Джорджетт Хейер - Коварный обольститель
Кроме того, он предоставил в распоряжение Фебы маленькую строптивую кобылку с шелковистыми губами, владеющую безупречным аллюром, игривую ровно настолько, чтобы девушка могла с ней справиться. Феба ахнула от восторга, впервые увидев Светлячка: как решилась миссис Ньюбери позволить кому-либо еще ездить на такой красавице? Миссис Ньюбери не смогла ответить ей ничего вразумительного, кроме того, что предпочитает своего дорогого старого Юпитера. Феба моментально поняла женщину: у нее самой был жеребец, лучшие годы которого давно остались позади, но он тем не менее по-прежнему оставался ее любимцем.
Впрочем, прошло совсем немного времени, и она узнала всю правду о Светлячке. Как-то майор Ньюбери, блистательный и великолепный в своей ярко-красной военной форме, провожал жену и ее новую подругу на их почти ежедневную конную прогулку. Он вышел на ступеньки, ведущие к двери их маленького скромного домика, и, едва его глазам предстала Светлячок, воскликнул:
– Это та самая кобылка, которую передал тебе Сильвестр, Джорджи? Что ж, клянусь Юпитером…
Феба стояла достаточно далеко, чтобы сделать вид, будто не слышала ни этой ремарки, ни последующего смятенного восклицания майора:
– А? О! Честное слово, любовь моя! Совсем из головы вылетело!
На несколько ужасных мгновений девушка заколебалась, не зная, что предпринять; а потом решила притвориться, будто ничего не слыхала, руководствуясь как нежеланием ставить Джорджиану в неловкое положение, так и отказываться от их совместных прогулок.
Сильвестр оказался прав, предрекая, что они с Джорджианой прекрасно поладят: они сразу же понравились друг другу; а поскольку бабушка не протестовала, Феба стала частым гостем в суматошном доме Ньюбери. Леди Ингам называла супругов «взбалмошной парочкой». Феба же, которая до сих бывала в Лондоне лишь на больших официальных приемах, считала Ньюбери восхитительными, и ничто не доставляло ей большего удовольствия, нежели вечер, проведенный в их бесшабашном доме. Никогда нельзя было знать заранее, что может случиться на одной из вечеринок Джорджи, говорил лорд Ярроу, уверяя, что однажды прибыл всего через пять минут после того, как хрустальная люстра в гостиной с грохотом обрушилась на пол. По его словам, когда он вошел, Джорджи стояла посреди комнаты, словно Дидона[55] на развалинах Карфагена, разве что куда более спокойная и владеющая собой. Сильвестр согласился, что та вечеринка была особенно примечательной, но при этом заявил: лучшим вечером, проведенным им под этой крышей, был тот, когда новый дворецкий, оповестив гостей о его появлении, рухнул в пьяном ступоре лицом вниз на пол в гостиной. Феба и представить себе не могла, что люди способны веселиться столь беззаботно и бесцеремонно где-либо еще, кроме дома Джорджи. Равным образом, и Сильвестр нравился ей больше всего именно здесь, в окружении тех, кто был ему близок и дорог. Быть может, тот факт, что самая приятная сторона его натуры проявлялась среди родственников и близких друзей, служил лишь очередным проявлением его несносной гордыни, но невозможно было отрицать, что проявление это выглядело очень мило и очаровательно.
Он в очередной раз продемонстрировал свое обаяние во время долгожданной экспедиции в Ричмонд-Парк, и это было еще более удивительным, поскольку к тем, кто собирался в нее изначально, присоединились три человека, одного из которых он попросту терпеть не мог. Известие о том, что с ними поедет майор Ньюбери, безусловно, лишь обрадовало герцога; когда же его невестка, прослышав о прогулке, заявила, что тоже хочет прокатиться с ними, причем не одна, а со своим братом Чарльзом, Сильвестр отнесся к этому со стоической невозмутимостью. Но когда на рассвете знаменательного дня оказалось, что Ианту вместо брата сопровождает сэр Ньюджент Фотерби, даже майор, не отличающийся особой проницательностью, громким шепотом сообщил жене: он намеревается смыться отсюда подобру-поздорову, ведь приятная прогулка, по его мнению, с самого начала пошла псу под хвост.
Несколько напряженных мгновений собравшимся и впрямь казалось, будто она обречена на неудачу. Согласно предварительной договоренности, Ианта с братом должны были ждать всех остальных у ворот Роухэмптон-гейт, отправив своих лошадей под присмотром грума. Сильвестр узнал о перемене планов в самую последнюю минуту, когда уже прибыл в дом Ньюбери для того, чтобы сопровождать гостей. Услышав новость, он раздраженно воскликнул:
– Боже милостивый, Джорджи, почему вы не сказали Ианте, что если она не хочет выехать с нами вместе, то ей лучше вообще оставаться дома? Да она заставит нас ждать ее не меньше часа!
