По велению сердца - Крамер Киран

— Значит, нам с вами можно обойти общественное мнение, а другим нельзя?

Глаза Лизандры гневно вспыхнули.

— Всегда будут победители и проигравшие. И ловкий победитель всегда защищает свою добычу.

— Нечего сказать, великодушное заявление дамы-попечительницы, — холодно заметила Марша. — Образование — куда более надежный способ вырваться из тяжелых обстоятельств, нежели обаяние или слепая удача. Мне казалось, что вы аплодировали бы девочкам, которые смогли добиться успеха благодаря знаниям и умениям, полученным в Оук-Холле. А вы хотите нанять твердолобую начальницу, которая сокрушит все их надежды!

Обе женщины сверлили друг друга взглядом, и их взаимная неприязнь казалась осязаемой. Марше до смерти хотелось за волосы выволочь вдову из родительского дома. Но она была леди. Впрочем, иногда можно и забыть об этом.

— Мне жаль, виконтесса, — сказала она тихо. — С моей стороны было грубостью говорить так. И я надеюсь, вы простите меня. Знаю лишь, что принимаю интересы девочек, как и интересы школы, слишком близко к сердцу. Прошу вас… позвольте мне остаться.

Лизандра дернула плечом.

— Слишком поздно.

— Почему вы так меня не любите? — Марша проглотила стоящий в горле ком. — Вы всегда питали ко мне неприязнь.

— Я никогда не питала к вам неприязни. — Лизандра вскинула миниатюрный подбородок. — Просто я единственная из всего класса, кто не раболепствовал перед вами.

Щеки Марши залил жаркий румянец.

— Никто передо мной не раболепствовал.

— Правда? Все только и твердили — Марша то, Марша это. А вы их поощряли.

— Нет, Лизандра, я не считала себя центром мироздания. Просто я рождена, чтобы вести других за собой. Поверьте, слишком часто я сама об этом жалела.

— Несмотря на скромное начало, вы сделались безупречной девушкой из безупречной семьи. — Лизандра была невозмутима. — У вас были безупречные манеры, безупречная красота и безупречные перспективы, которые вы отвергли в своем безрассудном расточительстве.

Расточительно отвергла!

Лизандра говорила так, будто Марша совершила ужаснейшее из преступлений.

Марша не знала, что еще сказать. Многие годы она жила за счет того, что копила в себе силу. Но сейчас, в минуту отчаянной нужды, сила ее покинула.

Казалось, Лизандра понимала, что победила. Она подошла к маленькому зеркалу и поправила узел ленты под подбородком.

— Возможно, вы когда-то были вожаком. Но скоро вам впору будет верховодить разве что в стае обезьян.

В душе у Марши все содрогнулось. Но внешне она оставалась спокойна.

— Вряд ли меня можно назвать старой девой, — сказала она. — А хотя бы и так — это не ваше дело.

— Вот как? — Лизандра повернулась к ней: — На прошлой неделе, на венецианском завтраке, я видела начальницу школы в Гринвуде. Она провела сезон в Лондоне и, хотя и не добилась успеха, может зато похвастать безупречным генеалогическим древом. Она ведет себя так, что всем понятно — она помнит об этом. На ней была потрясающая шляпка прямо из Парижа. А вы… — Она окинула Маршу испепеляющим взглядом.

— Я одеваюсь так, как и надлежит одеваться начальнице школы, — возразила Марша. — Мне нет нужды задирать нос. Гринвуд — прекрасная школа, да, нужно отдать им должное; но и вам есть чем гордиться в Оук-Холле. Мы особенные, разве вы не видите? Есть любовь…

— Мне нет дела до сентиментальных глупостей.

— А ваш супруг их ценил.

— Он был глупцом.

— Как вы можете говорить подобное? Это был умный и добрый человек.

— Оук-Холл — это поникшая фиалка среди прочих школ, за что нужно благодарить вас и моего покойного мужа. — Лизандра стряхнула воображаемую пылинку с рукава платья. — Я велела упаковать ваши вещи, и завтра утром их доставят по этому адресу, равно как и жалованье за месяц. Мой поверенный уже сообщил новость ученицам и преподавателям.

Под веками закипали горячие слезы, но Марше удалось не расплакаться.

— Я не могу покинуть девочек…

— А придется. Это моя школа. А вы были наемной учительницей, только и всего.

