Надя Хашими - Пока не взошла луна
– Да, мадар-джан, остается только уладить несколько…
– Нет, мы уезжаем. Из Менгена. Из Турции.
– Из Турции? Но, мадар-джан, мы еще не…
– Бог посылает нам знак. Это очевидно. Настало время продолжать путь. Мы поблагодарим Хакана и Синем за гостеприимство, расплатимся со всеми долгами и начнем собирать вещи. Каждый проведенный здесь день засасывает нас все глубже. Если не уехать сейчас, мы останемся тут навсегда.
Мадар-джан считала, что нужно идти вперед. Она всегда в это верила.
Салим25Хакан и Синем чуть не плакали, когда семья Хайдари уезжала. Ферейба пыталась заплатить им за последний месяц, но Синем вежливо отказалась: ей перехватило горло, и она еле смогла вымолвить, что эти деньги лучше потратить на детей. Синем дала им сумку с едой, которой, если не очень баловать себя, могло хватить на несколько дней. Женщины крепко обнялись. За эти несколько месяцев они очень подружились. Глядя на Синем, Ферейба словно слышала какой-то голос, который нашептывал, что Бог посылает чудеса в самых разных обличьях. Правда, подавленная своими проблемами, Ферейба не всегда узнавала этот голос и принимала его за собственные мысли. Но Синем стала ей настоящей подругой. Она поддерживала Ферейбу, и не имело значения, признавали в этом чудо или нет и получала ли она благодарность.
Самира никак не могла оторваться от Синем. Она не хотела покидать свою учительницу и подругу, с которой чувствовала себя в безопасности.
Хакан, понуро опустив плечи, смотрел на сцену прощания. От Ферейбы и детей он держался на почтительном расстоянии. Любой мог обидеть этих сирот, а Хакан пытался не нарушать их границ – и так слишком многие вторгались в их маленький мир. Эта семья многое пережила, и еще многое ей предстояло, и тут он ничего не мог поделать. В его силах было лишь дать им передышку и кров. Так он и поступил, потому что считал, что это правильно.
Глядя на Салима, Хакан испытывал отцовскую гордость. Мальчик отличался упорством и сильной волей. Он балансировал между мальчишеством и взрослой жизнью. Это опасное время. Хакан видел, как Салим смотрит на мать, и читал в его глазах отказ верить в неизвестное. Он знал, что Ферейбе тяжело с ним придется, но паренек был слишком преданным, чтобы отбиться от семьи. Обняв Салима за плечи, Хакан произнес что-то ободряющее.
С той первой встречи, когда Салим много месяцев назад впервые увидел Хакана, выходящего из мечети, мальчик сильно вырос. Теперь он стоял, закусив губу: принимая отцовский жест Хакана, он словно бы предавал своего падара. И все же в такие моменты к нему возвращались душевные силы.
– Салим, твоим родным предстоит долгий и трудный путь. Бог видит все, что ты сделал для них и для себя. Я уверен, что твой отец гордится тобой и тем, как ты становишься мужчиной. Мы будем за тебя молиться. Что касается людей на твоем пути – доверяй, но проверяй. И не падай духом.
Салим серьезно кивнул. Он удивился словам Хакана и почувствовал себя маленьким. Он мог улизнуть на футбольное поле, сказав семье, что идет на работу. Он курил сигареты. Стоило продавцу за прилавком отвернуться, он набивал карманы лакомствами. Он таил обиду на младшего брата за то, что тот приносит столько проблем. Он даже держал зло на отца – за его упрямство, за то, что падар-джан сидел с семьей в Афганистане, пока не стало слишком поздно. Всего этого о Салиме не знал никто. Он не раскрывал своих секретов. Ему так хотелось быть человеком, которого описывал Хакан!
Он смотрел на хозяина, в который раз пораженный его сходством с отцом. С каждым днем воспоминания о падаре бледнели. Иногда по ночам Салим лежал без сна, пытаясь воскресить отцовский голос, лицо, запах. Каждое новое утро оттесняло вчерашний день во все более темные закоулки памяти. И каждую ночь Салиму приходилось делать все бóльшие усилия, чтобы разыскать отца. Салим цеплялся за оставшиеся образы, боясь, что их поглотит слепящая белизна. И этого он тоже стыдился.
Салим не пошел на ферму, хотя ему задолжали там за пять рабочих дней. Он знал, что, если заговорит об окончательном расчете, Полат все равно не заплатит. А если появится Экин, это станет для нее очередным поводом поиздеваться над ним. Прощание с Кемалем вышло неловким. Их дружба держалась на ребяческом легкомыслии и мальчишеских забавах, а кровавая свадьба и отъезд Салима омрачили эти отношения. Кемаль, даже не подняв на приятеля глаз, пожелал ему счастливого пути. И Салим оставил своего первого после Афганистана друга, зная, что они больше никогда не встретятся.
