Анна Рэндол - Принцесса-грешница
Но по его притворной беззаботности Джулиана понимала: ему не понравится, что она привлекает внимание к его минутной слабости в присутствии Эбингтона.
– Ты навсегда возненавидишь меня, – подал голос Эбингтон. – Но я должен подчеркнуть, что Пти играла эту роль много раз.
– Джулиана не Пти, – оборвал его Йен.
Джулиана была совершенно уверена, что это замечание не в ее пользу.
– Три лакея охраняют лестницу, – сообщил Эбингтон, когда вернулся в свою комнату.
– Это до обидного мало. – Однако сведения, полученные от Эбингтона, совпадали с наблюдениями Йена. – Я поговорил с дворецким. Ему не хватает лакеев, поскольку Соммет отправил семерых лакеев куда-то в другое место. Значит, остается четыре лакея где-то в башне, включая боксера, любимца Соммета.
– У него есть любимец-боксер?
Йен рассказал Эбингтону о человеке, обычно охранявшем лестницу Соммета.
– Но теперь его там нет, поэтому я могу предположить…
– Что он охраняет нечто более важное, – закончил Эбингтон.
– Совершенно верно, – согласился Йен. Он едва сдерживал желание снова взглянуть на часы. Джулиана еще не встретилась с герцогом. Она собиралась проверить состояние брата.
– Как ты планируешь пройти мимо лакеев?
– Очень просто.
– А люди меня считают высокомерным, – с гримасой заметил Эбингтон.
Йен только пожал плечами в ответ. Развязность и самодовольная манера держаться скрывали много недостатков. Очень много. Бог ты мой, за последнюю неделю он думал о своих слабостях больше, чем за все время, начиная с семилетнего возраста. И винить в этом некого, кроме себя самого. А еще в этом были виноваты глупые мечты, о которых не стоило даже думать.
– Так почему Соммет хочет гибели «Трио»? – поинтересовался Эбингтон.
– Мы слишком много знаем. – Йен проверил ножи и закрепил на поясе веревку. – Мы – источник неприятностей, обуза.
– Для кого? Что вы знаете такое, что он хочет скрыть? Вы никогда не выполняли никаких заданий для него.
– Выполняли несколько, включая наше первое.
– Нет, это не так, – как-то странно посмотрел на Йена Эбингтон. – Глейвенстроук был единственным, кто отдавал вам приказы. Больше никто не хотел связываться с вами на тот случай, если вы с треском провалитесь.
– Нам было приказано свергнуть правительство страны. – Теперь Йен знал, что это была страна Джулианы. – Я четко это помню.
– Я читал твои досье, – нахмурился Эбингтон. – Твоим первым заданием был город Саламанка.
– Ты читал наши досье?
– Несколько раз, – пожал плечами Эбингтон. – А ты разве нет?
Йен почувствовал себя неуютно. Он предполагал, что ему известно, что содержалось в тех досье. И в то же время он был не настолько глуп, чтобы что-то предполагать.
– Должно быть, они решили не включать это в отчеты, – пробормотал он.
– Глейвенстроук? – с откровенным недоверием спросил Эбингтон. – Ваша группа была его любимым детищем. Складывалось такое впечатление, что он фиксировал все сведения о вас, вплоть до того, когда вы ходили в туалет.
– Тогда, может, Соммет приказал ему не записывать это, – предположил Йен, чувствуя, как холодеет у него в желудке.
– Возможно, – сказал Эбингтон, но в его взгляде по-прежнему скользило недоверие.
Йен попытался восстановить все подробности их первого задания, какие только мог вспомнить. Они получали приказы от одного из проверенных курьеров. У них никогда не возникло даже мысли подвергнуть эти приказы сомнениям.
Йену хотелось размозжить себе голову ночным горшком. Глейвз не язвил, когда ранее спрашивал о Ленории; он понятия не имел, о чем говорил Йен.
Йен стукнул кулаком в стену.
Боже правый, что он натворил? Йен не принадлежал к числу тех, кто верит в высшие силы, но сейчас ему хотелось помолиться. Джулиана простила его, ибо он выполнял приказы. Что она почувствует, когда узнает, что его просто обманули?
Йен спас Ленорию от французов, но какое это, черт возьми, имеет значение?
Он снова ударил кулаком в стену, наслаждаясь болью, которая обожгла его руку.
Грегори согласился убить членов «Трио» за то, как они обошлись с его страной. Йен думал, что Соммет использовал Грегори, считая брата Джулианы удобным врагом, на которого можно свалить вину.
Но что, если Соммет хотел уничтожить «Трио» не как обузу, а как команду, знавшую о его делах в Ленории? Вдруг заговор Соммета серьезнее, чем думал Йен?
