Сара Бауэр - Грехи дома Борджа
Чезаре уставился в колыбель, а малышка смотрела прямо на него. Она не мигала, просто смотрела каким-то мудрым взглядом, и Чезаре тогда произнес звонко и четко в наступившей тишине: «Это все меняет». Что за высказывание для пятилетнего мальчика, пусть даже такого одаренного, как Чезаре? У меня мурашки побежали по коже. Хуан перестал болтать, и у Родриго тоже был слегка озадаченный вид. В ту секунду я поняла: эльфы подменили моего ребенка в колыбели, подложив вместо девочки оборотня.
Я попыталась сказать об этом Родриго, но он лишь похлопал меня по руке и подарил кольцо с бриллиантом. Молодые мамочки подвержены странным фантазиям, усмехнулся и велел повитухе дать мне средство, которое сузило бы мою утробу и остановило молоко. Вернем тебя в нормальное состояние, сказал он со знакомым блеском в глазах. Шло время, я научилась держать свои подозрения при себе. Чезаре окреп. Когда Лукреции исполнился годик, он перерос Хуана и мог одолеть его почти во всех видах спорта, хотя Хуан яростно сражался с ним, в том числе и за внимание Лукреции. Уже тогда она умела использовать свои чары, а отец с братьями баловали ее. Родриго говорил, что она чудесным образом повлияла на Чезаре, но я и тогда ей не доверяла, как не доверяю теперь. Она ведьма, и с какой бы целью ни спасла Чезаре жизнь, все равно в этом скрывается зло, я уверена.
Я опасаюсь тебя, Виоланта. Когда Лукреция отправляла тебя в дорогу, то затевала что-то недоброе, и я сделаю все возможное, чтобы ты не приблизилась к моему сыну.
Я засомневалась, действительно ли монна Ванноцца верит в то, что говорит. Если нет – значит, она оскорбляла меня, полагая, что я приму ее слова за чистую монету. Я бросила взгляд на кормилицу. Та была занята кормлением Камиллы, склонив голову над ребенком, который громко сосал молоко, и это единственное, что нарушало наступившую тишину, в которой я размышляла над судьбой монны Ванноцци.
Действительно, Чезаре и его сестра были очень близки, гораздо ближе, подумала я с сожалением, чем я со своими братьями. Но если это были неравноправные отношения, значит, верховодил Чезаре, не донна Лукреция. Ведь это она металась в бессильной ярости, узнав о его действиях в Урбино, ждала, терзаясь неизвестностью, исхода дела в Сенигаллии. Неужели монна Ванноцца так плохо знала своего сына? Если и было чудо в том, что он выжил, то это чудо сотворил он, а не донна Лукреция. Она была таким же подкидышем эльфов, как я.
А потом я вспомнила эпизод из далекого детства. Рейчел Абравейнел дергает меня за волосы и танцует вокруг, держа в руке целую прядь, а я поворачиваю шею, потом вынуждена сама повернуться, тем временем Рейчел распевает: «Эстер – диббук, Эстер – диббук». Она все кружит и кружит. И никак не останавливается. Что именно разглядела во мне донна Лукреция, чем осталась довольна? Я закрыла глаза, надеясь, что монна Ванноцца решит, будто я уснула. Наверное, я действительно уснула. Вероятно, образы Чезаре и его сестры, слившиеся в единое целое и разлетевшиеся в разные стороны и снова слившиеся вместе, и стали проявлением моего сна.Глава 4 Непи, сентябрь 1503
Ты так и не простила мне, что я покинул Непи, не попрощавшись. Неужели не поняла, что слова прощания уже были сказаны?
Я сразу поняла, что мы не в Тиволи. Там я часто бывала с донной Лукрецией, которая любила этот городок и не уставала повторять, что затмит императора Адриана и однажды построит себе здесь виллу. Мы выбрались из экипажа и размяли затекшие конечности во дворе крепости, непохожей на дом, построенный для удовольствия. Нас окружали те же самые приземистые толстые стены, на которые жаловалась монна Ванноцца, описывая Субьяко, а жилые помещения оказались круглыми башнями с узкими прорезями для лучников вместо окон. Пусть навесные наружные стены стали последним словом военной науки, зато внутренним зданиям было по меньшей мере несколько сотен лет. Старую кладку покрывал мох и пятна сырости, издали они казались текущими слезами.
– Непи, – произнесла монна Ванноцца, протягивая руки к темно-голубому небу и сверкнув драгоценностями в лучах гаснущего солнца. – Этот мальчишка никогда не выполняет своих планов. Мне, наверное, даже не хватит теплых вещей.