– Я не исключаю подобной возможности, но это не повод кричать на меня, – невозмутимо ответила Джорджиана. – Я получила ее записку каких-нибудь двадцать минут назад и успела лишь отправить к ней лакея с напоминанием, что, поскольку входные билеты у вас, она должна постараться не опаздывать.
– Можно подумать, от этого будет много толку! – заметил герцог.
Но, когда они подъехали к Роухэмптон-гейт, его светлость ждал приятный сюрприз: невестка оказалась уже там. Он был готов признать, что погорячился, как вдруг заметил, что модный хлыщ, сопровождавший ее, – отнюдь не брат Ианты, а сэр Ньюджент Фотерби. Герцог окаменел, и добродушное выражение в мгновение ока исчезло с его лица, уступив место высокомерному недоумению. Феба, которой пришлось прикусить язык, чтобы не сообщить ему, что именно она думает о столь нелепом важничанье, даже пожалела сэра Ньюджента.
Однако жалость ее оказалась напрасной. Сэр Ньюджент прекрасно знал о том, что Сильвестр его недолюбливает, но ему и в голову не приходило, будто герцог, равно как и кто-либо еще, может презирать его. Если бы кто-нибудь сказал ему об этом, он бы решил, что Сильвестр повредился рассудком, и невероятно поразился бы такому отношению к себе. Поэтому, когда Сильвестр высокомерно поднес к глазам лорнет, сэр Ньюджент ничуть не занервничал, поскольку ему было совершенно очевидно: герцог восхищенно рассматривает безупречные складки его шейного платка. Молодой человек нисколько не удивился; напротив, он был бы разочарован, если бы то, на что он затратил массу времени и усилий, совсем не привлекло бы внимания. Ведь далеко не каждый сумеет завязать «Восточный узел»: он, например, был совершенно точно уверен, что Сильвестр не сумеет. А если бы герцог поинтересовался у сэра Ньюджента, как это делается, тот был бы вынужден ответить ему, что у него ушли годы на овладение этим искусством, и даже когда он стал признанным экспертом в такой области, для достижения приемлемого результата тратит несколько часов. Все остальные мужчины просто позавидовали бы сэру Ньюдженту. Они не могли презирать его по определению, поскольку родословная молодого человека была безупречной, состояние превышало шестьдесят тысяч фунтов в год; а от своих закадычных дружков-собутыльников, коих лорд Марлоу невежливо именовал «проходимцами», сэр Ньюджент доподлинно знал, что в мире моды его именуют не иначе как Законодатель, в спортивных кругах о нем отзываются как о Несравненном, Вершителе, Верном средстве, готовом на любые безрассудства и пари.
То, что он оказался глух к оскорблениям, и спасло экспедицию от полного краха. Воспользовавшись первой же представившейся возможностью, сэр Ньюджент пристроился рядом с Сильвестром, чтобы привлечь внимание герцога к тому обстоятельству, что он сумел, как выразился сам, притащить леди Генри к месту сбора точно в срок.
– Вас следует поздравить, – равнодушно отозвался Сильвестр.
– Дьявольски любезно с вашей стороны – оценить мои усилия, герцог! – ответил сэр Ньюджент, с легким поклоном принимая заслуженную похвалу. – Признаюсь честно, это было нелегко. Понадобилось все мое искусство дипломата. Если я чем и горжусь, так именно им. «Леди Генри», – сказал я – хотя, не буду морочить вам голову, герцог, я употребил куда более сильное выражение! Так вот, «Любовь моя, – сказал я, – его светлость не проникнется к нам уважением, если мы заставим его напрасно прождать несколько часов на месте встречи. Можешь мне поверить!» И она поверила.
Сильвестр, несмотря ни на что, смягчился.
– В самом деле? – осведомился он.
– В самом деле, – клятвенно заверил его сэр Ньюджент. – «Сладкая моя», – сказал я – вы ведь не возражаете против таких вольностей, герцог?
– Ничуть.
– Неужели? – вскричал сэр Ньюджент, резко поворачиваясь в седле, чтобы взглянуть на Сильвестра. Ему пришлось приложить к этому нешуточные усилия, преодолевая сопротивление накрахмаленных уголков воротничка сорочки и высокого «Восточного узла».
– С чего бы я стал возражать?
– Вы попали в самую точку, герцог! – заявил сэр Ньюджент. – Действительно, с чего бы вдруг вы стали возражать? Мне лично таковая причина неизвестна. А я полагаю, что хлебнул жизненного опыта. «Любовь моя, – сказал я (если вы не возражаете), – у тебя в котелке варится одна навязчивая идея».
