далёком приютском детстве подпирали спинами кровать и то сводили, то разводили носки, будто намеревались вытолкнуть лодку с полной горести суши и перерезать удерживающие её канаты — с возрастом менее интенсивно и заметно.
— Тебе не холодно сидеть на полу?
— Я ещё в самом начале подгребла под себя несколько плотных листов, так что не особо.
— Нам пора уходить. Не хочу встречаться с совоглавыми сейчас. Но за то, что упорхнули на какую-то ночную охоту, они ещё получат.
— Ты уже грозился.
— А если бы ты так и пролежала на полу всю ночь? Ещё и под сводами шкафа, из которого могло что-то очень неудачно выпасть прямо на голову?