Непи. Сердце подпрыгнуло, когда я вспомнила мадонну в Бельфьоре, как хрустели под ее босыми окровавленными ступнями осколки стекла и керамики, а она металась и кричала, словно Чезаре мог ее услышать в Урбино. «Ты обещал. В Непи. Клялся, что не станешь вмешиваться». Я огляделась по сторонам. Башни без окон отбрасывали глубокую тень на двор, где было полно людей, животных, повозок и экипажей. Что скрывали эти башни? Мой взгляд остановился на паланкине с зашторенными окошками в окружении охранников: он неподвижно лежал в центре всей этой суеты. Какие слова слышали эти камни, какие дела там творились с первыми проблесками света, проникавшего сквозь узкие щели?
Монна Ванноцца, наверное, заметила, куда я смотрю, потому что пронеслась мимо меня так близко, что задела юбками мои голые щиколотки, отдавая распоряжения охранникам. Те принялись неуверенно переминаться с ноги на ногу, но с места не сдвинулись, чтобы их выполнить. На помощь пришел Микелотто. Он отъехал от группы мужчин, устанавливавших небольшое орудие перед самой высокой из четырех башен крепости, приблизился к паланкину Чезаре и раздвинул занавески.
Сестра Арканджело, обучавшая нас в монастыре рисунку с натуры, обычно пользовалась деревянной фигурой на шарнирах. Однажды мальчишка, который должен был наполнять чернильницы, ослабил все винты, поэтому, как только сестра Арканджело пыталась усадить куклу, она тут же валилась во все стороны. Вот кого напомнил мне Чезаре, когда двое охранников сцепили руки в замо́к, а двое других вынули его из паланкина. Они держали больного под мышками, но его руки безжизненно повисли, а голова наклонилась набок. Остриженная голова, вместо кудрей – темная неровная щетина.
Я услышала крик боли, после которого внезапно наступила тишина. Все прекратили свои дела и повернулись ко мне – прачки с открытыми ртами, прижимавшие к груди стопки белья, мулы с печальными глазами и подвижными ушами, здоровяки-швейцарцы из пехоты и пара карликов в шутовских колпаках с колокольчиками и палками в руках, готовые в любую секунду выкинуть коленце для своего хозяина. Кормилица Камиллы ласково опустила руку мне на плечо. Значит, это я кричала? А я думала, он.
– О Боже, Виоланта, – прошептал Джованни, просовывая свою ладошку в мою, – что с нами будет? Я по-прежнему останусь с герцогом Камерино?
Я пожала маленькую ручку, подумав: то, что должно произойти, уже происходит. История – это не депеши из других миров и не сухие наблюдения Геродота, Плутарха или Тита Ливия, которые я когда-то изучала вместе с братьями. Это и есть теперешний маленький печальный хаос, полная неразбериха. В ней смешались оторопевшие женщины, дети, собаки и леопарды в клетках.
– Не волнуйся, – сказала я, потому что волноваться было бессмысленно.Чезаре поместили в Губернаторскую башню, где он находился под охраной не только швейцарских пехотинцев, но и собственной матери, а также ее священников. Она окружила себя церковниками и выглядывала из-за их плеч, облаченных в черное или кружевное, как солдат, наблюдающий за противником из-за баррикады. Я выжидала, исследуя древний замок и его территорию, вышагивая по бастиону, заглядывая в маленькие каменные пещерки-комнаты в поисках хоть каких-то подсказок, что же здесь все-таки произошло, какое обещание дал сестре Чезаре, а затем не выполнил, захватив Урбино.
Однажды утром я встретилась с Микелотто на протоптанной дорожке к туалету. Какие бы личные удобства ни были созданы в Губернаторской башне, специально переоборудованной для донны Лукреции, когда ее назначили губернатором Непи, всем остальным приходилось мириться с общественной уборной за крепостной стеной, у входа в ущелье: шаткий насест, но вполне гигиеничный, поскольку под ним протекал водопад, обрушивавшийся прямо в ущелье. Мы поздоровались с Микелотто, и тут же мимо нас прошествовала монна Ванноцца со связкой ключей, шурша своим любимым тяжелым дамастовым шелком. За ней торопливо семенила со склоненными против резкого ветра головами привычная свита священников, источавшая запахи ладана и камфары в воздух, и без того пахнувший холодным камнем и умирающей листвой.
– Осень наступает, – заметил Микелотто, глядя на небо, по которому быстро плыли облака.
– Как ваш хозяин сегодня утром?
– Он нуждается в отдыхе, но так как его делами занимается только дон Джоффре, сами понимаете… – Он пожал плечами.
– Я хотела бы увидеться с ним.
– Я бы тоже этого хотел. – Микелотто бросил мрачный взгляд вслед монне Ванноцце, а потом внезапно улыбнулся, продемонстрировав ряд испорченных зубов. – Все мы на глиняных ногах.
– Что ж, мужчина должен уважать свою мать.