Но что, черт возьми, им было известно, по мнению Соммета? «Трио» просто выполняла приказы, а потом покинула страну. Для дополнительной разведки времени не оставалось.
– Так какой у нас план? – спросил Эбингтон.
– План простой. Я отправляюсь именно туда, где все могут меня увидеть. И никто не увидит.
Глава 30
Когда Джулиана вошла в комнату брата, она заметила, как порозовели у тетушки щеки. Она не могла припомнить, чтобы они розовели у нее по какой-то другой причине, кроме как от возмущения. Но сейчас она не выглядела возмущенной.
– И вся группа была спасена благодаря применению повышенных доз мази, – сказала тетушка, сосредоточив свое внимание на камердинере Грегори.
Неужели Юстейс хвастается?
– Поразительно, ваше высочество, – стоя в другом конце комнаты, воскликнул камердинер и продолжил чистить щеткой один из сюртуков Грегори. Он был поглощен своей работой, но от Джулианы не укрылись быстрые взгляды, которые он бросал в сторону тетушки.
– Как Грегори? – спросила Джулиана.
Оба обитателя комнаты подскочили от неожиданности, и щеки у тетушки вспыхнули еще ярче.
– У него все хорошо, выглядит вполне здоровым, – как всегда оживленным и деловитым тоном заявила Юстейс. – Пришлось дать ему таблетку снотворного, чтобы помочь справиться с болевыми ощущениями.
– Неужели у него такие серьезные повреждения?
– Они, несомненно, чувствительны, – с легкой улыбкой сказала тетушка. – Но не забывай, что даже простая головная боль укладывает твоего брата в постель на несколько дней.
Явно желая оставить их наедине, Кентербери откланялся и, повесив сюртук на руку, вышел из комнаты.
Юстейс проводила его взглядом и тут же отвела глаза, заметив, что Джулиана наблюдает за ней.
– Он напоминает мне моего Альберта. У них одинаковое чувство стиля.
Джулиане приходилось видеть только небольшой портрет этого мужчины, который Юстейс носила в медальоне на шее. Он всегда производил на нее впечатление строгого человека. Однако теперь, когда Джулиана подумала об этом, она вдруг вспомнила, что на портрете он изображен в ярко-желтом шейном платке.
– А ты представляла его мрачным человеком в черном? – улыбнулась Юстейс в ответ на удивленное лицо Джулианы.
Джулиана пыталась подобрать правильные слова.
– Понимаю, почему ты так думала, – засмеялась Юстейс, почти удивленно взглянув на свое черное платье. – Но это была моя реакция на его смерть, а не отражение его сути. Лукреция всегда называла его щеголем.
Если бы Джулиана не была так хорошо воспитана, у нее бы отвалилась челюсть, поскольку тетушка никогда не говорила об Альберте в таком ключе, только с тихим благоговением.
И Джулиана внезапно почувствовала укол вины, что ни разу не потрудилась расспросить о ее жизни.
– А как ты узнала, что любишь его? – неожиданно вырвалось у Джулианы.
Но Юстейс, вероятно, слишком погрузилась в собственные воспоминания об Альберте, а может, и о камердинере, чтобы заметить поспешность, с которой был задан этот вопрос.
– Со мной это произошло совершенно неожиданно. Он был слишком стар для меня. И даже до того, как пожениться, у нас возникли подозрения насчет его слабого здоровья. Но я знала, что каждое мгновение, проведенное с ним, стоит той боли, которая заставит меня страдать потом.
К такому же заключению пришла теперь и Джулиана.
– Так и получилось?
– Да, – грустно улыбнулась Юстейс. – Я думаю, одна из причин, почему мне было так трудно двигаться дальше, заключалась в том, что я жила своими воспоминаниями и боялась их растерять.
Юстейс говорила о своих проблемах в прошедшем времени, и это был хороший знак.
– Мне следовало проводить больше времени с тобой, – вздохнула Юстейс, – а не оставлять тебя с Лукрецией и Константиной и бог знает с каким количеством гувернанток и учителей. Но я боялась, что ты вытеснишь из моих мыслей Альберта, и не могла этим рисковать.
У Джулианы заколотилось сердце, глаза жгли подступившие слезы.
– А теперь скажи, что здесь на самом деле происходит? – указала на спящего Грегори Юстейс, приняв свой обычный суровый вид, к которому привыкла Джулиана. – Если бы он ввязался в драку из-за женщины, у него осталось бы по крайней мере несколько синяков на лице, а косточки пальцев были бы в ссадинах и распухли.
Джулиана пока не знала, что она готова рассказать, зато точно знала, что ей следовало выяснить:
– Что ты можешь рассказать мне о Лукреции и Соммете?