— О да, так и было. Но я училась там. Вместе с вами. Неужели у вас каменное сердце? Вспомните, Лизандра, сколько раз я пыталась стать вам подругой!

— Как вы смеете называть меня Лизандрой? Эту привилегию я оставляю для тех, кто принадлежит к кругу избранных, а вам там не место.

Маршу вдруг осенила догадка.

— Так никакой зеленый шелк для хора вам вовсе был не нужен, правда?

— Нет. — Тон у Лизандры был весьма самодовольный. — И не трудитесь искать со мной встреч. На этой неделе я отбываю в Корнуолл, погостить у Китто Тремеллина — это очень интересный вдовец. У нас много общего, и я не допущу, чтобы нам помешали. — Она помолчала. — Не стоит себя жалеть, Марша. Теперь вы сможете отдохнуть в лоне семьи. А вот некоторым никогда не узнать покоя.

И с этими словами она вышла.

Когда за виконтессой захлопнулась дверь, Марша прижала ладони к разгоряченным щекам. Окна в гостиной глядели зловеще: граненые оконные стекла искажали поле видимости, казались калейдоскопом углов и цветных пятен.

Ее жизнь. Ее драгоценная жизнь, которую она выстраивала с величайшим тщанием, разбита.

Из горла так и рвался наружу протяжный, низкий стон.

— Марша, дорогая? — донесся до нее мамин голос.

Каким-то чудом, невзирая на рыдания, которые сотрясали ее так, что она едва могла дышать, Марша сумела поведать матери, что тут только что произошло. Мать отвела ее наверх, уложила в постель и дала выпить горячего чая, куда влила несколько капель снадобья, от которого веки Марши тут же отяжелели.

После этого она мало что могла вспомнить. Только смутные образы, ощущения.

Перила дорогой сердцу лестницы, которая вела из главного холла на второй этаж, где спали девочки.

Боль. Выворачивающее нутро отчаяние, грозившее согнуть ее пополам.

Голос отца, низкий и суровый.

Особый гул, наполнявший воздух школы, когда все ученицы и их преподавательницы находились в классах.

Сьюзи, Гретхен, Холли… Три ее старшие девочки, которые с нетерпением дожидались окончания учебы и с усердием сочиняли речи, чтобы произнести их в день выпуска.

Роза и Джорджина, самые младшие, неотличимые друг от друга сестры-близняшки, трепетавшие от ощущения собственной важности — ведь на весеннем празднике им предстояло преподнести букеты Королеве Маргариток и ее свите.

Мэрибел, новенькая учительница, очень застенчивая, только начинающая выбираться из своей раковины, и все потому, что она обнаружила талант к шарадам и выиграла факультетский конкурс.

Пожилая миссис Блэлок, которая притворялась строгой и ворчливой, но девочки ее обожали. Когда-то она учила математике Маршу.

И дорогая Дебора, неутомимая единомышленница и подруга, прекрасная преподавательница — надо отдать ей должное.

Эллен, Кэти, Шерон, Присцилла, Эмили, Кристина, Ребекка, Сюзанна, Эмма и все остальные девочки — ей они казались прекрасными цветами. Вместе это был яркий, роскошный букет.

Их лица и имена стали ранами на ее сердце.

Глава 4

Титул графа Дункану принадлежал уже четыре года, и после жалкого начала, когда перемешались соблазн, смерть и рождение ребенка, ему было дано откровение — в доках Саутгемптона, в то утро, когда он чуть было не отправил малыша Джо с чужими людьми в Австралию. Когда он шагнул на трап, держа на руках завернутого в пеленки Джо, все его беды — по крайней мере то, что он считал бедой, — вдруг перестали для него существовать.

Глядя в огромные серые глаза малыша Джо, которые, в свою очередь, пристально рассматривали его самого, Дункан принял решение, изменившее его жизнь. Какое ему дело до того, чего ждет от него общество? К черту общество! Он сам знает, чего хочет, руководствуясь жизненными принципами куда более высокого порядка.

Теперь они с Джо одна семья, Дункан был дома, и этот дом в Лондоне он устроил специально для мальчика. А еще он решительно желал видеть мир в радостном свете, несмотря на то, что прекрасная и исключительно загадочная леди Марша Шервуд отвергла его самым жалким образом всего лишь час назад. Он привык к тому, что кое-кто из общества мог окатить его холодом, но вот этот презрительно задранный нос оказался для него жестоким потрясением.