Семья Хайдари села в автобус, следовавший из Менгена до западного побережья с его портами и кораблями. Оттуда открывался путь в Грецию. С бельгийскими паспортами, которые для семьи Хайдари раздобыл Абдул Рахим, можно было ехать законным способом. Если эти паспорта помогут им пересечь границу, то высокая цена, которую заплатила за них мадар-джан, вполне оправдана.
Автобус ехал долго и тряско, но спокойно. Семья Хайдари молча смотрела, как за окном плывет изумрудная зелень. Позади осталась жизнь, в которой было много хорошего, и дни, проходившие размеренно, словно ритм барабанного рокота. А мадар-джан снова вела их к неизведанному.
Они целый день ехали в Измир – большой портовый город на западном побережье. У моря в ноздри Салиму ворвался непривычно резкий, влажный, соленый воздух. Мальчик оглянулся на родных. В их сияющих глазах отражались блики, танцевавшие на бирюзовой воде. По порту, перескакивая с моря на силуэты кораблей и крылья чаек, метались лучи солнца. Оно грело Самире лицо, а она улыбалась. Ферейба погладила дочь по голове. Этот короткий миг радости напоминал о том, что им нужно спешить.
Салим нашел кассу и купил билеты на всю семью. Кассир, увлеченно болтавший с коллегой за соседней стойкой, даже не взглянул на их паспорта и отмахнулся, когда Салим спросил, нужен ли билет для Азиза.
Приобретя билеты, они снова обернулись к лазурному водному простору и завороженно уставились на огромные корабли. Никогда раньше они не видели водоема больше речки.
– Вода – это рошани. Свет. И когда вокруг так много воды, – Ферейба глубоко вдохнула морской воздух, – это добрый знак для нас.
Ее семья нуждалась в проблеске надежды, в хорошем предзнаменовании.
Кассир указал им на темно-синий пароход, настоящий дом на воде, и у Салима сладко заныло под ложечкой от восторга. Он повел мать и остальных на посадку. Ветер омыл им щеки мельчайшими прохладными брызгами, швырнул Самире в лицо прядь волос, и она рассмеялась, пытаясь откинуть их. Салим и мадар-джан застыли на месте: они целую вечность не слышали ее смеха.
Беспокойные волны плескались о борт. Салим и Самира наклонились через поручни, чтобы быть еще ближе к воде. Плавание оказалось недолгим, и прежде чем Салим и Самира успели им насладиться, команда объявила о прибытии на остров Хиос. Там семье Хайдари предстояло пересесть на другой пароход, до Афин.
Салим и его семья взвалили сумки на плечи, изо всех сил стараясь выглядеть как можно непринужденнее в толпе греков и одетых в шорты, навьюченных рюкзаками туристов. На каждом отрезке пути в пункте контроля волнение и фальшивые документы могли выдать их с головой.
Однако попасть в Грецию оказалось намного проще, чем они ожидали, и скоро они сели на другой пароход. Плавание с Хиоса в Афины оказалось более долгим, и Ферейба могла насладиться морем сполна, молясь, чтобы оно оказалось предвестником более счастливых дней. Через восемь часов они прибыли в порт Пирей, и она снова напряглась. Самира спала, положив голову на плечо брату, а мадар-джан кусала губы – судно приближалось к берегу.
При виде мужчин в форме на причале старые страхи вернулись. Салим с матерью старались, чтобы их лица ничего не выдали. Подросток так напряг мышцы живота, будто нес под рубашкой надутый шарик, который от любого неловкого движения мог лопнуть, выдав свое присутствие. Толпа несла их вперед. Салим чувствовал, как его спину сверлят взгляды, но никто их не остановил, и наконец семья оказалась на шумной стоянке такси в портовой части Афин.
«Турция одной ногой стоит в Европе, а другой – в Азии. В Греции все будет по-другому, – предупреждал Хакан. – К лучшему это или к худшему, но мир мусульман там заканчивается».
Салим и Ферейба знали, что в Индии, Пакистане и Иране люди все больше устают от растущего наплыва афганских беженцев. С Европой и Америкой дело обстояло иначе. Те, кто успел сбежать в Европу, никогда не жаловались и не говорили, что хотят вернуться. Рассказы об их новой счастливой жизни носились в воздухе, словно подхваченный легким ветерком запах зреющих персиков. Европа сочувствовала истерзанному войной народу Афганистана и протягивала руку помощи.
Хакана беспокоили слишком уж оптимистичные взгляды Салима на жизнь в Англии. Мальчик мечтал, что снова пойдет в школу, а мама вернется к преподаванию. Хакан знал, как бедствуют в Европе эмигранты, в том числе тысячи турок, но ограничивался осторожными предупреждениями. Говорил, что некоторые там ненавидят приезжих за то, что они – непрошеные гости, что выглядят иначе, что расшатывают бюджет своей новой родины. Впрочем, для беженцев из Афганистана другого выхода не было, и он понимал, что разочаровывать семью Хайдари, пока они еще даже не достигли цели, бессмысленно. Салим отказывался обращать внимание на предупреждения Хакана.
